Произнося это, он энергично махнул Стасу увесистой рукой, приглашая следовать за собой, и двинулся куда-то в глубь сада. Оставалось надеяться, что шел он за водой, и Стас счел за лучшее молча двинуться за ним – тем более что ему необходимо было переварить все услышанное.

К моменту, когда перспектива водопоя стала уже совсем реальной – хозяин добрался до дома, скрылся в нем и неожиданно резво выскочил обратно с огромной запотевшей стеклянной кружкой, – у Стаса имелось штук пять вопросов, способных хоть как-то прояснить ситуацию. Но задать их он не успел, поскольку вид целого литра очевидно ледяной воды напрочь лишил его разума.

Пока он самозабвенно выхлебывал преподнесенную кружку, хозяин выдал новую порцию непонятной информации:

– Хорошо, что ты мортал. А то я тебя не знаю, а сейчас увидеть незнакомого человека – самое страшное, что можно представить. А раз ты мортал – значит, точно не вирусоносец. Кстати, а почему я тебя не знаю? Вроде со здешними морталами я со всеми знаком… Или ты с Третьих гор?

Стас порадовался, что в кружке еще оставалась вода, потому что снова нужно было придумывать, что говорить. Понятным было только одно: признаваться в том, что он как раз незнакомый человек, а вовсе не с каких-то Третьих гор, явно не стоит. Кто знает, что предпримет этот садовод, если узнает правду? Что именно в этой правде такого крамольного, Стас так и не понял и на всякий случай между глотками активно покивал: дескать, да-да, с Третьих гор, не волнуйтесь.

Вкуснейшая вода, к сожалению, все-таки закончилась, и надо было что-то говорить, поэтому Стас осторожно поинтересовался:

– А что – вирусоносец?

Вопрос был достаточно неопределенным, и он надеялся получить какой-нибудь вразумительный ответ, не вызвав при этом гнева нового знакомого.

– Да уж, темные вы там, в Третьих горах… Опасно живете, ребята! Так кого видел?

Да уж, надежда очередной раз не оправдалась… Снова придется отвечать, так ничего и не понимая.

– Какого-то странного человека там, у зеленого холма, – махнул рукой Стас себе за спину. – Я отдохнуть прилег, а он вылез откуда-то и обругал меня. Вроде я на его окно лег. Какое окно?! Там всюду трава была!

– А-а, так это Арсений. Диоген наш. Ну, отшельник то есть. Конечно, на окно. У него же весь холм в окнах! Там ложиться вообще нельзя. Это ж его дом. Ладно, про Арсения я понял. А больше никого не встречал?

Стас снова задумался, стоит ли отвечать честно: а если медведь с человечьей головой – все-таки продукт его личной «белочки»? С другой стороны, что ему терять?

– Еще медведя видел, – нехотя сообщил он. – Ну не совсем чтобы медведя… голова у него была человеческая.

К его удивлению, и эту информацию садовод воспринял спокойно:

– Понятно. Матвей, наш самый дурной приор. Если в ваших горах таких придурков нет – я вам завидую. Хотя, видимо, нет – то-то ты так удивился… Да и правда, это ж надо было придумать: медведь с человеческой головой!

Стас понял, что новых доз подобной информации ему просто не перенести, и от отчаяния пошел ва-банк:

– Послушайте, я действительно мало что понимаю. В горах живу один, ни с кем не общаюсь, ни про каких вирусоносцев ничего не знаю…

Садовод изумленно вытаращил глаза:

– Мортал – и живешь один?! Это что-то новенькое… Вы же всегда семьями обитаете. Хотя… А глаз тогда тебе кто попытался подбить? – он с трудом повернул дыню в сторону пластыря на Стасовом виске и коротко хохотнул. – Впрочем, твое дело. Но я все равно не понимаю: неужели ты там даже про нового вирусоносца не слыхал?

– Не слыхал! – яростно заорал Стас. – Вот такой я идиот!

– Да ладно, чего ты так переживаешь-то? – удивился толстяк. – Ну не слыхал – значит, не слыхал. Ясное дело, это же ваши очередной раз не справились. О таком на каждом углу твердить не будешь…

Стас отчетливо уловил в словах хозяина сада нотку презрения к «вашим» – очевидно, тем самым морталам, к которым толстяк по каким-то признакам причислил и его самого.

– То есть отследить-то они его отследили, а вот не пустить к нам сюда не смогли. Так что теперь жди эпидемии. Вот все и попрятались. Арсений ведь тоже обычно не такой буйный. Он-то из тихих отшельников, не малбон какой-нибудь… Просто испугался, видно.

Стас наморщил лоб, мучительно пытаясь вспомнить, откуда ему знакомо слово «малбон». Садовод, судя по всему, расценил его гримасу как проявление неудовольствия и поспешно разъяснил:

– В общем, все теперь ждут смерти. Тем более что вчера вечером и новая жизнь появилась. Видел, наверное, пока шел – огромный парк с красивой оградой. Так там внутри еще два огромных дома. Не таких сараюшек, как мой коттедж, а по-настоящему больших!

Насчет собственной «сараюшки» садовод явно поскромничал: вблизи коттедж выглядел еще более симпатичным и ухоженным. Перед входом – великолепная, под стать всему остальному, клумба, повсюду рассыпаны невозможно уютные скамеечки, креслица, качели… Сам хозяин, болтая, непрерывно пересаживался с одного такого креслица на другое, поэтому Стасу приходилось оставаться на ногах: он никак не мог сообразить, где обосноваться, чтобы не носиться за садоводом по всему саду.

– Ты только представь себе, сколько этот новичок экторов с собой притащил, если у него такие домищи?! Я тебе точно говорю: это он вирусоносец! Других-то уже с месяц в наших краях не появлялось.

Вдруг страстный садовод замер.

– Слушай, друг, ты давно идешь – небось, проголодался? Сколько ты уж домашнего-то не ел? Пошли, накормлю.

Стас вознес хвалу неизвестно кому: наконец-то дынеобразный заговорил простыми человеческими фразами! Вот ведь радость: каждое слово понятно. Даже думать не надо, что ответить.

– Не откажусь.

Но хозяин, оказывается, и не ждал никакого ответа: он уже понесся в дом, видимо, не сомневаясь, что Стас непременно последует за ним. Тот, собственно говоря, так и сделал.

Рассматривать внутренности сказочного дворца, так вопиюще противоречащего вовсе не романтичной внешности дынеобразного садовода, было некогда: Стас рисковал заблудиться, если отстанет от хозяина. Поэтому более или менее подробно разглядеть ему удалось только кухню. Она была вполне современной – настолько современной, что предназначение некоторых агрегатов Стас так и не сумел разгадать. Особое восхищение (даже зависть, учитывая отвращение самого Стаса к любой домашней работе) вызывало то, что вся техника включалась сразу с нескольких разных пультов и даже умела подъезжать в нужное хозяину место.

Пока Стас завороженно осматривался, садовод продолжал трещать, непрерывно поставляя Стасу все новые и новые порции совершенно неудобоваримой информации:

– У кого и поесть настоящей еды, как не у настоящего дрича! У остальных-то все искусственное – ну все равно искусственное, как ни крути. Потому с нами все и дружат. А как же? Ничего, сейчас им всем придется посидеть на диете. Из дому-то побоятся выходить!

Слово «дрич» тоже показалось Стасу смутно знакомым, но он отложил изнасилование собственной памяти на потом: сейчас важнее было попытаться запомнить все остальное.

Вскоре толстяк с невероятно гордым видом поставил перед Стасом огромную тарелку с двумя еще шкворчащими солидными стейками и восхитительной жареной картошкой.

– Ешь, дорогой. Мясо самое что ни на есть натуральное. Вот скажи, ты у себя-то дома мясо аргентинских бычков ел? Оно ж в ресторане самое дорогое. А у меня – пожалуйста! У меня-то коровы аргентинские!

Стас, утратив бдительность от сочнейшего мяса, неосторожно спросил:

– И где ж ты их взял?

Толстяк потрясенно застыл, воззрившись на Стаса. Потом, опомнившись, закрыл глаза и потряс головой.

– Да уж, совсем вы, горные жители, темные… Или просто глупые, ты уж меня извини. Да оттуда же, откуда и все остальное! С собой притащил. Откуда ж еще?!

Ага, можно подумать, что-то прояснилось… Стас решил больше не рисковать и спокойно доесть мясо, пользуясь законной отмазкой от общения.

За мясом последовал чай с вареньем из собственной черешни, собственных киви, собственных помидоров и чего-то еще неожиданного, что росло в удивительном саду толстяка.

Когда вместимость Стасова желудка была полностью исчерпана, садовод неожиданно потерял к нему интерес. Стасу даже пришлось дважды задать живо интересовавший его вопрос:

– А где у вас тут магазины? Я, конечно, наелся, как у мамы родной, но хотелось бы чего-нибудь в дорожку еще взять…

Он предусмотрительно промолчал насчет новой, неожиданно ставшей весьма насущной надобности, созревшей после фразы толстяка насчет двух огромных домов в его институтском парке. Снаружи эти дома разглядеть весьма непросто – так высоки и густо насажены деревья парка. Значит, или сам садовод, или кто-то еще прямо сегодня ночью наведывался в парк. Эта мысль вызвала у Стаса приступ острой тревоги, и ему страстно захотелось приобрести большой надежный замок для ворот. Но с другой стороны – зачем человеку с Третьих гор, коего он тут из себя не слишком удачно изображает, в дороге может понадобиться такой замок?!

Со второго раза садовод, уже занятый какими-то своими хозяйственными надобностями, расслышал вопрос Стаса и снова замер.

– Слушай, друг, ты меня пугаешь. Какие магазины?! У вас там что – магазины есть?

Пришла пора удивиться Стасу:

– А почему нет-то?

Толстяк снова недоуменно покрутил головой.

– Ну и народ там в горах… Магазины с собой приволокли.

Он с явным напряжением повспоминал что-то, потом решительно подтвердил свою прежнюю мысль:

– Нет, я про такое здесь даже и не слышал. Я вообще был уверен, что все магазины на Земле остались. Здесь ведь и денег нет, откуда ж магазинам взяться?! Кстати, а в ваших магазинах чем расплачиваются?

Стас даже поперхнулся последним глотком чая. Получи, фашист, гранату. А нечего говорить что ни попадя! И что теперь делать?

– Да ничем! – беспечно заулыбался он. – Просто берут то, что надо, и все. Уходят. Что тут странного?

Толстяк внимательно посмотрел на него.

– Что-то ты явно темнишь, братец, – задумчиво протянул он. – Был бы у тебя наш инфинит, я бы, наверно, себе уже гроб заказывал.

– Какой инфинит? – растерянно спросил Стас и снова мысленно обругал себя за неосторожность.

Садовод стал совсем уж серьезным и сел напротив Стаса. Молча поглядел на него какое-то время, потом многозначительно постучал себя пальцем по левому виску:

– Вот этот инфинит. Хочешь сказать, у вас он как-то иначе называется?

Стас перевел взгляд на висок толстяка и обмер, истово надеясь про себя, что ему удается сохранять внешнее спокойствие: на левом виске садовода густым пурпуром темнело пятно точно такой же формы, как то, которое он сам вчера заклеил пластырем на своем собственном правом виске. Лежащая на боку восьмерка. Знак бесконечности. Ну конечно! Как же он вчера не обратил внимания на то, что ссадина какой-то слишком уж художественной формы?!

Он заставил себя собраться и постарался все так же безмятежно ответить:

– Да я уже даже и не помню, когда и с людьми-то общался… По-моему, у нас это называется «лемниската».

Похоже, ответ снова не самый удачный. Сосредоточенность никуда с лица толстяка не исчезла, и о своих неотложных домашних делах он больше не вспоминал.

– Как говорил мой папа, ты купи себе петуха и морочь голову ему. Мне не надо, ладно? Я тоже университет заканчивал. Между прочим, питерский, математико-механический факультет, так что про лемнискату еще кое-что помню. В жизни не поверю, чтобы хоть где-то у нас эту штуку, – и он снова постучал пальцем по пурпурному пятну, – между собой таким длинным словом называли. Ты вообще-то кто такой, парень, а?

Стас решил ответить почти честно:

– Я лингвист. Точнее, лингвист-неудачник. С Третьих гор.

В конце концов, почему бы и не присвоить Москве еще одно имя – да еще такое красивое?

Толстяк тяжело вздохнул, посмотрел себе под ноги, потом встал и подошел к окну. Постоял там немного, глядя на тяжело колышущиеся ветви, обернулся к Стасу и мрачно сказал:

– Поел? Иди.

Стас уже и сам какое-то время судорожно искал предлог, чтобы сделать именно это, поэтому живо вскочил и с чувством сказал:

– Спасибо, все было очень вкусно.

Толстяк выразительно промолчал, и Стас поспешно вышел из кухни, боясь только, что ему не удастся найти дорогу наружу без помощи хозяина дома.

К счастью, ему это удалось – хотя и не с первой попытки, – и он торопливо зашагал из сада, спиной чувствуя пристальный взгляд хозяина.

Возвращаться было действительно пора, если Стас собирался добраться домой до темноты. Да и устал он, надо сказать, почти запредельно – не столько от долгой ходьбы, сколько от крайнего умственного напряжения.

…Пока он предавался обжорству, солнце начало спускаться к горизонту, и идти стало намного приятнее – хотя висок чесаться так и не перестал. Кстати, интересно, почему пластырь не вызвал подозрений у садовода? Неужели он уверен, что такое пятно может быть только на левом виске? Ладно, это не самый главный вопрос. Для начала лучше попытаться хоть как-то структурировать информацию.

Итак, что мы имеем?

Первое: у толстяка понятие «здесь» как-то подозрительно отличалось от понятия «на Земле». Настораживает…

Второе: в этом самом «здесь» есть разные группы людей. Есть приоры, к которым относится тот жуткий человек-медведь. Еще имеются какие-то экторы – то ли актеры, то ли какие-то деятели… Непонятно. Есть дричи, ярким представителем которых считает себя гостеприимный садовод. Есть таинственные малбоны, про которых понятно только, что они опаснее тихих отшельников – таких, как житель зеленого холма Арсений. А еще есть некие морталы, к которым дынеобразный садовод почему-то отнес и самого Стаса.

Третье: «здесь» нет ни магазинов, ни даже денег.

Четвертое: все, кто живет «здесь», боятся какого-то смертельного вируса. Причем у них, видимо, есть какие-то причины считать, что носителем этого вируса может оказаться именно он, Стас.

Внезапно Стас вспомнил, почему ему показалось знакомым слово «малбон». В юности он увлекался языком эсперанто – так вот на этом языке слово «малбон», помнится, означало «злой». У него тут же возникла мысль, что и слово «дрич» может напоминать ему что-то по той же самой причине. Дрич, дрич… Точно! «Труженик» по-чешски как раз и будет «дрич».

Видимо, сейчас можно считать везением, что он именно лингвист. Жаль, в прежней жизни ему давно уже так не казалось…

Тогда слово «мортал» явно можно считать образованным от английского, и означает это слово «смертный». Интересно девки пляшут…

С приором вообще все понятно: приоритет, превосходство… Видимо, недаром за тем огромным медведем на повозке неслась толпа пеших оборванных доходяг. На их фоне тот действительно выглядел еще более впечатляюще.

Стас увлекся привычными словесными играми, утешаясь тем, что сейчас их вполне можно считать попытками исследовать все то катастрофически непонятное, что окружило его со вчерашнего вечера. Думать над главным вопросом – что бы все это могло значить? – ему совершенно не хотелось. Строго говоря, думать на эту тему возможным вообще не представлялось. Во всяком случае, весь его опыт ученого корчился и протестовал против подобных размышлений – а заодно и против подобных обстоятельств.

От привычного думательного напряжения Стас, сам того не замечая, заметно ускорил шаг, от чего довольно быстро вспотел – несмотря на отсутствие палящего солнца и надвигающуюся вечернюю прохладу. Видимо, именно поэтому правый висок начал чесаться еще сильнее, и Стас раздраженно содрал надоевший пластырь и поскреб надоедливо зудящую кожу. Усиливающийся ветер приятно захолодил кожу, и зуд слегка стих.

Из практически значимого на ум Стасу приходил всего лишь один полезный вывод на будущее: не надо соваться в те места, которые как-то очень уж отличаются от всего схематического и унылого ландшафта. Скорее всего, там кто-нибудь живет. И вряд ли стоит надеяться, что этот «кто-нибудь» обязательно будет рад Стасову появлению.

Главное, с чем сейчас неплохо было бы разобраться – это что за вирус такой, которого, похоже, все тут боятся. А заодно и с тем, с чего трудолюбивый толстяк вдруг решил, что Стас должен быть носителем этого вируса. Вроде бы в своей прежней жизни – и Стас тяжело вздохнул – он ничем таким особенным не страдал. Впрочем, и к врачам он давненько не обращался, так что чем черт не шутит…

И еще одно: чем, собственно говоря, ему грозит это подозрение? Его просто будут сторониться (против этого он, надо сказать, ничего не имел) или постараются решить вопрос как-нибудь кардинально? Эта мысль Стасу не понравилась, он тревожно повел плечами и пошел еще быстрее.

…Обратная дорога, как всегда, показалась куда короче, чем утреннее путешествие в сторону серых гор на горизонте, и когда уже знакомый парк оказался на расстоянии, известном под названием «рукой подать», Стас облегченно вздохнул и перешел на прогулочный шаг.

К этому времени солнце уже опустилось за горы, и теперь их силуэт четко вырисовывался огненной линией на фоне синеющего неба. Стас даже остановился полюбоваться, поскольку увидеть подобный закат в Москве ему не доводилось давно: просторы не те, настроение не то…

Он повертел головой в разные стороны и внезапно замер от неожиданности. В нескольких сотнях метров позади на фоне золотой небесной кардиограммы прямо по земле к нему быстро скользила странная конструкция: за довольно высокой мачтой с раздутым лиловым парусом виднелся стоящий тонкий женский силуэт в облаке развевающихся черно-желтых тканей. Только через минуту, когда конструкция приблизилась на расстояние ясной видимости, Стас разглядел, что мачта стоит на слегка поблескивающей толстой пластине чуть меньше метра шириной и метра полтора в длину. На этой же платформе стояла, держась за мачту, изящная дама в экзотичном шелковом черно-желтом одеянии.

Поравнявшись со Стасом, дама наклонилась и что-то покрутила на уровне своих коленей. Парус немедленно опал, и вся конструкция с тяжелым шорохом остановилась рядом с остолбеневшим Стасом.

– Привет морталам с Третьих гор! – с какой-то веселой гортанностью проговорила дама, сойдя на землю, но продолжая держаться рукой за мачту. Внешность ее была не менее экзотичной, чем платье: большие темные глаза, насмешливо поблескивающие на смуглом лице, крупный, но тонко выточенный нос и зачесанные за уши недлинные черные волосы, образующие для всего этого изысканную рамку. Даже пурпурная восьмерка на ее левом виске изящно дополняла общее совершенство картины.

Поприветствовав Стаса, дама без всякого стеснения уставилась на его правый висок.

– Я всегда говорила, что ваше интеллектуальное превосходство над нами сильно преувеличено, – ехидно протянула она, налюбовавшись Стасовой восьмеркой. – Ограниченность мышления, знаете ли, сильно осложняет жизнь. Сдается мне, если бы вы были тем самым вирусоносцем, то у Семена инфинит уже должен был бы начать светлеть. Хотя кто знает, кто знает…

Памятуя прежний опыт собственных бестолковых комментариев, Стас предпочел промолчать. Тем более что умевшая скользить по земле доска с парусом непреодолимо приковывала его внимание. Смуглая дама рассмеялась:

– Не пугайтесь, мой дорогой. Ничего волшебного. Всего лишь тефлон-пятнадцать.

– Всего лишь! – не удержался и возмущенно фыркнул Стас. – Всего лишь тефлон-пятнадцать, подумать только…