Глава 7

Александра осторожно промокнула голое влажное тело тонкой фланелевой простыней. Потом вылила себе на ладонь из красивого оранжевого флакона ароматного масла и принялась втирать в кожу бедер, живота, ног, особое внимание уделялось груди. Втирать надо было долго, тщательно, чтобы масло полностью впиталось и кожа сделалась горячей и чуть розовой, будто тлела тихонько изнутри. Только тогда наступал долгожданный эффект, и прикосновение к собственному телу радовало, ладонь скользила по коже, как по атласу. Потом тогда можно было накинуть на себя легкую домашнюю тунику и пройти в гостиную к телевизору.

Напротив телевизора рядом с любимым глубоким удобным креслом на столике ее уже ждал бокал красного вина, четыре ломтика сыра и три крупные виноградины. Все это Александра готовила заранее, перед тем как пойти в ванную холить себя после долгого нудного трудового дня.

Ну да, ну да, не мешки она ворочала. И за прилавком не стояла, и затылки ничьи не выстригала. Сидела в директорском кресле, просматривала бумаги. Слушала бестолковую бухгалтершу, иногда поддакивала ей, иногда противоречила. Потом просматривала книгу жалоб и предложений. Писала поощрения, если было за что. Или лишала премии, если на то имелись причины. Заставляла секретаршу варить ей кофе, носить из соседнего магазина свежее шоколадное печенье. Обходила свои владения раз по семь-восемь за день. Возвращалась в свой кабинет, смотрела на часы и понимала, что… день снова прожит зря.

Нет и не может ей быть удовлетворения от нудного времяпрепровождения, именуемого работой. Пускай все это принадлежало ей. Пусть она здесь целиком и полностью властвовала, миловала и казнила по собственному усмотрению, могла за день по нескольку раз менять себе прически, но все равно ничто ее не радовало.

Почему? Да потому, что все это было мелким, ничтожно мелким в сравнении с размахом сетинского бизнеса. И доходы соответственно такими же были мелкими и ничтожными в сравнении с его доходами. И тратить она могла также ничтожно мало, в сравнении с тем, что тратила прежде, когда была его женой.

Ах, как она ругала себя теперь, как ругала! Ну что за идиотка была, право, начав требовать к себе внимания, а?! Ну некогда ему, да и господь с ним! Пускай он себе работает, пускай считает что-то, переводит во что-то, инвестирует. Это его работа, забота, бизнес. Он ведь так однажды ей и сказал, пытаясь вразумить ее:

– Сашенька, голубушка, займись чем-нибудь, не приставай ко мне со своим бабским нытьем! Мне некогда!

– А тебе всегда некогда! Всегда! – негодовала Александра и роняла на пол какую-нибудь посуду, и та разлеталась фарфоровыми осколками. – Я для тебя мебель! Я для тебя красивая кукла, которую иногда, когда этого требуют твои дела, ты выводишь в свет! Я так больше не могу, Сетин! Я так больше не могу!

– Не можешь, и не надо, – пожал он однажды широченными плечами в обычной своей сетинской манере, сопровождаемой ленивым равнодушным кивком. – Собирай вещи и топай отсюда, дорогая…

И сколько потом ни билась в истерике Александра, сколько ни умоляла ее простить и не обращать внимания на блажь, вызванную скорее всего ежемесячным синдромом, ничто не помогло.

Сетин был непреклонен. Он ее выставил за дверь.

Да, он что-то выплатил ей, хотя она просила много больше. Помог ей основать свое дело. Даже оборудование завез и ничего не потребовал взамен. Но все это было ничтожно мало, скудно и смешно в сравнении с тем, что она могла бы иметь, прояви она хоть чуточку здравого ума и хитрости.

Ни того ни другого она в тот момент не имела. Это потом уже заматерела, потершись на светских тусовках. Но тогда была дура дурой. Не то что нынешняя сетинская женушка. Вот кто оказался умницей-разумницей. Вот у кого мозгов палата и выдержки столько же.

Он оставляет ее одну дома вечерами? Ну что ж, подумаешь! Он читает ей часами нотации? Ерунда! Он не пускает ее работать? А Саша знала, что Валерия просилась. Так что же, поработает в саду.

В саду Валерия не работала, об этом Александре тоже было известно. Но ей почему-то нравилось себя травить подобным образом, представляя, как ковыряет крохотной лопаточкой нынешняя сетинская жена клумбы с гортензиями. Как вытирает тыльной стороной ладони пот со лба, как заправляет рукой в грязной перчатке непослушные прядки под шелковую яркую косынку. И как спешит навстречу Виталику, когда тот возвращается из своей конторы, держа наперевес корзинку с…

Тьфу ты, чуть не подумала, что с ландышами. Это же совсем другая история. Это не про последнюю сетинскую жену, а про несчастную падчерицу, которую мачеха послала ночью в лес за цветами в дикий мороз.

Сетинская жена ничьей падчерицей не была. В лес ее никто не посылал ни в мороз, ни в зной, ни в дождь, ни в ветер. С корзинкой, полной нежного первоцвета, та не возвращалась и на шее у Виталика не повисала. Все меж ними было тихо, мирно и чинно. Что, собственно, и бесило Александру больше всего.

Неужели из-за денег так прогибается, кусала она губы, часами размышляя о более чем завидном положении своей последней соперницы. Любить-то она его не могла! Любить Сетина невозможно было в принципе. Почему тогда меж ними так все гладко-то? К какому такому соглашению им удалось прийти? Что сумела нащупать в нем Валерия, чего не обнаружили три предыдущих жены?

Ответа у Александры не было. Вернее, он был, и всегда один – все из-за денег. Меркантильной была Валерия эта, меркантильная и хитрая, потому и просидела на троне дольше незадачливых предшественниц.

А им вот хитрости не хватило…

Взяв двумя пальчиками тоненький кусочек сыра, Александра пригубила вино. Подумала, глотнула еще. Потом только заела сыром. Мельком посмотрела в телевизор, снова выпила. Поставила бокал на столик, взяла виноград. Потом перевела взгляд на телефонный аппарат и, позабыв о винограде, потянулась за трубкой.

Набрать Наташу не успела, та опередила.

– Привет, – поздоровалась с обычным томным вздохом, зашелестела чем-то, зашелестела, снова вздохнула и спросила: – Пьешь?

– Пью, – призналась Саша. – А ты?

– И я пью. Ты красное?

– Ага. – Саша проткнула острыми зубками виноградину, втянула с шумом брызнувший сок. – А ты, как всегда, коньяк?

– Коньяк. – Наташа опять вздохнула и пожаловалась: – А винограда нету. А у тебя, я знаю, всегда есть!

– А почему у тебя нет? У тебя же всегда горы фруктов были, Наташа!

Саша заволновалась. Прежде Наташкин роман с дядечкой – так она называла престарелого любовника своей бывшей соперницы, игнорируя заезженное «папик», – ее жутко раздражал.

Ну как же, одной Наташке из них троих удалось так удачно пристроиться. Машка окончательно опустилась и, кажется, бесповоротно. Пила и таскалась с кем ни попадя. От былой привлекательности ровным счетом ничего не осталось.

Самой Александре приходилось вкалывать с утра до поздней ночи.

Свое просиживание в директорском кресле она именовала только вкалыванием, и никак иначе. Пускай порой почти ничего не понимала и не старалась понять в цифрах, которыми жонглировала ее бухгалтерша. Хотя делала вид, что понимает, и пыталась даже спорить с ней. Пускай зевала часами, рассматривая свои ногти. Пускай накачивалась кофе до звона в ушах. И иногда даже днем заваливалась на свой диванчик, спрятанный от стороннего глаза в укромной нише.

Все равно она вкалывала, потому что ей необходимо было каждое утро подниматься по часам и самой готовить себе завтрак. Ей приходилось придерживаться распорядка дня. А это уже режим! А где режим, там и вкалывание.

Получалось, что Наташка одна из всех бывших сетинских жен ухватила фарт за хвост. Поначалу – да, раздражал этот фактор, завидовала даже. Но после той памятной встречи с Машкой в кафешке с грубыми пластиковыми столами и стульями, липкими блинами и кислой сметаной это Александру не могло не вдохновлять.

Да, они послали Машку куда подальше с ее страшными намеками и откровенными призывами к преступным деяниям. Да, они фыркнули, поднялись и ушли, гордо неся перед собой свою честь, достоинство и неподкупность. Да, потом даже посмеялись надо всем тем, что она говорила и предлагала, но…

Но забыть этого Александра не смогла.

Может, и правда говорил что-то подобное Сетин, а? Может, уже надоела ему за два года его безродная, безропотная жена? Может, приелась бессловесная преснятина? Может, он дейтвительно решится на то, чтобы попросить ее покинуть его дом? И тогда, устав от вечных поисков и притирок характеров, он вновь устремит свой взор назад? А там что?

А там, потирала руки Александра, – спившаяся Машка, пристроенная за обеспеченным дядечкой Наташка. И совершенно одинокая, ничем себя не запятнавшая, бывшая его первая и верная жена Александра. Так что шанс у нее был, хотя и призрачный весьма.

И тут вдруг звонит пристроенная по всем правилам Наташа, уставшая копошиться в роскоши, и вещает печальным голосом, что ей нечем закусить коньяк.

Что за дела, блин?! Что, даже ломтика лимона нет в ее огромном, как шкаф, холодильнике?!

– Были, Саш, были горы фруктов, теперь нет. – Наташа вздохнула уже с явной слезой.

– А куда же твой дядечка смотрит? – возмутилась Александра, едва не подавившись виноградной косточкой. – Он же всегда перед уходом твои полки проверял! Что случилось, Наташа?!

– Случилось. Ты права, случилось! – Наташа захныкала. – Мы расстались, Сашенька!

– Как это расстались? – не поверила Саша, противное подозрение черным пятном вползло в душу, все там сразу перепачкав.

Мудрит Наташка! Точно мудрит! Только прознала про сетинское заявление, как тут же наверняка наладила своего дядечку восвояси. Оно и понятно. Кому же охота ковыряться в складках морщин престарелого дядечки, каким бы обеспеченным тот ни был, если на горизонте вновь забрезжил силуэт Сетина Виталия Станиславовича.

Чего греха таить, все они в начале семейной жизни с ним были влюблены в него как кошки. Все, без исключения: и Сашка, и Машка, и Наташка. Наташка – так, кажется, больше остальных, потому что моложе всех была на тот момент. И если у Саши какие-то сомнения ковырялись в душе, то Наташка ухнулась в брак с Сетиным, как полоумный в омут.

– Как это расстались? – стараясь придать голосу ленивое равнодушие, переспросила Александра.

– Не стремись походить на Виталика, Саня, – попеняла ей тут же за ее попытку воссоздать тон Сетина Наташа. – У тебя это плохо выходит.

– Это ты о чем? – неумело рассмеялась Саша, хотя рычать уже хотелось.

– Это я о том, что ты мгновенно переполошилась, узнав о нашем разрыве. И хотя стараешься говорить равнодушно, как Виталик, – сделала нажим на имени бывшего мужа бывшая соперница, – у тебя ничего не выходит. Ты злишься!

– С чего ты взяла! – взбесилась Александра, решив стоять до победного. – Чего мне-то злиться из-за твоего разрыва с дядечкой? Это тебе надо злиться, потому что у тебя винограда теперь нету. Я-то его сейчас как раз ем.

– Ты злишься, – начала немедленно пояснять Наташа, будто и не слышала всего того, что только что сказала Александра, – потому что боишься меня в роли соперницы.

– Я?! Тебя?! Сдурела, что ли?!