Глава 7

– Да вы проходите, проходите, не стесняйтесь. Весьма странно вас видеть, но рада. Честно рада!

Племянница покойной Угаровой Веры Степановны – Угарова Генриетта Васильевна – встретила Волкова у дверей подъезда. Она только что вернулась со стадиона, по примеру тетки бегала по утрам.

– Правда, ни черта не помогает сбросить вес, – пожаловалась она, широко перед Волковым распахивая дверь своей квартиры. – Порода! Тетя Вера тоже надрывалась, а толку?

– Ну… Здорова была и крепка, – проговорил Волков, чтобы поддержать разговор.

Переступил пыльный порог и вошел в захламленную прихожую. Узкое длинное пространство было застелено грязным ковром в багрово-синих тонах. На вешалке слева вперемешку висела зимняя и летняя одежда. Грязная обувь справа вдоль стены. На тумбочке под зеркалом слой давней, местами потревоженной пыли, губная помада, съежившиеся тюбики наполовину выдавленного крема, салфетки, какие-то журналы.

– Это не помогло ей умереть в глубокой старости, – возразила племянница.

Сбросила с ног зимние кроссовки, швырнула на вешалку легкую куртку, поочередно подняла вверх руки, понюхала подмышки, поморщилась.

– Я в душ, Александр Иванович, потом поговорим. Ждите в гостиной. Можете телевизор включить. Или… Сварите себе кофе, если желаете.

Волков желал. От телевизора проку мало, шум один. А ему хотелось подумать. Вопросы придумать, с которых он начнет говорить с шумной крупной женщиной, носящей громкое имя – Генриетта.

– Папашка – кудесник, имечком наградил! – хохотнула женщина, усаживаясь в толстом халате за стол перед чашкой кофе, который сварил и ей тоже Волков. – О-очень оригинальный был человек! Его сестрица – Вера Степановна покойная – ему под стать!

– В чем выражалась ее оригинальность? – спросил Волков, обрадовавшись, что с вопросами сама хозяйка ему помогла.

– В умении наживать врагов. – Генриетта Васильевна шумно глотнула, зажмурилась. – Вкусный кофе, сыщик! А вы молодец!

– И много у нее врагов было?

– А вот сколько вокруг нее народу ходило, – крупный палец хозяйки проплыл по воздуху, – столько и врагов. Я не стала говорить об этом следствию. Пришлось бы проверять алиби у всего города! Очень склочная была особа. Единственно, с кем ухитрялась уживаться – это со мной.

– Почему?

– Да потому что я такая же дрянь! – фыркнула Генриетта и громко расхохоталась. – Не понимаю понятия «вежливость», сыщик. Если мне хамят, хамлю в ответ. Если смотрят недобро – смотрю так же. Я и врезать могу, если на меня замахнутся! Муженек мой последний еле успел убраться из этой квартиры.

И она снова долго и громко хохотала. Волков вежливо улыбался, потягивая кофе, который оказался дорогим и великолепно помолотым.

– Так что убить ее мог всякий, – неожиданно оборвала свой смех Генриетта и уставилась на Волкова взглядом, полным тайных посылов. – Вы меня понимаете?

– Да, да, конечно, понимаю, что вы имели в виду.

– Нет, не думаю! – настырно возразила Генриетта, тряхнула мощной рыжей гривой. – Вы о врагах! А я о ее кончине! Она не могла сама! Не могла, и точка! Вы вот дело закрыли, а это убийство! Ее убили, Александр Иванович. Как вы этого не понимаете?!

– Понимаю, поэтому я и здесь, Генриетта Васильевна. – Волков допил кофе, отставил чашку, подпер щеку кулаком, поставив локоток на стол. – Мне надо знать о ней все. Ее врагов в том числе. Особенных врагов! Которые могли, по вашему мнению, ее убить. Кто?! Кто мог быть так изобретателен?! Кто мог так влиять на нее? Она же крепкая была, сильная. Чего испугалась? Почему напилась снотворного под диктовку? И полезла потом в ванну, раздевшись догола.

Угарова уставилась в кофейную чашку и долго молчала. Будто ждала, когда сформируется ответ из кофейной гущи. Затем тяжело вздохнула:

– Я не знаю. Нет никого на моей памяти, с кем бы она собачилась не на жизнь, а на смерть.

– А она ведь где-то работала? Где?

– Ой, да где она только не работала! – махнула сильной рукой племянница покойной и по примеру гостя подперла полную щеку мощным кулаком. – Она больше пары месяцев нигде не задерживалась.

– Ну да… Учитывая характер… – поддакнул Волков.

– Хотя… Хотя, знаете, было одно место, где она проработала почти пять лет, – неожиданно вспомнила женщина. – Школа! Тридцать восьмая школа! Там ее держали. Странно, конечно, но держали. Директриса считала, что с приходом тети Веры дисциплина на переменах в школе улучшилась.

– И кем же она там работала?

– Не поверите, уборщицей! – весело сверкнула темными глазищами Угарова.

– Уборщицей?!

– Да!

– И… Я не понял, каким образом она обеспечивала дисциплину на переменах?!

– У нее надо было спросить. Я не знаю никаких подробностей. Знаю, что директриса сильно сокрушалась, когда тете пришлось уволиться. А причина… – Рыжая грива снова пришла в движение, Угарова мотала головой. – Одному Богу теперь известна!

– Ну, или директрисе тридцать восьмой школы, – проговорил вполголоса Волков и засобирался.

Угарова проводила его в прихожую, села прямо на тумбочку. Прямо халатом, который казался чистым, в толстый слой пыли, прямо на скорчившиеся от использования тюбики крема. Задумавшись, наблюдала за тем, как Волков надевает шарф, потом куртку.

– В школу не ходите, – неожиданно нарушила она тишину, вдоволь насмотревшись на его сборы. – Той тетки там давно нет. И даже не знаю, жива ли она теперь, нет.

– Значит, в отдел народного образования двину. Спасибо за информацию. – Он шутливо козырнул даме. Взялся за дверную ручку.

– И туда не ходите. На Смоленской улице она жила. – Генриетта быстро продиктовала адрес. – Тетя моя с ней время от времени встречалась.

– Они были дружны?

– Не то чтобы очень. Не скажу. – Она скорчила странную физиономию, могущую выражать все, что угодно – от жалости до отвращения. – Знаете, сошлись в одиночестве две старые гадины. Сидят, выпивают, полощут люд. Я ее оттуда пару раз забирала, тетку-то. В День учителя. Надирались они в этот день знатно…

– Бывшей директрисы я по адресу не нашел, товарищ полковник, – докладывал двумя часами позже Волков.

Они сидели с полковником напротив друг друга в креслах за маленьким журнальным столиком. Полковник пожелал неформальной обстановки. И даже вызвался Волкова чаем угостить.

– И где она? Может, тоже, того, а? – Полковник выразительно чиркнул себя ребром ладони по шее.

– Нет. Жива и вполне здорова. Так соседи доложили. На даче она. Работы подготовительные проводит.

– На даче?! В феврале?! И что она там делает?

– Снег в бочки закидывает. Воду им по весне поздно дают. А она цветы рано высаживает. Вот и…

– Понятно. С соседями дружна?

– Не со всеми. Те, что живут напротив, ее не переносят. Такая же точно история и с теми, что живут под ней и над ней. Нашел одну женщину, живет в соседнем подъезде. Тоже, кстати, из бывших педагогов. Вот она более или менее положительно отзывалась о Николаевой. Но все равно была весьма сдержанна.

– Ладно. Вернется Николаева. Никуда она не денется. Не до весны же она станет снег в бочки трамбовать! – фыркнул полковник в чашку с чаем и головой покрутил. – Придумают же! Снег в бочки! Ладно… Давай итог сегодняшнего твоего дня подведем, майор. Что конкретно тебе удалось узнать?

– Погибшая имела весьма неуживчивый нрав, – принялся перечислять майор. – Врагов, по словам племянницы, было много. Желать ее смерти, опять же с ее слов, могли через одного. Всю жизнь работала, не тунеядствовала, но нигде подолгу не задерживалась.

– И тут исключение! – поднял вверх палец полковник, поставил пустую чашку на столик. – Школа номер тридцать восемь! Там она проработала достаточно долго. И даже сошлась с директрисой на короткой ноге. И даже продолжила с ней дружить после увольнения. Чего тогда она уволилась, Волков? Все у нее там шло замечательно, она там даже негласно за дисциплину на переменах отвечала, и вдруг! Вот чудится мне, майор, что-то там кроется в этом увольнении. Какой-то подвох. Доехал бы все же до школы тридцать восемь. Не сегодня, завтра. С утра. Сегодня-то уже поздновато. А вот завтра с утра… Коллектив будет почти в полном составе. Найдешь кого постарше. И спросишь. Не могли они забыть такую эпатажную даму, как недавно преставившаяся Угарова Вера Степановна. К утреннему совещанию можешь не спешить. Твой коллега справится.

И полковник недовольно поморщился. Гришина он недолюбливал.

– Поговоришь, и сразу ко мне. Доложишь. Все, ступай, ступай, майор. Мне еще над бумагами поработать надо.

Гришин, когда Волков зашел в свой кабинет, сосредоточенно изображал занятость. Голова его то опускалась к папке с документами, то поднималась к монитору компьютера. Будто он кому-то очень медленно и методично кивал. Волкову так же медленно кивнул, даже не взглянув в его сторону.

– Все тихо, капитан? – все же спросил Волков.

– В рабочем порядке, – буркнул тот едва слышно, и снова: голова вверх, вниз, вверх, вниз.

Волков налил себе воды из чайника. Встал со стаканом у окна. В кабинете было тихо. Думалось отлично. Молчаливое присутствие Гришина не мешало. Помолчал бы он еще минут двадцать, вообще было бы отлично.

Но Гришин молчать не стал.

– По самоубийце мечешься, Саш? – как бы между прочим обронил тот уже через пару минут в спину Волкову.

– Не понял? О чем ты? – Волков не повернулся.

– Все о том же! – с удовольствием хмыкнул Гришин.

Раздался тихий хруст. Ясно, потягивается. Разминается перед долгим разговором. Волков сморщился. Ах, как не хотелось ему сейчас с ним говорить! Как хотелось тишины! И подумать.

– Тебя полдня не было. Потом сразу к полковнику. Ясно, по спецпоручению куда-то ездил! А разве мы не команда, товарищ майор? Что за тайны от коллег? – заныл Гришин, продолжая с хрустом потягиваться. – Я же понимаю, что дело официально закрыто за отсутствием состава преступления. Отчетность портить нельзя! Но мы-то с вами понимаем, что такая стерва не могла взять и утопиться, наглотавшись снотворного. Кто-то помог ей. Кто-то, кто не оставил ни единого следа. Племянница не могла. Это слон в посудной лавке. Она сюда явилась и едва турникет не снесла своей жопой. Нанимать киллера ей тоже не на что. Не тот достаток. Да и мотива никакого особо не прослеживается. Кому тогда насолила в такой степени покойница? А? Что за тайный враг у нее имелся?

Волков настороженно молчал, делая вид, что тихонько потягивает кипяченую воду из стакана.

Гришин неплохим был сыщиком, спору нет. Человеком был гаденьким. Сыщиком был неплохим.

– А я вот что думаю, товарищ майор, – вдруг понизил голос Гришин до театрального шепота. – А вдруг убийца просто разминался в ее случае?

– В смысле?

Не выдержал, повернулся к нему Волков. Постарался смотреть бесстрастно в прищуренные хитрые глаза Гришина. Он его просто терпеть не мог за этот его прищур.

– Вдруг он тренировался? – предположил как-то очень уж уверенно Гришин.

– Хочешь сказать, что будут еще жертвы?

Ну, это-то они с полковником и без Гришина предположить смогли. Может, этот стервец каким-то образом подслушал их разговор? Или в канцелярии у него кто-то есть из своих? Помнится, когда Волков говорил с полковником, кто-то заходил с бумагами. Мог поймать обрывок разговора, слить информацию Гришину, и тот додумал.

– Я не хочу сказать, товарищ майор!

Гришин ровно сел, перестав тянуться, широко открыл глаза, глянул смело, даже с вызовом. Сейчас что-то скажет, подумал Волков. Что-то он подготовил. Не просто так разговор завел.

– Я не хочу сказать, товарищ майор, – повторил Гришин. – Я в этом уверен!

– Да ну! – насмешливо протянул Волков.

Осторожно поставил стакан на подоконник, желание грохнуть им о стену над головой Гришина было просто невыносимым.

– Откуда такая уверенность, коллега?

– Из сводок происшествий за сегодняшнее утро, товарищ майор.

И противная рожа Гришина расплылась в такой довольной ухмылке, что у Волкова тут же заныло внутри.

Что-то стряслось!

– Давай сюда!

Майор требовательно шевельнул пальцами, выдернул из рук Гришина лист бумаги, заполненный печатным шрифтом наполовину. И, не читая, пошел за свой стол. Лишь там, усевшись, он начал читать.

Так, так, так…

На стройке в соседнем микрорайоне найдено тело бездомного со следами насильственной смерти.

Это не то.

Супружеская пара, напившись, повздорила с соседями. Кто-то кому-то поранил голову пустой бутылкой.

Ерунда, не его тема.

Молодая девушка на остановке подверглась нападению. Хулиганы вырвали сумку и убежали. Были почти сразу задержаны проезжавшими мимо в патрульном автомобиле сотрудниками полиции.

Это тоже мимо.

Так, дальше…

Несчастный случай за городом. Пожилая женщина переходила дорогу и была сбита автомобилем. Умерла, не приходя в сознание. Так, так… Виновный в совершении дорожно-транспортного происшествия скрылся. Установить марку автомобиля и номерные знаки не удалось. Свидетелей не оказалось. Район дачного поселка.

Господи, нет!

– Погибшая под колесами – Николаева Нина Ивановна?! – вслух прочитал Волков и замер, боясь верить.

– Так точно, товарищ майор! – чуть не нараспев произнес Гришин. – Николаева Нина Ивановна шестидесяти восьми лет от роду. Пенсионерка. Заслуженный педагог. Долгие годы директорствовала в школе номер тридцать восемь. Кстати, в той самой, где почти пять лет проработала наша утопленница – Угарова Вера Степановна.

И Гришин, совершенно довольный собой и произведенным эффектом, вытянулся на стуле в линейку, сцепив руки на животе и поигрывая большими пальцами.

– Откуда информация, коллега? – стараясь не выглядеть удивленным, спросил Волков. – Не помню, чтобы я давал тебе задание установить бывшие контакты захлебнувшейся в собственной ванне Угаровой. Так откуда?

– Работаем, товарищ майор, – противно оскалился Гришин. – Я это почти сразу после ее смерти установил.

– Что? Установил что?

Волков тяжело посмотрел на коллегу. Установил и промолчал. Почему? Ох, не сработаются они! Не сработаются.

– Установил, что Угарова в силу своего склочного, мягко говоря, характера нигде больше двух месяцев не проработала. Иногда неделю, иногда две, реже пару месяцев. Но в школе тридцать восемь почти пять лет! И даже была дружна с директором. Странно! Детей, что ли, так любила, задался я вопросом. И решил учебное заведение навестить.

– Навестил?

– А как же!

Гришин напружинился и резко встал, тут же сунул руки в карманы брюк. От его противной расслабленности, отдающей высокомерием и снисходительностью, не осталось и следа. Он сделался предельно сдержан и деловит. И взгляд открытый, и говорит нормально, без подвоха. Таким его Волков еще согласен был терпеть.

– И что в школе?