Правда, существовала еще и самоволка, но этот выход Шоррен оставил на самый крайний случай. Когда – и если – подозрения подтвердятся, и все узнают, что он бывший «черный» звездопроходец…

Но звездопроходцы, что, не люди? У них нет никаких прав перед законом? Их никто не защищает от произвола? Все знают, что есть государственная служба звездопроходцев, которые открывают новые миры, первыми вступают в контакт с новыми цивилизациями и занимаются научными исследованиями. Есть и вольные звездопроходцы, которые занимаются тем же самым, но на свой страх и риск, их экспедиции финансируются не государством, а из собственного кармана звездопроходцев, и они перебиваются торговлей, скупкой краденого, контрабандой и мелким разбоем. Польза от подобных торговцев намного перевешивает вред, причиняемый контрабандистами. А есть и «черные» звездопроходцы, и проходящая между ними и вольными грань настолько тонка, что даже сами звездопроходцы, случалось, не отличали тех от других, и один и тот же человек мог именовать себя вольным, а мог и «черным» – порой в зависимости от настроения и количества выпитого накануне. Но в случае с Шорреном никто не скажет, что он законопослушный вольный. Он – «черный», хотя бы потому, что действительно был арестован, действительно отсидел на «доращивании» несколько месяцев в тюрьме для несовершеннолетних и действительно пять лет был каторжником на Гудзоне. А это значит, что дорога ему обратно – в тюрьму. Только теперь уже сразу на урановые рудники, как беглому. Лишь в самом крайнем случае невероятного, нечеловеческого, сказочного везения ему придется стать «государственным» рабом и повторить свою гудзонскую одиссею. Только на другой планете.

Но неужели для бывшего «черного» в обществе нет места? Неужели ему до старости жить с клеймом пирата? Неужели зря он рвался с Гудзона в глубокий космос и не судьба ему снова оказаться в небе?

Проворочавшись на койке полночи, Шоррен уже перед рассветом забылся беспокойным сном, решив про себя, что утро вечера мудренее.

Утро подтвердило его худшие опасения. Прошел слушок, что по поводу одного из курсантов действительно делался запрос в высшие инстанции, и вот пришел ответ. Файл с документами завис на почте школы, открыть его мог только сам комендант, который должен вернуться к вечерней поверке, и уже завтра будет известно имя «счастливчика», а также все подробности его биографии.

Упоминая этот момент – дескать, ему под большим секретом доверил тайну секретарь коменданта – Флегмачек в столовой так многозначительно косился в сторону Шоррена, что к обеду уже вся школа, все шесть групп курсантов, знали не только имя, но и те самые подробности.

После обеда многие курсанты отправились в отпуск в город. Выпускали и кое-кого из их группы – тех, у кого уже сошли синяки и рассосались ушибы и ссадины. Не годится пугать обывателей видом помятых и потрепанных курсантов. Из зачинщиков драки остался на месте только Флегмачек – его свернутый набок нос, конечно, вправили, но он распух и все еще напоминал сливу. Врач обещал, что отек полностью спадет уже к утру, но это не улучшило настроения курсанта.

– Из-за тебя у меня сорвалось свидание с подружкой, – прошипел Флегмачек, возвращаясь в комнату. – Еще неделю не увидимся!.. Но ничего, тебе девчонок не скоро доведется потискать! Уже завтра тебя тут не будет!

Усмехнулся своим мыслям, упал на койку, вытащил планшет и вышел в инфранет, чтобы пообщаться с подружкой виртуально.

В комнате, где обычно спали восемь человек, их оставалось только двое – прочие ушли в город. Другого шанса, чтобы расправиться с неприятелем, не было, но Шоррен вместо того, чтобы врезать парню, вышел, хлопнув дверью.

Этаж как вымер – многие комнаты были пусты, лишь в соседней на койках скучали еще трое «ушибленных». Шоррен вышел из казармы, покрутился вокруг здания. В учебку идти не хотелось, на тренировочный плац тоже, к административному корпусу не лежала душа, столовая закрыта, а куда еще податься? Ноги сами принесли его к КПП. Дежурный вовсю развлекался просмотром телевикторины. Шоррен остановился в двух шагах от ворот. Там, за ними, лежал внешний мир, которого он практически не знал.

– Чего застыл? – дежурный отвлекся от викторины. – Ты или туда, или оттуда!

– А что, можно?

– На прогулку? Жетон покажи!

Шоррен полез в нагрудный карман.

Как ни странно, едва он приложил его к считывающему устройству, загорелась желтая лампочка. Путь был свободен.

– Я могу выйти?

– Если хочешь. Вот чудак-человек…

Это было странно. Он ожидал, что вспыхнет красный запрещающий сигнал. Что случилось? Сбой программы? Или просто в отсутствие начальства никто из низших чинов не озаботился тем, как бы изолировать преступника? Ведь он дрался! И последствия драки еще виднелись на его лице – одна скула была чуть припухлой. Не так, как у Флегмачека его шнобель, но все-таки… и ссадины на костяшках пальцев… и залитая коллоидом бровь… И все-таки его выпускали?

Он сделал шаг.

И теперь сидел в кабаке и пил.

Этот кабак находился не только довольно далеко от того района города, где находилась курсантская школа и где чаще всего обретались будущие полицейские. Он был совсем рядом с одним из трех столичных космопортов, и время от времени издалека доносился гул и рокот – это взлетали или садились челноки крупных пассажирских лайнеров или мелкие суда. Разнообразием здешнее меню не отличалось – четыре сорта пива, шесть вариантов коктейля, джин, виски, водка и еще несколько адских смесей специально для ксеносов, рискнувших попробовать человеческие напитки. Закуска была выпивке под стать – сухарики, чипсы, жареные колбаски, сыр и орешки. Но для Шоррена это не играло большой роли. Он пришел сюда, проплутав по городу больше трех часов, просто для того, чтобы напиться и забыться.

Время увольнительной подходило к концу. Еще два часа, и он будет считаться опоздавшим. Если вернется до утренней пересменки, всего-навсего попадет на гауптвахту на столько дней, сколько лишних часов прогулял. А если не появится до побудки, то есть, до шести утра, то его официально объявят в розыск как беглого. И в сочетании с пришедшей по его душу официальной корреспонденцией это можно считать вынесенным приговором.

«Я обречен, – думал Шоррен, глядя на кружку. – Это конец! Но неужели все?»

Опыт далекого прошлого подсказывал, что из любого положения есть выход. Его не может не быть, и чаще всего их два или три. Просто не все выходы подходят. И Шоррен умом понимал, что отчаиваться рано, что жизнь не кончилась, что даже по имперским законам его жизни ничего не угрожает. За то, что он оказался бывшим пиратом, не расстреливают. Урановые рудники? Это в самом худшем случае и «всего-навсего» на два года. За это время он не успеет словить смертельную дозу радиации – ведь на урановые рудники чаще всего отправляют на срок от трех до пяти лет. Следовательно, есть шанс снова оказаться на свободе – теперь уже с наичистейшей совестью.

Но что потом?

Шоррена бесило именно это – мысль о том, что после вторичного освобождения ему придется начинать все с начала. Только тогда рядом не будет капитана Гурия Хватова, который поверил ему, позаботился и поддержал. Шоррену придется рассчитывать только на себя – значит, придется забыть мечту о космосе и сосредоточиться на том, чтобы выжить. Но разве ради этого ли он удрал с Гудзона? Там, в глухом лесу неосвоенной планеты, у него было все – дом, друзья, женщина, дочка, работа, охота и немудреные развлечения. Многие люди не имеют и половины этого и счастливы. Чего ему дома не сиделось? Может быть, правильно утверждает общественное мнение, что звездопроходцы бывшими не бывают? И что если ты один раз почувствовал на губах поцелуй звездного ветра, забыть его уже невозможно?

«Я не могу, – сказал себе Шоррен. – Не могу все так оставить! Я…»

Над дверью вспыхнул индикатор, после чего раздался мелодичный трезвон – в кабачок вошли новые посетители.

Близость космопорта наложила отпечаток на местную публику – большинство носило форму космических пилотов всех мастей и рангов. От торговцев до служащих летной компании «Спейс-тайм». Эти люди не знали друг друга, сидели кучками – свои со своими – не спешили лезть с расспросами к соседям, разве что те начнут обсуждать что-то крайне интересное. На одиночку Шоррена тут никто не обращал внимания – ну, курсант и курсант. Ну, сидит и сидит. Молчит, в разговоры не вступает, пьет себе потихоньку, так что обращать внимание? Тот тоже особенно не рассматривал посетителей, и на вошедших сперва обратил внимания не больше, чем остальные.

Четверо новичков были одеты одинаково – в допотопные кожанки явно кустарного производства, как можно было судить по покрою и неровной строчке. На широких поясах висели кобуры лазерников, у двоих за плечами покачивались плазменные винтовки, еще у одного рядом с кобурой болтался в ножных резак устрашающего вида. Все четверо были немолоды, на вид им было хорошо за пятьдесят, но, судя по подтянутым фигурам и легкой походке, это был «космический» возраст, а на самом деле они были моложе. Вольных звездопроходцев в них изобличала не только внешность, но и взгляд, и походка, и то, как они на миг замерли на пороге плечом к плечу, оценивая остальных посетителей.

На несколько секунд в кабачке повисла тишина, такая, что от рева очередного заходящего на посадку челнока все вздрогнули. Потом вольные прошли к стойке, заказали четыре разных коктейля по четыре порции каждого…

Шоррен успел отвести взгляд, опять уткнувшись носом в свою кружку, и даже сделал пару глотков, когда услышал негромкий шепот:

– Ты смотри…

– А? Чего?

– Да не туда. Левее. У стены, за дальним столиком…

– Звездная мать! Не может быть!

– Ну…

Шоррен не смотрел на собеседников, потягивая пиво, но чувствовал, как четыре пары глаз буквально ощупывают его взглядами. Ему было слегка не по себе. Выход. Один из тех, который он не мог предугадать, но который мог бы спасти. Если бы не…

Четверо зашептались тише, пытаясь решить, мерещится им это или нет. Шоррен не шевелился, отсчитывая секунды. У него оставалось не так уж много времени. Увольнительное заканчивалось всего через два часа. Если идти скорым шагом, он успеет пройти КПП минут за пять-семь до отбоя. В два глотка допил пиво, бросил на стол жетон оплаты – у курсантов не было своих кредитных карточек, они за все расплачивались жетонами, которые выдавались им раз в месяц. И только собрался встать, как на его столик упала тень.

– Свободен?

– Да. Я ухожу…

– Да не торопись. Тут достаточно места на всех. Мы не стесним, – четверо подошли, встали с четырех сторон. Каждый держал по два коктейля.

– И все-таки я уйду. Не хочу мешать компании, – он попытался встать.

– А мне кажется, что ты прекрасно в нашу компанию впишешься!

Тот, кто произнес эти слова, протянул парню один из коктейлей:

– Выпьешь?

– Нет, спасибо. У меня жетоны кончились.

– Я угощаю, – высокий бокал, в котором переливалась сине-желтая жидкость, на поверхности которой плавали хлопья чего-то, напоминающего взбитый яичный белок, оказался у самого носа. – За встречу!

– Вы уверены, что…

– Хотелось бы нам быть уверенными в том, что мы не ошибаемся, но…

– Мы могли встречаться раньше? – подал голос тип, стоявший справа. Он закрывал собой выход, и единственный не просто казался старше, но и был старше остальных лет на двадцать.

– Не знаю, – Шоррен бросил в его сторону быстрый взгляд и тут же отвернулся.

– И я не знаю. А хотелось бы знать. Присядь.

– Не могу. Я тороплюсь. У меня увольнительная через два часа заканчивается. Я…

– Сядь.

Две жесткие ладони надавили на плечи, вынуждая вернуться на стул.

– Мы тебя ненадолго задержим, – тот, кто предлагал коктейль, настойчиво придвинул к нему выпивку. – Если обознались, доставим с ветерком, куда скажешь. А если нет…Но ты, звездный ветер мне поперек глотки, здорово похож на одного типа…

– Сомневаюсь, – процедил он, сцепив руки на столе.

– А я вот не совсем, – произнес старший. – Хотя, вроде, много лет прошло… Четырнадцать, кажется… Или тринадцать? Позорную Звезду помнишь?

Шоррен не хотел, но вздрогнул. Именно на Позорной Звезде его и взяли… Вспоминать обстоятельства того последнего боя, капитуляции и ареста не хотелось. Тогда он просто испугался – что его предали, бросили, забыли в горячке боя, оставив один на один против солдат.

– Помнишь, – старший испустил вздох. – А вот я не был уверен, что смогу тебя вспомнить… сколько лет прошло…Шоррен… Тебя ведь Шорреном зовут?

Можно было поспорить, прикинуться дурачком и сыграть в возмущенное недоумение: «Вы меня с кем-то путаете!» И, скорее всего, если он будет достаточно убедителен, все встанут на его сторону – камеры наверняка зафиксировали, что вошли они вместе, что эта четверка подсела позже, что он не искал встречи и вообще – это еще надо доказать, вольные перед ними звездопроходцы или «черные», которые на любой развитой планете объявлены вне закона! Мог бы и сначала так и хотел, но… Это проклятое «но», заключавшееся в том, что накануне в курсантскую школу пришел касающийся его документ о том, что никакой он не сирота, сын мирных колонистов, а бывший пират.

– Я не мог ошибиться, – продолжал старший, наваливаясь на стол и так сжимая в багровых от космического загара руках стакан с коктейлем, что ударопрочное стекло грозило вот-вот треснуть. – Ты уже не тот мальчишка, который на лету срезал волоски с брюшка алиерийской моли… Но твои глаза остались те же, и вот эта рыжая шевелюра… не так много найдется людей с таким цветом волос при наличии прочих примет.

Вторым «но» было то, что не только этот звездопроходец узнал знакомое лицо, но и сам он тоже. Время меняет людей, но глубокий космос обладает странным свойством – он как бы консервирует тех, кто много времени проводит среди звезд. И любой звездопроходец знает о существовании так называемого Я-эффекта, когда время на борту корабля и вне его начинает течь в разные стороны и с разной скоростью. Единственной планетой, где Я-эффект не ограничен в пространстве, является Старая Земля, существующая, благодаря частым посещениям ее пришельцами, в своеобразном временном лабиринте.

Шоррен внимательно смотрел на свою пустую кружку из-под пива и отчаянно желал ее в кого-нибудь запустить. Жаль только, что кружка была одна, а целей много.

Тяжелая рука легла на плечо:

– Я чертовски рад встрече с тобой, Малыш Шоррен, Рыжик Шоррен, Лучик Шоррен… – звездопроходец называл имена и прозвища, под которыми парень был известен среди пиратов. – Клянусь кишками Странников*, это здорово, что ты остался жив и на свободе. Каким звездным ветром тебя занесло в эту гавань?

(*Странники – газо-пылевые образования, время от времени попадающиеся на пути космических кораблей. Напоминают шар с тянущимся за ним тонким «хвостом» и огромным полупрозрачным крыловидным парусом. Чаще всего летают поодиночке, но встречаются и группами по двое-трое. Некоторые звездопроходцы считают, что это – внепланетная форма жизни. Питаются, скорее всего, энергией звезд. Больше о них не известно ничего. Прим. авт.)

– Да погоди ты, – остановил его один из молодых, не принимавший участия в разговоре, – что перед ним распинаться? Да тот ли самый этот Как-Бишь-Его-Там-Шоррен?

– Тот, – говоривший ловко схватил парня за запястье, перевернул ладонью вверх. Поперек линий шла тонкая линия разреза. Шрам давно зажил, но в том месте, где он пересекал все эти Линии Жизни, Линии Ума, Линии Сердца и прочую хиромантическую дребедень, остались белесые утолщения, которые легко можно прощупать, проведя по ним пальцем.

– Вот здесь ему распороли руку до самой кости, а он не пикнул, продолжая делать свое дело, как ни в чем не бывало, – пояснил говоривший. – Док хотел залить порез коллоидом, но малыш Шоррен отказался и…

– Не называй меня малышом, – негромко буркнул тот, отводя взгляд. Желание врезать кому-нибудь выросло настолько, что даже смотреть на людей из своего прошлого было невыносимо.

– А как тогда звать? Рыжиком? Это бесило тебя еще больше…

– Теперь я курсант Шоррен Ганн, – выдавил он.

– Курсаа-ант? – собеседники только сейчас, кажется, рассмотрели его форменную куртку и нашивки на ней. – Демоны раздери, а я-то думал, ты это нарочно, для отвода глаз?

– Ты слишком много думаешь, Мирк, – огрызнулся старший. – Вредно для здоровья, знаешь ли… Что, правда, курсант? Не брешешь?

– Нет, сержант, – Шоррен решился и в упор взглянул на собеседника.