Осенние души

 
Осенние души хранятся в стеклянных сосудах,
что свет пропускают сквозь стенки – сюда и отсюда,
в открытых сосудах – ведь осенью души летают,
и медленно кружат их бледные легкие стаи.
 
 
Их мало кто видит – они ведь почти невесомы,
а кто-то, заметив, их примет за бабочек сонных,
за тихие ноты, что осень играет чуть слышно,
когда у нее наступает минута затишья.
 
 
Бывает, они, заблудившись, становятся робки,
в глухие сосуды их ловят и прячут под пробкой.
Зеркальные стены для душ беззащитных – не место…
И там пребывают они под домашним арестом.
 
 
Стократ отражаясь, теряются в бездне безликой,
и сами себе на суде предъявляют улики,
и сами себе назначают, увы, приговоры,
себя от себя взаперти охраняя сурово.
 
 
Спасите осенние души, ищите повсюду,
верните домой и храните в хрустальных сосудах…
Когда до краев преисполнятся света и слова,
их осень расплещет… и снова наполнит, и снова…
 

2020

/к картине Елены Юшиной «Скажите осени…» – холст, масло/

Экзамен

«Самарянин же некто, проезжая, нашёл на него и, увидев его, сжалился…» Евангелие от Луки, гл.10, 31—33.

 
Три вопроса, и пара заданий…
Дай мне справиться, Господи, силы.
В институте сегодня экзамен,
время шесть, а трамвай упустила.
 
 
Опоздаю! Забыла билеты,
попросить надо будет шпаргалки.
Вот ступеньки в метро, турникеты…
Ох, там плохо кому-то – как жалко!
 
 
Человек прислонился к колонне,
а из сумки посыпались вещи,
цвет лица совершенно зелёный.
Просто пьяный? Астматик? Сердечник?
 
 
Почему не идёт медработник?
Где милиция? Щиплет с нерусских?
Ну хоть кто-нибудь есть сердобольный?
Подошёл бы, привёл его в чувство.
 
 
Спит давно у людей наших совесть.
Пьян он всё-таки. Значит, разденут.
Полседьмого. Да где же мой поезд?
Буду там в семь пятнадцать примерно…
 
 
…Хорошо-то как дома! С конфеткой
выпью чая. Экзамен – отлично!
Отвечала я точно и метко
и декану понравилась лично.
 
 
Засыпаю. Ничто не тревожит.
Что мне снится?! Нервишки-то сдали.
Кто-то в белом… Ответит, быть может,
Как больной из метро – подобрали?
 
 
– Не спасли… – голос полон печали.
– Что же вы?! Где же ваш самарянин?
Позабыли послать?
– Посылали.
Но он очень спешил… на экзамен.
 

2004

На остановке

 
Так ждать автобуса! Как будто он корабль,
последняя надежда Робинзона,
от острова «Какой сырой ноябрь»
к родному континенту «Вот и дома».
 
 
Глядеть в пустой туманный горизонт,
секундной стрелкой делая зарубки,
боясь, что никогда он не придёт,
голодной болью мучиться в желудке…
 
 
Во всем ветрам открытом шалаше
из битого стекла – нещадно мерзнуть
без мыслей. И бесчувственно уже
стихами разбавлять тоску и прозу.
 
 
Обманываться – сколько можно раз!
Чужое судно – даже не заметит…
Дождаться! Неоправданный экстаз.
Автобус приплывёт. Корабль приедет.
 
 
Бежать к нему, цепляться – не уйдёшь! —
и видеть, как посмотрит обречённо
к скамеечке примёрзший грязный бомж,
на острове никем не приручённый.
 

2003

Должок

 
Она в переходе не просит подачек,
тележку толкает упрямо вперёд,
в которой когда-то возила на дачу
рассаду (кормилец, зарос огород).
 
 
Всегда деловито-ворчлива. Пальтишко
почти что по моде, пускай велико;
И даже кроссовки порвались не слишком,
зато ведь и пара нашлась целиком!
 
 
Чуть свет на работу спешит, как и прежде,
дебелым развалинам – вечный пример.
Годков пятьдесят отпахала прилежно,
назначили пенсию: тысяча рэ…
 
 
«А вы, современные, жить разучились,
с одежкою вместе кладёте еду
в пакете одном… Мне на барскую милость
рассчитывать глупо. Сама всё найду!»
 
 
Контейнер у ЖЭКа, помойка у дома…
Прошляпишь – и дворники всё заберут!
Топ-топ… Семенят, семенят по району
костлявые ножки. Продуман маршрут.
 
 
Ко мне обернулась она неохотно,
насквозь её взгляд подозрительный жёг.
Но стольник взяла – как налог подоходный.
Ступай, мол, себе. За тобою – должок.
 

З о н т ы

 
Нам Оле-Лукойе вручает с утра по зонту —
зелёному или в цветочек, с погнувшейся спицей.
Тому, кто ночами не спит – вот и сказка не снится,
и птицам, которые могут устать на лету —
 
 
всем тем, кто пытается как-то набрать высоту,
вручает с утра по смешному цветному зонту.
 
 
Мы кнопками щёлкаем, прыгаем, делаем взмах,
в полёте стихи сочиняем и мысленно спорим,
и точно к крыльцу приземляемся к нашей конторе,
с трудом привыкая к опоре при первых шагах.
 
 
Но мы на земле ощущаем беспочвенный страх
и ждём, когда кнопкою щёлкнем и сделаем взмах.
 
 
…А есть у него ещё черный и будничный зонт
для тех, кто летать не умеет и сказок не любит.
И мрачные люди бредут по болотистой хлюпи
и думают, как бы скорее закончить ремонт.
 
 
– Всем тем, кто склонился под грузом нелёгких забот,
вручает волшебник надёжный брезентовый зонт.
 
 
Бывает, зонтами случайно меняемся мы,
и вот надо мною – бесцветный, бескрылый, убогий.
И я черепахой горбатой ползу по дороге,
в толпе посреди деловитых слепых горемык,
 
 
и пусть спасены от дождя, от тюрьмы и сумы,
но там, под зонтами, бывает, меняемся мы.
 
 
А может, тогда попытаться совсем без зонта?
И полностью вымокнув, вдоволь заляпавшись грязью,
подняться хотя бы чуть-чуть. Ведь когда-нибудь разве
мы сможем забыть, что умели немножко летать?
 
 
Ах, Оле-Лукойе, ответь, ты научишь нас – да? —
взмывать над дождём без цветного смешного зонта…
 

2012

«Художник, что рисует дождь», Елена Юшина, пастель

*** (вот такой вот вариант)

 
Вот такой вот вариант жизни-рая:
еду я, смотрю в окошко трамвая.
Не болит. И ничего не тревожит
(вы со мною, разумеется, тоже).
Мы листаем потихоньку пейзажи,
небо к вечеру становится краше.
Заливает весь трамвай теплым светом.
Проезжаем мы весну, осень, лето…
Проезжаем, не спеша, клены, замки,
деревенские дома и полянки,
небоскребы и холмы, водопады, —
– дальше, дальше, остановок не надо.
Проложил и над землей кто-то рельсы,
едем мимо облаков, едем вместе.
Тут и вовсе не темно – ночью звездной.
Оставляем позади все, что поздно,
не стремимся догонять то, что рано.
Залечились навсегда наши раны.
Мы не помним больше муторных будней,
и слова просты, и смыслы не мутны.
Растворяется стекло, воздух свежий,
и сбылись давно все наши надежды.
И кондуктор все билеты проверил,
здесь дается не по таксе, – по вере.
А при входе тут снимаются маски,
и не выглядит никто по-дурацки.
Мы и целое одно, и соседи.
Ну давайте же… поедем… поедем…
 

2019

*** (ты тоже улыбаешься)

 
Ты тоже улыбаешься дождю,
а значит, мы с тобой родные души.
Так хочется остаться и послушать
умильную его галиматью
с тобою на загадочном крыльце
под вывеской «Вокал».
Гадаю, кто ты…
Похожа на контральто.
Я – фальцет.
И у меня бывали в жизни ноты.
Бог не дал по мечтанию талант,
да на ухо медведь… а доконало
сольфеджио.
Теперь то «план», то «факт»,
а то б и я… под вывеской вокала.
Работа очень скучная. Везет
таким как ты – когда любимым делом…
Но может, все совсем наоборот,
ты вовсе не играла и не пела,
а просто под роялем мыла пол.
Вот, вышла подышать – у вас не строго.
А дождик, как и я, почти прошел.
Но тоже улыбается немного.
 

2019

небесно-птичье

 
«Ты прах и обратишься в прах»,
и чуду не бывать, покуда
гордыней прикрывая страх,
ты носишься в толпе за чудом.
 
 
Я выбираю новый стиль —
чтоб разум, покидая плотность,
за беззащитностью постиг
небесно-птичью беззаботность.
 
 
Меня отныне не страшат
ни увяданье, ни безличье.
Я постигаю не спеша
полётную свободу птичью.
 
 
Не сею и не жну. Восторг
от совершенства птичьих легких.
И Тот, кто мне взлететь помог,
удержит и дыханьем легким,
 
 
чтоб, сделав ставку на зеро
и проиграв свою погоню,
волшебное взяла зерно
с Его невидимой ладони.
 

2018

СВЕТОТЕНЬ

Забег

 
Холодный дождь накроет трассу,
и чудится, что финиш смыт.
В потоках утекает праздник,
а по спине струится стыд.
В упор не вижу конкурентов,
не распознать, где дождь, где пот.
Ни зги, ни рефери, ни ленты…
Всё через…
задом наперёд.
 
 
В балансе – пусто…
zero…
нечто…
Позор залез на пьедестал.
Бежала я – но всем навстречу.
Народ с трибун рукоплескал.
Так что – опять? Так что мне – снова?
А мой рекорд, а результат?
Брык – на коленку…
всё… готова…
На ста-а-арт…
 

2014

Сосед

 
Он занимал немаленький метраж,
не соблюдал помывочные смены,
не замечал из сахарницы краж,
но главное – пытал весь дом Шопеном.
 
 
Рояль бренчал и утром, и в обед —
большой рояль, блестящий, старый, чёрный.
И утомлённый музыкой сосед
решил прибегнуть к помощи закона.
 
 
Вот время было – так легко вопрос
решить… И пианист исчез навечно.
Сосед его вещички перенёс
в кладовку, а в рояле спрятал гречку.
 
 
Менялись мода, власть и города.
Хозяин не завёл, увы, семейства.
Он жил и жил. Ни бедность, ни беда
покоя не нарушили злодейства.
 
 
Туманом серым – брёл себе в киоск
и стлался возле дома тенью тусклой.
Шуршал в тиши. Сутулый, как вопрос,
а где же наказанье за «искусство»?
 
 
Но Бог не забирал его с земли:
«Anonymus?» Без подписи не примем!
Ворота во владения Мои
открыты лишь тому, чьё знаю имя».
 
 
Ну, а чего не жить? Как хорошо —
на личной кухне чай гонять с печеньем…
Но кто-то к деду в голову вошёл
и твёрдо застолбил свои владенья.
 
 
И что давно сгноенному за блажь
селиться здесь – с роялем непременно?
Но занял он законный свой метраж
и по ночам играет там Шопена.
 

2010

Список Шиндлера

к музыке Джона Уильямса

 
Больно так, что нету боли,
нету больше чувств.
Небо, Ты не видишь, что ли:
у земли нет больше соли,
есть зола, но нету соли… Пуст,
се и ваш дом тоже ныне пуст.
Больно так, что нету больше чувств.
 
 
Если вздрагивать при стуке,
значит, будет дым.
Небо, на каком же круге
Ты возьмёшь нас на поруки?
Мир упорен, помнишь это Ты:
моет руки – кровь вместо воды.
Мир упорен… кровь вместо воды.
 
 
А мы хотели тоже быть… под этим небом.
А мы хотели бы без «бы», но это «бы» – наша быль…
и судьбы не миновать:
 
 
Голо тело, сердце голо,
правда без прикрас.
Голым не до разговоров,
виноватых нет средь голых,
не до споров… Мир, смотри на нас.
Мир, не прячь глаза, смотри на нас.
Мир, смотри: мы – правда без прикрас.
 
 
Нас, как прежде, пролистают
и забудут, но
мы ведь истина простая,
мы-то верим, мы-то знаем:
мир спасает спасший одного.
Мир прощают только за него.
Мир прощают только за него.
 

2015