Господи, Колюня, как это могло произойти от одной чисто немецкой беседы с посторонним человеком? Ведь это мой армянский ребенок, которому отдано столько любви и тепла… Я в отчаянии, просто убит… Не могу ни о чем думать… То, что я умираю, меньше меня волнует, чем Каринка… В глубине души у меня была мысль о смерти, как о возможном варианте, но я, как ты и велел, гнал ее и, уж конечно, не думал, что это будет так быстро. Полагал, что несколько лет у меня есть. А когда узнал, пришел в ужас именно из-за Каринки… Как она останется одна? Что такое двадцать три года? Для меня она ребенок… И я готов был бороться за жизнь, пусть за несколько лет, чтобы поставить Каринку на ноги. И эту мучительную химиотерапию, и твой вариант в Москве – готов был на все, ради дочки…

Я все время ищу ей оправдания: например – от горя временно помутился рассудок, или хочет показать мне, какой она сильный и спокойный человек, как она справится со всем без меня…

Но когда слышу по телефону ее равнодушный голос, ее дежурное: «Как ты? Если что-то нужно, позвони – я приеду», то понимаю, что незачем себя обманывать, звонит чужой человек.

И потом, она же наполовину армянка, а вторая половина немецкая… Может, это вторая половина крови и сделала выбор: не расходовать зря нервные клетки, проявить здоровый рационализм и вежливую телефонную заботу… Ей, к счастью, не на до в перспективе кормить отца с ложечки и менять памперсы. Она знает, что когда я не смогу сам за собой ухаживать, мне полагается сиделка, клиника и пр. Страховка здесь оплачивает все. И приглашение Диане я послал только с тем, чтобы рядом просто был родной близкий человек, которого знаю чуть не с детства. Человек, с которым можно обо всем поговорить, который поддержит… Мне казалось, что это должна была быть Каринка, но не получилось…

И если сейчас я с горечью понимаю, что Каринка обойдется без меня (и отчасти это успокаивает), то судьба сестры и мамы не дает мне покоя. Сбережений у меня никаких нет: ну продаст Карина мою машину, хоть и дорогую, но уже двухлетнюю – что это за деньги? Меня мучит мысль, что она не будет помогать моим… Вернее сказать, своим – ведь она у них останется одна… Каринка их любит, всегда любила… и тут же такой холодок по спине: меня она тоже любила, пока все было хорошо и не требовало от нее никаких усилий… Может, я не прав? Ну не может же она их бросить? Хочу по говорить с ней об этом и боюсь. Жду Динку, может, она мне поможет. Извини, старик, что я все это обрушил на тебя. Так тяжело, Колюня, так тяжело…

Николай

Осик, дружище, ну что ты себе навыдумывал? Понимаю, что тебе тяжело, горько, обидно, но, может, все воспринимается тобой слишком остро? Ты сейчас сверхчувствителен ко всему, что происходит: нормальный звук кажется слишком громким, а обычный свет – слепяще-ярким… И все же у тебя мелькнула здравая мысль найти оправдание Каринке. Может быть, действительно девочка заблокировала свои чувства, свою боль, чтобы выдержать все, что ей предстоит. И потом, Осик, что это за похоронные разговоры?

 
Вот умру я, умру.
Похоронят меня.
И никто не узнает,
Где могилка моя.
 

Зачем это? Осик, тебе всего пятьдесят лет, ты сильный, ты личность… Медицина бессильна? Ну и черт с ней. Когда врачи отказываются от больного, надо начинать бороться за свою жизнь самому. Тысячи и тысячи примеров, когда безнадежно больные удивляли врачей полнейшим исцелением… Нужно полностью изменить свою жизнь, стать другим человеком, бросить все и уехать… Есть такие места, где люди оставляют свои болезни и свое прошлое… начинают все заново, как бы заново рождаются. Я узнал о двух таких: одно в Казахстане, другое в Башкирии, в степи…

Не знаю, что там происходит, на свете много необъяснимых явлений, но люди выздоравливают… Может быть, отсутствие цивилизации, полная отрешенность от всего, единение с природой и с Богом, может быть, действительно какие-то загадочные силы там есть, но болезнь исчезает. И едут туда люди, которым медицина не оставляет надежд и, в основном, это онкология. Давай попробуем, Осик, нельзя сидеть и оплакивать себя. Я прошу тебя, соберись с силами, не смей думать о Каринке, думай о себе, только о себе… Сконцентрируйся, подумай, что неправильно делал ты в жизни; где ошибка, с которой началось разрушение души… Болезнь – это признак разрушения божественной, защитной оболочки. Она следствие, а причина в тебе. Поэтому и медицина не может помочь. Хватит валяться по клиникам и травить свой организм всякой дрянью; решайся, Осик, а я готов помочь тебе всем, чем смогу. Надо, милый, надо выкарабкиваться, а не хоронить себя.

Обнимаю и жду твоего решения, чтобы нача ть конкретно заниматься этой поездкой.

Н.

Иосиф

Колюнчик, какой ты молодец, что перешел на электронную почту. Я уже получил и прочел… Явное преимущество перед фельдъегерем в фуражке с кокардой, который вез бы твое письмо, написанное бисерным почерком, да еще на папиросной (как ты любил раньше) бумаге долго-предолго. Он бы, не торопясь, менял лошадей на станциях, грелся чайком из самовара за разговорами со станционным смотрителем, потом подлец-ямщик, спьяну, заплутал бы в степи (возможно, той самой, башкирской, где происходят всяческие чудеса) и они наколесили бы лишних сто верст… А когда добрались наконец до нашей тихой провинции, ан адресат-то уж и помер третьего дни… Шучу, шучу, не сердись.

Спасибо тебе, Колюнчик, за все. Я верю всему, о чем ты пишешь, знаю, что нетрадиционная медицина творит чудеса… Но думаю, что в моем случае уже поздно что-либо предпринимать… тем более такие радикальные изменения жизни. Выдохся я, устал… Умирать, конечно, не хочется, но и ехать куда-то за чудом – нет сил. Прости. Я, как шарик, из которого вдруг выпустили воздух, постарайся понять и не ругай меня очень-то. Да, я тоже сейчас думаю, почему мне не пришло в голову обследоваться в Москве два месяца назад? И время было – никуда не торопился… Уверен был, что все будет хорошо. Иногда ночами мелькнет мыслишка, а вдруг? но тут же и исчезает… Чувствовал-то себя действительно здоровым, полным сил, планов… Почему это случилось со мной? Так некстати, ей-богу… Понимаю, что бессмысленно задаваться вопросами, почему и за что, но так жалко своей жизни, столько еще хотелось сделать! По-видимому, наверху лучше знают, почему и за что. Давай не будем больше про болезнь, просто пиши мне и позванивай – хочется твой голос иногда слышать. Немного-то времени у нас еще есть, правда, Колюнь? Обнимаю тебя.

Твой Осик

* * *

Nataly

«Полковнику никто не пишет…»

Мне тоже…

Куда вы исчезли, Иосиф? Очередной штурм творческих вершин? Ни сна, ни отдыха? Я могла бы легонько помассировать Вам плечи… помните? Буду надеяться, что Вы все же найдете минуту-другую…

* * *

Август 2009 года. Эрфурт

– Алло, Осик, здравствуйте вам…

– А, господин художник, рад тебя слышать.

– Голос бодрый, веселый…

– Да, смеемся тут с Дианкой, вспоминаем студенческие годы, Ереван…

– Веселее тебе с Динкой?

– Ну, о чем ты говоришь, старик, – совсем другое дело. Такая активная жизнь началась! Гулять ходим в парк, вчера долму сделали… Каринку угощали, она заезжала навестить…

– Как она?

– Да ничего, все нормально, без лишних эмоций. Я думаю, она рада, что Диана здесь и я не один. Оформила себе бафег на следующий семестр, это такой беспроцентный кредит для студентов от государства. А отдают, когда начинают работать.

– Видишь, а ты волновался за нее… Они сейчас совсем другие – и практичнее, и целеустремленнее… Мы-то были романтиками в их возрасте…

– Да, пожалуй… Так что одной заботой меньше – университет она закончит.

– Как себя чувствуешь?

– Да чувствую, чувствую пока… Видишь, смеюсь, шучу, сочиняю письма своей прекрасной незнакомке из Лиссабона.

– Что, все продолжается?

– И так это приятно: читать ее милые, такие женские письма. Много ли у меня радостей? Сейчас это для меня больше игра, маленькое удовольствие… хочется красиво уйти…

– Пижон ты все-таки, друг Осик!

– Не спорю… Но было, Колюнчик, было предвкушение чего-то настоящего… Ах, жаль поздно встретилась мне умница Наталья… с другой стороны – на до радоваться и этому подарку от Господа, напоследок…

– Ну, запел, запел свою песню… перестань, Осик. Договорились ведь?

– Да, Колюнь, каюсь… люблю всплакнуть… Но теперь со мной моя Дина-джан, она по головке гладит нежной ручкой, не то что ты…

– Вот-вот, я чувствую, какого благодарного зрителя ты получил… Ты же актер. И какой актер! Будешь развлекаться, разыгрывая маленькие античные трагедии, а Динулька – делать вид, что верит, и громко хлопать в ладоши… Ведь она тебя знает как облупленного…

– Ну вот, взял и все опошлил… Дианка вон на часы показывает – сейчас медсестра придет укол делать. Пока, Колюнечка, Динка тебе шлет воздушный поцелуй.

– С богом, Осик. Динульку целую. Пока.

* * *

Иосиф

Вчера – легкое беспокойство в душе – заглянул на давно заброшенную мной страницу. Не зря, хоть и расстроился: нашел там обиженную на меня женщину Каюсь, каюсь… И хотя объяснений – оправданий выше крыши, но не люблю оправдываться. Просто виноват и все. Постараюсь ис правиться. Но и Вы хороши, голубушка Наталья! Вспомните свое письмо про жару, шорты и душ. Я, может, под впечатлением этого письма и в себя-то не мог прийти целый месяц! Так, может, и стою до сих пор под холодным душем, поскольку ни топора, ни дров не нашел. Всех соседей обегал, «кому говорю, дров наколоть?» Все отказались с удивлением… Нечуткие такие… Так что в другой раз поосторожнее с описаниями лиссабонской жары, а то не ровен час… Принципиально желаний может быть два рода: постоянные и внезапные. Постоянные и неутоленные (потому и постоянные) могут привести к глубокому синдрому неудовлетворенности. Приходящие и неутоленные приводят вообще черт знает к чему, и последствия у эмоциональных особей трагически непредсказуемы. И кто его знает, чем все это кончится, о Вас же беспокоюсь… А у меня сейчас одно-единственное внезапное желание: чтобы Женщина Наталья на меня не обижалась! Целую ручки.

Nataly

Здравствуйте, милейший Иосиф.

Помилуйте, какие обиды! Это мне впору просить про щения за неосторожные фразы, которые привели в смятение беззащитного Скорпиона. Скорее, скорее вылезайте из-под душа, да вот Вам полотенце, растирайтесь как следует, а то «не ровен час» и простудиться недолго. А я Вам уже чаю с мятой заварила, вот мед, вот лимон… Выпили? Теперь быстренько в постель, вот подушечку взбила, простынку подоткнула… Спите. Приятных Вам снов.

Иосиф

А поцелуй в лоб? Обещали!

Nataly

Ну, разумеется, как это я забыла… А теперь спать, поздно уже.

Иосиф

Дорогой мой Колюнчик, приветствую тебя. Бродил в Интернете, заглянул на твой сайт, посмотрел две последние работы… Что сказать? «Автопортрет» я видел в Москве в эскизах и тогда еще восхитился фантастическим замыслом… но в цвете! Жаль, что не увижу «живьем», даже картинка на сайте поражает мощью воплощения… Откуда это приходит к тебе? И слышу твой голос: «От Бога, Осик, все от Бога… я тут ни при чем. Сам иногда удивляюсь, неужели это я сделал?»

Конечно, Бог тебе дал талант, но к этому прибавь свою философию, острый ум математика, безудержную фантазию и невероятную работоспособность…

Помнишь, я впервые пришел с кем-то из ребят к тебе в мастерскую, на Петровке. Кажется, 81-й год… Я тогда мало кого знал в Москве, только переехал, а тут такая богема, настоящие художники, красивые девицы и ты… что-то рассказываешь… Сразу обратил внимание на твои аристократические руки и совершенную форму обритой головы, ну и, конечно, рост, атлетическая фигура… это просто физическое ощущение обаяния твоей личности… Все слушали тебя, девицы смотрели с обожанием, на меня – ноль внимания (а я к этому не привык, почувствовал соперника), и подумал: мол, светский сноб, краснобай, московский «выпендрежник»… Стал рассматривать экскизы, лежащие на столе… ты тогда иллюстрировал книги. Сначала поразил рисунок, на мой искушенный взгляд он был безупречен. Потом стал вникать в содержание, и от удовольствия даже настроение поднялось! Насколько помню, речь шла о довольно скучных вещах: какие-то приключения пионеров в лагере и что-то на военную тему Казалось бы, что можно высосать из этого? А у тебя было не меньше двух десятков эскизов, совершенно фантастических… Наверное, уже тогда я, привыкший быть во всем первым, признал тебя Главным…

Мне негде было работать, и ты предложил совершенно незнакомому фотографу пользоваться своей мастерской.

Так и началась наша дружба. Оказалось, что, несмотря на свой ум, интеллект и изрядную образованность, ты абсолютно неприспособлен к быту, простодушен и доверчив, чем пользовались все кому не лень. Помнишь, как я возмущался, когда тебя в очередной раз «кидали» (чаще всего на деньги), а ты смущенно оправдывался, что, мол, человек-то вроде совершенно порядочный, кто мог подумать?.. В такие моменты мне казалось, что это я на десять лет старше.

Но когда мы часами говорили о жизни, об искусстве, о любви, о нравственных ценностях, я понимал, насколько ты мудрее и тоньше меня… Видишь, какой экскурс в прошлое… Последние двадцать лету меня минуты свободной не было, зато сейчас все оставшееся время – мое. И я могу перелистывать воспоминания, как подзабытую книгу. Из каких-то угол ков памяти вдруг появляются картинки из детства, какие-то яркие, многолюдные праздники, совсем молодой отец… Вспоминаю, как в Москву приехал, как с Ольгой познакомился… Помнишь, какая она была? Такая трогательная, такая милая… Бедная моя девочка! Я очень много думаю о ней, о своей вине… Раньше всегда считал себя обиженной стороной: ну чего ей не хватало? Работаешь, как вол, ради семьи, а от нее ни помощи, ни благодарности – одни неприятности и вечный молчаливый укор. А сейчас понимаю, что, наверно, мог бы объяснить ей, как она нужна нам с Каринкой, какая она талантливая, особенная… Вместо этого раздражался и орал, чтобы взяла себя в руки и хоть чем-нибудь занялась. Даже хуже вещи орал – стыдно вспомнить…

Эх-ма, чтой-то я рассиропился, размяк в Дианкиных заботах. Ах, какая девочка была в восемнадцать лет! Первая красавица в университете! Ну я-то ее со школы еще знал… И такой преданный человечек. Жаль, что у нее жизнь не сложилась… ни семьи, ни детей. Странно, дурнушки устраиваются, а красивые остаются в одиночестве. Вот и моя виртуальная любовь Натали: красивая, умная, тонкая – сидит одна в Лиссабоне и, наверное, не очень счастлива. Если бы все по-другому сложилось! Что ж так, прямо на лету? Ну, еще бы несколько лет!.. Ну, хоть пять… Что, много? Ладно, и на три согласен, я не гордый…

– Что это вы торгуетесь? Не на базаре чай… Повестку получили, огненными буквами писанную? Получили. Расписались? Расписались. Чем недовольны?

– Не в себе был. Подписал, не думая. Прямо сказать, подмахнул, не читавши… нельзя ли как-нибудь в другой раз? Я мигом, но вот попозже… сейчас – ну очень не с руки…

– Всем всегда не с руки! Что за народ! Только о себе думают… а нам тут повестки переписывай… А сверхурочные кто будет платить? Пушкин? То-то… сознательнее надо быть. И чего тянуть? Перед смертью не надышишься… Ха-ха, извините, вырвалось… Да и вообще, сделал дело – гуляй смело! И вам спокойнее, и у нас отчетность в порядке.

Все, стоп, Остапа понесло…

Не сердись, глупо пошутил, но хоть какое-то развлечение…

Отвлекся и не написал про портрет П. Портрет великолепный, но я эту личность вижу по-другому. Мне кажется, ты идеализируешь не очень симпатичного человека. Но тебе виднее.

Завтра ложусь в клинику, наверное, так будет лучше. Хотя чувствую себя неплох о, особенно с утра. К вечеру устаю, и хочется лечь, но это, я думаю, нормально. Врач настаивает на клинике – приходится подчиняться. А по большому счету мне все равно: клиника так клиника… Диане полегче, хотя бы свободное время будет… А то она только в магазин и назад, не хочет меня одного оставлять. Интернет в палате есть, телефон тебе сообщу, так что будем на связи… Знаю, ты не очень дружишь с клавиатурой, но постарайся, не ленись. А я твоим письмам бесконечно ради премного тебе благодарен. Ну, пока, господин художник… что-то утомился писавши… Обнимаю. Иосиф.

Nataly

А Вы знаете, милейший Иосиф, что это юбилейное письмо… ровно год длится наше виртуальное знакомство! Мне кажется, что мы побили все рекорды… И самое поразительное – не потеряли интерес друг к другу, по крайней мере я. За Вас не поручусь, Вы как раз «исчезаете» все чаще… Но поскольку причин для этого у Вас «выше крыши», не буду обращать внимания… пока не буду.

Я уезжаю на неделю с двумя русскими бизнесменами. Они приглашены посетить несколько фабрик по производству пробковых покрытий, и я буду сопровождать их по стране в качестве переводчика и экскурсовода. Надеюсь, что люди окажутся симпатичными, и тогда поездка не будет утомительной. А Вы подумайте пока, как мы отметим «годовщину».

Иосиф

Да, действительно год… 15 сентября. Снова осень. Но в Лиссабоне, я думаю, лето в разгаре. Как мы отметим нашу годовщину? А давайте кутнем, моя красавица! Что это мы, в самом деле, притихли и не совершаем никаких безрассудств? Напьемся Вашего хваленого, коварного вина, наделаем глупостей… Не пугайтесь, На талья, милых глупостей, ничего из ряда вон… Итак, форма одежды: Вы, разумеется, в моем любимом маленьком черном платье, не зря же накупили их в таком количестве. Волосы, зачесанные гладко, или как Вы захотите. Туфли непременно на высоком каблуке, поскольку будете опираться на мою сильную руку, и я удержу Вас, по каким бы шатким мосткам мы ни бродили этим вечером.

А я, не обессудьте, душа Наталья, но чур без смокинга, для контраста надену светлые льняные брюки и белую рубашку.

Белое и черное – будем смотреться вполне гармонично.

Сначала пройдемся по набережной, Вы покажете мне свою любимую кофейню, выпьем по чашечке кофе с рюмкой «Амаретто» в качестве аперитива, подышим соленым воздухом… Я буду смотреть в Ваши темные, чуть печальные от сознания собственной красоты таза и почувствую, что наконец счастлив… счастлив и спокоен: все развеялось, улетело прочь, и рядом со мной бесконечно дорогая мне женщина.

А потом мы выйдем на главную авениду и зайдем в какой-нибудь подходящий для нашего праздника ресторан. Не безлико-пафосный, а уютный и стильный, со свечами и террасой, увитой зеленью. Сядем за самый дальний столик в углу, где нам будет казаться, что мы отделены от всего мира этой переплетающейся глянцевой листвой. Музыка звучит приглушенно, официант зажег свечу, и Вы обсуждаете с ним меню, а я не принимаю участия – мне все равно, что принесут… я просто любуюсь Вами, и мне хорошо… И не хочется уже совершать никаких безумств, а хочется слушать Вас, смотреть на Вас и говорить Вам, без шуточек и иронии, добрые и нежные слова…

Nataly

Спасибо, милый Иосиф. Спасибо за чудесный вечер!

Нет, наверное, Вы все-таки ангел, и ошибаются те, «кто не разделяет этого мнения»… Так тепло и спокойно стало у меня на душе, когда, вернувшись домой, прочитала Ваше письмо… как будто услышала все те «добрые и нежные» слова… Предчувствие счастья и какая-то неуловимая грусть… Отчего? Что-то есть в Ваших словах… печаль? Или мне показалось? Может, оттого, что, поспешно собираясь, Вы забыли про цветы? Ах, не огорчайтесь, мой дорогой Скорпион, это такие пустяки…

Не смейтесь, но мне хочется прочесть Ваше письмо еще раз, не торопясь…

Иосиф

Ах да, цветы… Ну, разумеется! Как это я оплошал? Вы меня так ослепили своей красотой, что забыл сказа ть – цветы оставил у привратника. А он что, до сих пор не принес их? Вот подлец… запил, наверное… не надо было чаевых давать… Ну ничего, проспится и принесет. Но Вы-то уж чаевых не давайте – печень посадит…

Знаете, Наталья, я тут га дал, какие цветы Вы любите. Странно, что, обсуждая самые различные темы, мы о цветах никогда не говорили. Решил на свой страх и риск выбрать те, что я люблю. Терпеть не могу нарядные, неживые букеты, упакованные в сетчатые, шуршащие блестки с бантами и лентами и не пахнущие ничем, кроме химии.

А так как в нашем виртуальном мире возможно все, я прилетел к Вам прямым рейсом из Еревана и привез свои любимые розы.

Не красные, но бордовые, почти черные по краям, большие, тяжелые, абсолютно бархатные на ощупь, пахнущие дурманяще-сладко (в детстве мне казалось – компотом, и я жевал лепестки). Эти розы достойны Вас, милая Натали!

Nataly

Спасибо, Иосиф, за чудесные цветы!

Привратник только что принес их, вид у него действительно неважный… Цветы роскошные, просто царственные, а пахнут… у меня кружится голова…

Иосиф

Колюнчик, дорогой, привет!

Хочу написать тебе еще… хотя тяжело становится сидеть, устаю быстро, да и по клавиа туре стучать – сил нет. Вечером не могу даже читать – буквы расплываются, ничего не вижу. А так болей никаких нет, колют меня каждый день… наверное, обезболивающее, ну и от этих уколов сонливость какая-то, апатия…