С местными нравами Алаис достаточно ознакомилась. Если ты женщина, одинока и чуть симпатичнее крокодила – ты добыча. Для каждого. В принципе.

Тебя могут ограбить, убить, изнасиловать…

Обычно слишком ретивых останавливает тень отца, мужа, брата, которые тоже могут потребовать ответа. И не всегда – в суде. В случае Алаис же…

Был один вариант, которым она собиралась воспользоваться. То есть – убедить всех, что она любовница достаточно знатного мужчины. От него и ребенка родила.

Манеры есть, внешность достаточно экзотическая…

Вот с деньгами хуже.

При себе у Алаис были драгоценности рода Карнавон. Красивые, дорогие и приметные донельзя. Вздумаешь такие продавать – засветишься новогодней елочкой. А разломать, вынуть камни из оправы, сплющить саму оправу – у Алаис рука не поднималась. Слишком красиво.

Одна рубиновая нить чего стоит – на тоненькой, как паутинка, цепочке, застыли рубиновые капли-слезки.

Ладно!

Как себя обезопасить, она подумает еще. И придумает. Кстати, можно и правда пойти к кому-нибудь в любовницы. А что? Неплохая идея.

У нее ведь будет ребенок. И не просто ее личный детик, а наследник рода Карнавон. Который рано или поздно обязан будет получить герцогство в свои руки. Это закон крови. Если в Карнавоне будет править тот же Таламир, там скоро начнется веселье. Неурожай, непогода…

Интересно, почему?

Хотя тут Алаис и придумывать ничего не надо было. В это верили. Мудрому достаточно.

Если ты случайно сломаешь ногу – это бывает. Это жизнь. А вот если за пару дней до того к тебе подошла цыганка, которую ты послал матом, и она тебе пожелала всяких «радостей», кто будет виноват в переломе?

Правильно, она и будет.

Достаточно просто вбить людям в головы, что без Карнавонов их ждут беды и проблемы – и любую беду они спишут на отсутствие законного правителя. Дешево и сердито.

Так что рано ли поздно Карнавон позовет ее ребенка. И… что дальше?

Как известно, правители не растут в огороде. Кухарки не годятся на то, чтобы править государством, что бы там ни говорили демократы. Герцога надо учить.

Учить тщательно, учить с пеленок, учить тому, что местные дворяне усваивают еще в колыбели.

Алаис может ему это обеспечить?

Нет.

Она сама в местных обычаях путается. Память герцогессы при ней, но это достаточно специфический опыт.

Надо искать учителей.

Надо рожать, приходить в себя и устраиваться в жизни. Любыми путями. Сама она обошлась бы тихой и спокойной жизнью в глуши. Но дадут ли?

Нет. Не дадут. Помечтать о тихом счастье можно, но готовиться надо к худшему. То есть – рано или поздно ее найдут, значит, ей понадобится защитник. Только вот что он попросит за свою помощь? А, не важно!

В любой истории были шлюхи – и были фаворитки, в конце концов. Был сонм любовниц Наполеона – и была Жозефина. Да даже в нашей истории…

Петр Первый ведь ездил к Анне Монс. Сколько лет ее любил…

Были великосветские шлюхи, имена которых история не сохранила, – и была Нинон де Ланкло.

Неужели Алаис не сможет провернуть нечто подобное? Ум сорокалетней женщины в теле девушки – мечта любой куртизанки.

И ради сына Алаис обязана справиться.

Женщина в этом мире имеет одно право – найти себе мужчину. Вот она своим правом и воспользуется…

Пока же надо прийти в таверну, перекусить, собраться, кое-что прикупить в дорогу заранее – дел хватит.

* * *

Танцы в конце пятидневья…

Как это выглядит на Маритани?

Площадка за городом, достаточно большая, чтобы вместить всех желающих. Даже несколько площадок, друг рядом с другом. Место для угощения, для костров, на которых жарится рыба, для музыкантов…

Туда-то Алаис и направилась. И была встречена не слишком дружелюбными взглядами.

Музыка музыкой, но о мальчишке уже прослышали на Маритани. Столица Сенаорита и то большая деревня, а уж остров…

Маленькая деревня. Очень маленькая.

Алаис подняла руки ладонями к музыкантам.

– Ребята, давайте договоримся сразу. Половину заработка вношу в общий котел. Уезжать скоро, а не побывать на такой гулянке – себе не простить.

Взгляды смягчились. Один из музыкантов, со светло-синими глазами, даже подвинулся, давая ей место.

– Ты с одной гаролой? Плохо слышно будет…

– А я надеюсь, что вы подыграете.

– Не много ли хочешь, мальчишка? – встрял другой музыкант.

Алаис удивленно повела плечами.

– Я же сказал – ровно половину от того, что заработаю. И заметь, я уеду, а песни останутся.

Музыканты подумали, оценили свою выгоду – и подвинулись.

Алаис уселась на ступеньку помоста, пробежала пальцами по струнам – и для разминки выдала соло из испанских гитарных ритмов.

Мужчины прислушались.

Алаис добавила еще жара в исполнение. Долго ждать не пришлось – синеглазый музыкант присел рядом.

– А на две гаролы пойдет?

– А давай попробуем?

Перебор зазвучал так, что люди на площади обратили внимание. Но Алаис на них не смотрела. Ее полностью захватила музыка.

 
Встреча ветров, песня любви,
Танец огня в капле воды,
Пляска грозы в буре штормов
Звоны безумных колоколов.
Руки взлетят, ветры вскричат:
«Нам эти души принадлежат!»
Не отступлю, не потаю,
Песню свою миру спою…
 

Пальцы летают по струнам, полыхают огни костров, и на площадь выходят пары танцующих. Музыка захватывает, ведет за собой, подчиняет, покоряется и требует ответа! Она зовет, она приказывает, она зажигается в крови каждого из присутствующих…

Алаис не замечает, как в их диалог с синеглазым вступают другие музыканты. Как подхватывают мелодию, как развивают ее, как на площади начинает звучать настоящий оркестр – она просто играет, как никогда раньше.

И счастлива.

Музыка достигает апогея – и разлетается миллионом искристых огоньков во все стороны.

И на площадь выходит Она.

Одна из девушек?

Возможно, вполне возможно. Просто сейчас ее никто не узнает. В эту минуту она стала почти воплощением Маритани.

Высокая, в длинном алом платье, черная грива волос мечется по спине, пышная юбка открывает круглые колени…

– Играйте!

И столько властности в ее голосе, что отказать нельзя, никак нельзя.

И Алаис вновь начинает гитарный перебор. В нем все. И весенняя капель, и колокола, и кастаньеты, и неровный стук сердца, и вкус терпкого красного вина… это музыка страсти, которую дарит ей остров. В эту минуту она не думает ни о чем. Ее нет в этом мире.

Есть только Море.

Только небо.

Только музыка.

 
Я пролечу бури, шторма.
Я для тебя вечно одна.
Ты для меня в мире один.
Я прилечу, ты подожди.
Кровью сердец, вихрем любви
Буду с тобой, лишь позови.
И не зови – я прилечу.
Птицей прильну нежно к плечу…
 

И мечется, жалобно крича, над Морем одинокая птица. Взлетают крыльями руки танцовщицы, вспыхивают языками черного пламени волосы, сияют синие глаза на лице девушки невозможным, безумным светом…

И, жалобно крича, рвутся под пальцами музыкантов струны.

На дерево помоста падают капли крови из пораненных пальцев.

Алаис с трудом приходит в себя, подносит ладонь ко лбу, вытирает пот, заливающий глаза… и только потом обнаруживает, что пальцы у нее еще и в крови. Вот черт!

Больно…

Танцовщица уже ушла, но народ не торопится выходить в круг. Кто-то касается плеча девушки.

– Ты бы, парень, пока сходил, руку перевязал. Мы подождем. Все одно еще с полчаса тихо будет.

Алаис недоуменно вскидывает брови.

– А что вообще?..

Музыканты переглядываются. Потом слово берет синеглазый.

– Ты же слышал небось у сухопутных, что Мелиона менестрелей отметила?

– Да…

– Это они наше переврали. Говорят, что Маритани любит музыку. Сама поет, а иногда и послушать выходит. Может духом вселиться в человека, и тогда… ты сам видел.

– Видел…

И верно, безумие какое-то. И как ее так повело? Вроде и не пила ничего… может, тут в костер гашиш добавляют?

– Это как благословение. Теперь, считай, год удача будет. Дети будут здоровы, Море спокойно, порадовали мы Маритани. Только людям надо в себя прийти. Все же богиня, не абы кто…

Алаис сильно подозревала, что это не богиня, а массовый психоз, но не спорить же?

Перевязать пальцы, взять медиатор и НЕ УВЛЕКАТЬСЯ! Когда еще пальцы заживут!

Тьфу!

* * *

Далан наскоро перевязывал Алаис пальцы клоком рубахи и бурчал что-то про ошалелых музыкантов. Она только отмахнулась и отправилась опять на площадь.

Хорошо пошло…

Что там была за женщина?

Да какая разница! Мало тут девчонок? Кто-то решил потанцевать, а дальше…

Массовая истерия – штука заразная и опасная. Бывали в мировой истории случаи, люди не то что танцевать – воевать кидались! Так что тут легко отделались.

Народ опять же доволен. Монетки кидают, беседуют, угощаются…

Алаис тоже подвинули кружку с вином и жаркое, но она отмахнулась. Не время.

И опять понеслись над площадью аккорды.

 
Бури уйдут, ми́нут года,
Я для тебя – и навсегда,
Ты для меня, и на двоих
Делим мы душу, сердце и стих…
 

Алаис перебирала струны, отдаваясь музыке всей душой. Ах, как она когда-то пела! Еще в том мире, в юности, на концертах! И пусть высот примадонн она не достигла – характер не тот, да и страшно было поставить все на талант, но зал начинал жить ее песней. Здесь и сейчас было то же самое…

Далан собирал монетки, честно деля их на две кучки. И думал, что ему повезло.

Все же Алекс хорошая. И играет так…

Надо будет попросить ее научить. Вот во время плавания…

* * *

Один раз Алаис едва не сбилась с такта. Когда увидела на площади Маркуса Эфрона. Но – Маритани миловала сегодня. Юный граф уже был бессовестно пьян и пытался ухватить за попу какую-то девушку. Пяти минут не прошло, как маританцы изловили героя-любовника и потащили в темный угол, объяснять местные правила приличия. И правильно, нечего местный генофонд графьями загрязнять, нехорошо это…

Алаис пожелала тьеру Эфрону, чтобы ему оторвали женилку напрочь, и за полночь исчезла с площади, честно поделив гонорар с музыкантами.

– Ты ТАК играла! – восторгался Далан.

– Зато теперь руки лечить…

– Серьезно ты их?

– Думаю, до конца плавания. Придется медиатором играть.

– Ме?..

– Плектром.

Это тоже ничего не объяснило парню. Пришлось демонстрировать костяную пластинку и объяснять, что можно-то играть чем угодно, но ей привычнее так.

Какая-то девушка вылетела из переулка, натолкнулась на Алаис и едва не уронила ту на землю.

– Ой! Прости!

Алаис устала так, что даже ругаться желания не было. Поэтому она просто отмахнулась, мол, ерунда, но девчонка вцепилась клещом.

– А я тебя узнала. Ты на площади играл!

– И что?

– А хочешь – поменяемся?

Алаис с удовольствием послала бы девицу меняться с тритонами, лишь бы добраться до корабля, рухнуть там в гамак и проспать часиков двадцать – беременность утомляла. Но… сейчас начнешь скандал, прибегут маританцы… им Эфрона наверняка для разминки не хватит.

Нет уж, не нарываемся.

– Чем ты хочешь меняться?

В синих глазах девчонки блеснули озорные огоньки.

– Например, ты мне платок, а я тебе то, что дороже любого платка.

Надеюсь, не сопли?

Вслух Алаис этого не озвучила, просто стянула с головы бандану и протянула девушке.

– На, возьми на память.

Та ухмыльнулась, принимая черный лоскут.

– Хороший ты человечек…

Поцеловала Алаис в щеку – и только черная прядь за углом мелькнула.

Алаис фыркнула.

Надо сказать, девчонка не соврала. Поцелуй хоть и не имеет денежного эквивалента, все же дороже банданы!

– Ты ей понравилась, – хмыкнул Далан.

– Да ну тебя…

Гамак вешать пришлось мальчишке. Алаис вымоталась до полного свинства. Так, что упала в койку – и заснула.

Наглухо. Мертвым сном.

Она не слышала, как собиралась команда, как Эдмон командовал отплытие, как корабль вышел в Море.

Алаис спала, и ей снилась давешняя танцовщица с площади.

Она плясала на гребне волны, волосы ее, на этот раз белые-белые, сливались цветом с морской пеной, а глаза горели неистовым синим огнем.

Маритани…

* * *

Ант Таламир с презрением и негодованием оглядывал «свое» родовое владение.

То есть замок Карнавон.

М-да, знал бы – не увозил бы жену. Было полное ощущение, что именно Алаис поддерживала эту груду камней в приличном виде, а без нее все разболталось к Ириону!

Полы не метены, окна не мыты, перила не чищены, посуда грязная и жирная… Чтобы все поняли и осознали господское негодование, пришлось надеть котел на голову управляющего и постучать сверху кулаком. Хорошо вошло!

Слуги поняли и забегали подстреленными зайчиками… с тем же результатом. Если порядка не было, откуда ж ему срочно взяться? Да еще когда все волнуются, да хозяин хлыстом по ноге похлопывает… Когда Таламира едва не облили вином, он плюнул на все, рявкнул, что к утру замок должен сиять и блестеть, или он всех на конюшне запорет, и отправился спать.

Увы, долго ему проспать не пришлось.

Герцогская спальня Карнавона обладала потрясающим окном. Большим, витражным…

Вот в это окно и влетела, что есть дури, подхваченная порывом ветра чайка. А уж с какой силой ее туда занесло…

Таламир подскочил на полметра над кроватью, вылетел из спальни, и только в коридоре, едва не сбив лакея, пришел в себя достаточно, чтобы взять факел и отправиться обратно.

Картина была неутешительной.

Окно было безнадежно испорчено, на полу в луже воды подыхала птица, а в дыру хлестал дождь, да так, что кровать, стоящая неподалеку от окна, уже наполовину промокла.

Таламир злобно выругался и отправился досыпать вниз. В караулку. К солдатам.

Хорошего настроения ему это не прибавило.

А трехдневный шторм и перешептывания слуг, что, значит, началось, не принимает землица супостата, надо бы его на Море попробовать, – тем более.

В воздухе Карнавона запахло неприятностями.