Денщик влетел пулей.

– Вытащи это отсюда.

– Тор… да как же это…

– И определи на гауптвахту. Пусть посидит пару недель.

Алексеев подумал секунду, а потом решительно рванул с плеч собеседника погоны.

– Вот так… будешь ты меня на измену подбивать, мразь!

– Тор… – Денщик даже попятился от такого поворота событий.

– Рот прикрой – и действуй!

Денщик подхватил бесчувственное тело – и потащил из кабинета.

Полковник Алексеев подошел к стене, посмотрел на карту.

Может, он и не успеет…

Где сейчас императорский поезд?

Последний раз вести они получили из маленького городка с названием Зараево. Наверное, туда и надо направить верных людей…

Еще он всякую паскуду не поддерживал!

Император Гаврюша!

Бред! Нонсенс! Издевательство!

Тьфу!

* * *

– Все же это очень вульгарно…

Означенный Гавриил в этот момент прикалывал к одежде белую розу.

Символ Освобождения.

Розу ему срезали в оранжерее – в это время года они уже не цветут. Великолепный цветок сорта «Императорский звездочет» смотрелся как-то… своеобразно.

Белоснежный, с легкой синевой. За букет таких цветов по весу золотом платят – и радуются, что дешево достались. И такой цветок срезать в угоду быдлу?!

На какие только жертвы не пойдешь ради трона Русины!

И все равно – не смотрелось!

Наверное, потому, что на военном мундире любой цветок не слишком уместен. Другое дело – ордена… но его высочество великий князь Гавриил ни разу в жизни не воевал.

Генералом числился.

Но воевать?

Смеяться изволите?

Это же война. Там грязно, там всякое быдло, там… там так неэстетично!

Князь никому не признавался, но ему попросту было страшно. Это всякая плесень вроде жомов может рисковать собой. Их тысячи и миллионы, их не жалко.

А он?

Он один, он уникальный, он единственный… если его убьют, кто позаботится об империи?

Племянник не способен, а больше и некому… Не его же девкам? Это даже смешно! Император!

Пятерых девок наплодил, старшей двадцать пять, младшей пятнадцать, а толку? Ни одну из них даже замуж не выдать – порченая кровь. Все в мамашку свою пошли…

Угораздило братца жениться!

Не планировал никто, что Петер сядет на трон! У него были два старших брата, их и готовили, обучали, наставляли, натаскивали на власть, как гончака на дичь…

Никлас погиб в результате покушения.

Андрея сожрала чахотка.

И остался Петер. Не самый лучший, не самый умный, да к тому времени еще и женатый. И на ком!

На представительнице захудалого рода Шеллес-Альденских, которые во все времена славились одним и тем же. Не рожали они мужчин. Вообще не рожали. А если и появлялись в их семье мальчики, так долго не жили. Сгорали в год-два от непонятных хворей… впрочем, последний такой случай и был-то лет сто пятьдесят тому назад. А с тех пор – никого.

Петеру разрешили жениться на любимой женщине только потому, что он был третьим, нужно было уж вовсе страшное стечение обстоятельств, чтобы ему – и на трон…

Так и получилось. Не рассчитал отец…

Эх, отец!

Что тебе стоило оставить трон мне, не Алексиусу? Алексиус, брат Гавриила и отец Петера, был неплохим императором, но очень уж мягким. Страшно сказать – он даже собирался смертную казнь отменить! И приговоры предпочитал без смертей…

Не расстрел, а каторга. Или высылка. Или…

Вот и доигрался.

Прилетела бомба – и нашпиговала свинцом и его, и Никласа. Чудом братец выжил, чтобы через пару дней помереть от яда.

Бомбисты, будь они неладны, в бомбу чего-то напихали да ядом все залили. И то чудо, что брат два дня продержался, успел распоряжения отдать.

А Андрей и того раньше умер. Вот и остался один Петер… болван.

Хоть дочерей бы замуж выдал, или еще как… да кто ж на них женится? В любом браке что надо?

Чтобы наследник был!

А эти… гнилое семя, дурное племя…

Предлагал Гавриил племяннику: возьми наследником Мишеля, моего сына… нет, уперся. Ну и поплатился, болван, за свои убеждения…

О, легок на помине…

– Мишель?

– Отец.

Сын был великолепен в форме кавалергарда. Гавриил искренне залюбовался отпрыском. Вот таким и должен быть истинный император.

Высокий, стройный, с черными кудрями, картинно падающими на высокий лоб, кареглазый, с ослепительной улыбкой…

Ум?

Да уж справится как-нибудь, если Петер справлялся…

О том, что Петер как раз и НЕ справился, Гавриил не подумал, вот еще не хватало. Вместо этого он приветствовал сына.

– Приколи розу. Ты откуда?

– Из Звенигорода.

– И что там?

– Принят манифест об Освобождении.

– Замечательно.

– Некто жом Пламенный выступает с речами.

– Пламенный… простонародье, – презрительно скривил губы князь.

– Да, отец.

– Что с полками?

– Третий и седьмой гвардейский на нашей стороне, я позволил себе послать гонцов к генералам Калинину и Логинову.

– Так… ответ был?

– Ждем.

– Поддержка Калинина нам не помешала бы… не помешает в нужный момент…

– Насчет Логинова я не уверен, все же Освобождение, а он из жомов…

– Да уж! Додумался братец, всякое быдло в генералы жаловать… запомни и не повторяй его ошибок! Быдло не знает благодарности.

Князь презрительно скривил губы.

Его сын послушно склонил голову.

Фигуры уже расставлены на доске. Но каков будет первый шаг?

Великий князь свой выбор сделал.

Русина, окрестности г. Зараево

– Мама́, нам надо бежать.

Княжне Анне всю ночь снился один и тот же страшный сон.

Она падает.

Ее толкает сильная рука, она падает в яму, и небо над головой все отдаляется и отдаляется, а потом его и вовсе закрывает нечто…

Темное, страшное… И она понимает: ее похоронили заживо.

Страшно…

Боже мой, как же страшно…

– Аннет, держи себя в руках.

Ее императорское величество Аделина сморщила точеный носик. И Анна невольно вздохнула.

Мать очаровательна.

Недаром отец в нее влюбился, еще когда она была всего лишь княжной Аделиной. Женился, позабыв о проклятии, потом сделал императрицей.

Как ему ни говорили, что в роду будут только девочки, как ни убеждали, как ни ругался отец… то есть дедушка… Все бесполезно.

Ее величество действительно была очаровательна. Даже сейчас, в сорок с лишним лет, подарив мужу пятерых детей, она выглядела едва ли не ровесницей старшей дочери. И тревога лишь добавляла ей очарования.

Точеное лицо, платиновые волосы, хрупкая фигурка…

Аня выглядела совсем иначе. Она пошла в отца. Те же каштановые волосы, те же карие глаза, вздернутый нос, круглое лицо, да и фигура скорее крепкая, чем хрупкая. У нее запястья чуть не в два раза толще маминых…

Она и Лидия, которую в семье зовут Диди, – копии отца, остальные три сестры похожи на мать. А они вот получились неудачными, так мама говорит. И мужа им найти будет сложно…

Хотя если бы ей разрешили…

Аня на миг нырнула в воспоминания, в самые заветные и сокровенные, черпая из них силу.

Вот она кружится на балу с молодым офицером, вот они целуются на балконе, а вот…

Это уж вовсе запретное, о таком и думать рядом с маменькой нельзя.

Но…

Именно оно придает сил и заставляет биться сердце.

– Маменька, мы должны уходить. Вы не понимаете…

– Нет, не понимаю.

Аделина Шеллес-Альденская решительно пресекала все бунты в своем семействе. Железной рукой.

– Нас убьют, – шепнула Анна то, что поняла уже давно. – Нас никто не отпустит, нас всех убьют…

И сама сжалась в комок от того, что произнесла.

Мать смотрела на нее как на дурочку.

– Анна, вы не в своем уме. Никто не осмелится поднять руку на императора.

– Бывшего императора, матушка. Бывшего…

– Мы просто уедем за границу, Аннет, и будем там жить…

– Маменька, если вы не хотите уходить, отпустите со мной хотя бы Нини. Не обрекайте ее на смерть, она ведь ребенок еще…

– Замолчите, Аннет. Идите почитайте Книгу Веры. Сейчас это вам необходимо…

Анна скрипнула зубами, присела в реверансе и вышла вон. А у себя в комнате заметалась, словно раненое животное…

Ах, отец, отец…

Почему никто не видит?

Не понимает, не чувствует?

Почему только внутри ее словно сжимается какая-то пружина и она чувствует себя зверем в ловушке? Почему?!

Анна прикусила губы.

Нет, просто так она не сдастся…

Ах, отец, что же ты наделал. Может, попробовать поговорить с ним? Где он может быть сейчас?

Странный вопрос.

Он молится.

* * *

Анна застыла на пороге часовни.

Несколько минут она смотрела на отца, который коленопреклоненно лобызал икону Помощи Скорбящим, а потом кашлянула и решительно вошла внутрь.

– Папа́…

– Аннушка?

Отец был ей искренне рад.

Первенка, любимица, обожаемая малышка, копия папы…

Именно отец помог ей тогда… помог как мог и как сумел.

Ах, если бы…

Анна пробежала через часовню и повисла у отца на шее.

– Отец, умоляю, выслушайте меня!

– Да, Аннушка?

– Нам надо бежать.

Вот она и сказала это отцу. Сказала без разрешения маменьки. Сказала…

Петер изумленно поднял брови.

– Бежать? Куда и зачем?!

– Отец, разве вы не понимаете, к чему все идет? – Анна едва не плакала. – Они убьют нас, они нас просто убьют…

– Аннушка, дочка, ты просто немного нервничаешь. Но не переживай, как только мы уедем отсюда, сразу дадим телеграмму Гаврюше, и он нам поможет…

Анна согласилась бы себе левое ухо отрезать, лишь бы не посвящать дядю Гавриила в свою тайну.

Она терпеть не могла этого напыщенного, слащавого, заносчивого…

Гр-р-р-р-р!

Каких слов ни подбери, а все мало.

Анна прикрыла глаза и попробовала еще раз:

– Папенька, неужели вы не видите, к чему идет дело? Сначала нас согласились отпустить и даже предоставили поезд, чтобы добраться до побережья. Потом выяснилось, что тетушка Элоиза нас не примет, и мы задержались на неделю. Потом мы решили уехать в Ламермур, но выяснилось, что на путях идет ремонт. И вот в результате мы здесь, в Зараево, и никто о нас не знает. Сюда даже почта не доходит… мы в полной ИХ власти.

Петер ласково погладил дочку по каштановым кудрям.

– Аннушка, не переживай. Нам ведь все объяснили…

– Папенька, им нельзя верить! Умоляю…

Скрипнула дверь часовни.

Анна обернулась – и с одного взгляда поняла: поздно.

Непоправимо поздно.

* * *

На пороге часовни стояли двое молодых людей. Обоих она знала, к обоим привыкла. Оба давно уже были среди их охраны… Назовем вещи своими именами: среди их сторожей. Конвоя…

Этих людей волновала не безопасность императорской семьи.

Их волновало, чтобы никто не сбежал, Анна это отчетливо понимала…

Обычно они были…

Нет.

Сейчас они были другими. Напряженными. Будто на взводе, приготовились к прыжку. Словно…

– Пройдемте с нами, жом Петер.

Отец поднял брови.

– Что случилось? Обычно…

– Пройдемте, – повторил еще суше второй, тот, который постарше.

Более молодой (Анна даже знала – его зовут Дима, слышала в разговорах) посмотрел на нее – и отвел глаза.

Словно…

Словно ему было и стыдно, и больно, и сделать он ничего не мог…

Анна прикусила губу так, что ощутила во рту вкус собственной крови.

Неужели?

Неужели – конец?!

– Папенька, я боюсь…

Прильнуть к груди отца.

Она слабая, она хрупкая, она в слезах… и никто не замечает, что из-за пояса отца к ней в руку перекочевал парадный кортик. А там и исчез в складках платья.

Даже отец ничего не сказал. Видимо, растерялся.

А Анну словно какая-то сила вела.

Смерть?

Так хоть не овцой на бойне!

Ей нельзя умирать, нельзя…

Именно ей нельзя, но…

В доме они обнаружили всех родных, собранных в одной комнате. Анна прикусила губу.

Да, похоже…

Вот маман, недовольная – ее оторвали от вышивания. Вот Диди, вот Нини, Мими и Эсси. Растерянные, не верящие в худшее, и…

А вот и новые действующие лица.

Мужчина средних лет, с серым, невыразительным лицом, сидящий в кресле. Полноватый, волосы острижены под горшок, усы щеточкой… лицо лавочника или аптекаря. Лицо совершенно обычного человека, по которому скользнешь взглядом – и не обратишь внимания.

Если бы не глаза.

Они у него светло-карие, и такие…

Анна не сразу подобрала определение.

Такие глаза бывают у человека, которому все равно – убивать или нет. Он будет копать землю и резать людей с одинаковым выражением лица, он не различает.

Он даже не чудовище…

Бывают монстры, а бывают…

Бездушные.

Страшная сказка, рассказанная на ночь.

Бездушный, да…

– Для чего вы побеспокоили нас, жом…

– Жом Хваткий. Можете называть меня так, – откликнулся мужчина, не выказывая желания встать даже из вежливости. Маменька кривилась от такого нарушения всех правил, но пока еще молчала. – Я прибыл сюда, жом Воронов, чтобы сообщить вам о принятом Комитетом Освобождения решении.

– Решении?

– В отношении вашей судьбы, жом Воронов.

– Слушаю вас?

Голос отца не дрожал.

А вот Анна…

Анна украдкой оглядывалась, но выхода не видела.

Они все в одной комнате, двери заперты, рядом с ними стоят солдаты, вооруженные, и снаружи наверняка тоже.

Ах, было бы у нее оружие!

Анна ненавидела охоту, но здесь и сейчас она бы выстрелила в любого, кто встанет между ней и свободой.

Раньше надо было думать, дуреха!

Не полагаться на отца, на мать, не ждать милости от подонков, а решать самой… неужели вся ее решимость осталась там, в Звенигороде?

Дура, дважды и трижды дура!

Мужчина встал из кресла, медленно прошелся по комнате. И Анна видела: он наслаждается своей властью. Он счастлив… отчего?!

Ответ она знала слишком хорошо. Только признаться себе боялась.

Мужчина достал лист бумаги, вгляделся.

– Комитет Освобождения постановил, что жом Воронов и его семья виновны в преступлениях против народа Русины. Волей народа жом Воронов, а также все члены его семьи приговариваются к смертной казни через расстрел.

Петер медленно поднял руку ко рту…

– Но за что?! Мы же все отдали…

Мужчина оскалился.

– Так-таки все?! А кто ответит за тех людей, в смерти которых ты виновен? Кто?!

– Я… Была война!

– Тобой развязанная и тобой проигранная, ты, ничтожество…

Петер словно съеживался на глазах.

– Но… вы не можете! – подала голос Аделина. – Небеса вас покарают!

– Я бы тебя…

Грубое слово заставило Анну поежиться – и отступить к стене. Потянуть за собой оказавшуюся рядом Нини. Хоть кого закрыть…

– Да брезгую, …, и …!

Аделина побелела как мел.

– Мразь!

– Детей хотя бы пощадите! – умоляюще произнес Петер. – Это же дети!

– Такие же мрази, как и ты! – рявкнул мужчина. – Хорош, жомы! Кончаем этих!

Анна толкнула Нини к стене, загораживая собой.

Она еще успела увидеть, как вскидывают оружие мужчины, как неправдоподобно медленно летят пули, а потом нечто ударило ее с дикой силой в живот, отбросило на Нини, выбило дыхание и сознание…

И в последнюю свою секунду она думала не о себе.

Единственной ее мыслью было:

Мне нельзя уходить!!! Кровью и плотью, жизнью и смертью, душой и посмертием… я все отдам тому, кто защитит моего сына!

Вне времен и миров

Яна открыла глаза.

«Я что, жива? А как?..»

Впрочем, долго радоваться неожиданному подарку судьбы она не собиралась. Перевернулась на бок и попробовала встать.

Странно, но у нее ничего не болело. А спина?

Этот подонок ее в спину ударил, она и ползать-то не должна сейчас.

А она?

Яна огляделась вокруг.

– Жеваные мухоморы!

И было отчего ругаться.

Больше всего место, в котором она оказалась, напоминало чертог Снежной королевы. Так, как представляли его советские мультипликаторы.

Острые грани кристаллов, блестящие ледяные полы, потолки неимоверной высоты, все это блестит, переливается, декорировано какими-то звездами и прочей роскошью…

Яна ощутила себя плевком на роскошном полу и кое-как приподнялась на локтях.

– Не больно. Но ни фига не понятно.

И словно в ответ ей слева послышался стон.

* * *

Анна чувствовала себя замечательно.

Голова не болела.

И ржавый капкан в груди словно бы разжал свои когти… надолго ли?

Она огляделась вокруг.

Где она?

Где ее семья?

Что происходит?

Хм…

Явно происходило нечто странное. Непривычное…

Она находилась в роскошном зале – даже у них во дворце бальный зал был меньше. Но для чего предназначен этот зал, Анна понять не могла.

Он не бальный, не тренировочный, не…

Да он вообще ни для чего не годится со всеми этими сталактитами и сталагмитами! И это не природная пещера, в пещерах не бывает такой резьбы, а вон там, если она не ошибается, колонна украшена…

Бриллиантами?

Да камней такой цены у них в сокровищнице нет!

И это не страз, Анна понимала…

Да что здесь происходит?!

– Жеваные мухоморы!

Анна встрепенулась.

Она здесь не одна?!

Можно у кого-то узнать, что происходит?!

Девушка развернулась в ту сторону, откуда раздавался голос. Попробовала встать и пойти.

Это оказалось несложно.

Шаг, другой…

* * *

Две девушки смотрели друг на друга.

Молчали.

Оценивали.

Яна видела перед собой нечто непонятное. Какая-то странная девица, сейчас в монастырях и то моднее ходят! Длинные волосы уложены в прическу, коса заколота вокруг головы шпильками с какими-то идиотскими пчелками и цветочками, платье вообще неясно из какого века вынырнуло. Цвет мочи молодого поросенка, Яна в жизни бы такое не нацепила. Длинное, все в рюшечках и оборочках, с глухим воротом, клеш от груди…

Фигня какая-то!

Анна тоже была в недоумении. Чего бы она ни ждала, но…

Разве это – женщина?!

Разве женщины ТАК одеваются?!

Перед ней стояла девица непонятного сословия. Коротко остриженные волосы – актриса? Кожаная куртка, как у авиаторов, а потом… штаны?!

Женщина в штанах?

Да за такое проклянут! От церкви отлучат!!!

Ладно еще под юбку брюки надеть, но чтобы открыто?!

И что это у нее на ногах? Какие-то странные ботинки, еще и шнурки разноцветные…

Ничего не ясно…

Анна протянула вперед руку.

– Кто вы, тора? Мое имя Анна, я дочь тора Петера Воронова.

– Еврейка, что ли? – прищурилась Яна. – Я… я тоже, наверное… зови меня Яной. Мать у меня действительно еврейка, но мне, честно говоря, плевать, где она сейчас.

– Что такое еврейка?

На этот раз растерялась Яна.

– Ну… ты же сама сказала – тора?

– Ах, так вы из благородных? – Анна выдохнула с облегчением. Странности начинали находить свои объяснения… наверное.

Объяснения девушек прервал тихий смешок.

– Вы обе – из благородных, хотя одна из вас и не знала об этом.

Девушки разом обернулись.

К ним подходила женщина.

Высокая, стройная, в длинном сером платье, которое оценила даже Яна. А Анна так и просто замерла в невольном восхищении.

Платье было словно сшито из бриллиантовых нитей и искрилось так, что глазам было больно. Но свою обладательницу оно не затмевало.

Идеально правильные черты лица.

Именно так.

Идеально правильные.

Высокий лоб, точеный нос, идеальной формы овал лица, словно рубинами выложенные губы – красота из тех, на которую хочется смотреть даже не годами – веками. Красота вне времени и моды.

Красота безусловная.

Громадные черные глаза на тонком лице – и при этом совершенно белоснежные платиновые волосы, уложенные в сложную прическу.

Матовая белая кожа без малейшего румянца.

А руки!