– Пич! – В одном слове было столько властного приказа, что девушка и не пыталась больше возражать. Просто встала, ободряюще кивнула Эмме и вышла.

Сейм плотно закрыл за ней дверь и повернулся к Эмме, замершей посреди комнаты в ожидании очередной его гневной отповеди. Мужчина смотрел исподлобья и молчал, будто это ей самой нужно было начать разговор. Но она не собиралась этого делать и упрямо уставилась себе под ноги, не готовая встретить снова этот злой взгляд. Сам факт присутствия лейтенанта словно вытеснял из и так не слишком большой комнаты воздух и стремительно повышал температуру. Эмме даже стало казаться, что пол под ее босыми ступнями стал нагреваться. На крошечный миг она испугалась, что на них двоих не хватит в этом замкнутом пространстве кислорода, если они так и продолжат стоять и молчать. Даже избегая взгляда Сейма, Эмма не могла избавиться от совершенно отчетливого его давления, реального прикосновения повсюду к ее телу. И от этого по коже будто шла мелкая обжигающая рябь, которая рождалась на поверхности, но с каждой секундой все больше пробиралась вглубь. И самое поразительное, что это ощущение при всей непривычности не было ни пугающим, ни неприятным. Страшило другое. То, что Эмма испытывала, шло по нарастающей, и, значит, по всем законам вселенной в какой-то момент может случиться перебор. И какая-то глубоко первобытная часть ее сознания шептала, что это будет не просто перебор, а гигантский взрыв. Выдержки Эммы не хватило больше терпеть усиливающееся напряжение, и она вскинула голову, решаясь смело встретить гнев мужчины своим собственным. Но едва не отшатнулась, натолкнувшись снова на ту самую, темную, затягивающую бездну, что обратила ее в легкую щепку, неминуемо утаскиваемую в огромный океанский водоворот. И никакая сила в мире не может остановить это вращение в ее голове, что, все ускоряясь, волочит ее к краю.

У девушки вырвался прерывистый всхлип, и этот звук был точно выстрел в оглушающей тишине комнаты. Сейм резко повернул голову, разрывая жгуты этой гравитации, и Эмма почувствовала себя словно выныривающей с глубины. И тут же гнев вернулся. С какой стати этот мужчина так на нее действует? Желание обороняться было как удар хлыста, приводящий в чувство с помощью обжигающей боли.

– Если ты пришел… – начала Эмма, стиснув кулаки.

– Я пришел извиниться, – низкий хриплый голос лейтенанта прервал девушку, мгновенно заставляя забыть то, что хотела сказать.

– Что? – Ее собственное горло почему-то смогло произвести только какой-то жалкий писк.

– Я пришел извиниться за то, что был груб с тобой сегодня. Я, конечно, твой командир, но это не дает мне права вести себя так, как сегодня. Просто был… неудачный момент.

Эмма уставилась на профиль этого огромного мужчины, который упорно смотрел в стену и хмурил густые брови. Что ему ответить, она просто не знала. Сеймас же резко выдохнул, и Эмма увидела, как несколько раз дернулся его кадык, когда он сглатывал. Это движение мощного горла будто приковало ее глаза, и только когда лейтенант продолжил, девушка смогла перевести взгляд на его рот.

– Просто мне показалось, что тебе не слишком нравится, что этот засранец жмется к тебе. Но если я ошибся… – нижняя челюсть мужчины на секунду напряглась, а желваки резко обозначились. – Если я прервал ваши, мать их, заигрывания, то прошу прощения. Все, что происходит по согласию, ни хрена не касается меня.

Последние слова Сейм практически выплюнул и, повернув голову, полоснул по Эмме взглядом, будто хотел вскрыть и узнать, прав он или не прав в своих, только ему известных, предположениях на ее счет. Эмма по-прежнему продолжала молчать, потому что волны исходящей от Сейма злости были совершенно ощутимы и метались в тесной комнате, многократно отражаясь от стен. Если лейтенант так взбешен, то зачем явился с этими странными извинениями? Перед ней еще никогда не извинялся мужчина, может, это в порядке вещей для них – так злиться в процессе? Так, словно, тронь Сейма пальцем, и он рванет, отхватывая ей руки. Так может, лучше уж помолчать, не давая новых поводов для взрыва? Не дождавшись от нее реакции, лейтенант опять глубоко вдохнул, отчего его мощная грудь расширилась и, немного задержав дыхание, шумно выдохнул, явно собираясь с мыслями.

– Я знаю, что это ни черта не мое дело, но ты должна знать, на что идешь, связываясь с таким, как этот… Михей. Так как я твой непосредственный командир, я читал твой личный файл и знаю, что ты… у тебя… нет опыта в этом вопросе. – Сеймас опустил голову и стал нервно мять переносицу.

«Нет опыта в этом вопросе». Когда через секунду до Эммы дошло, о чем он говорит, удушливый стыд сковал ее легкие, а кровь с такой силой ударила в голову, что, казалось, должна хлынуть потоком изо рта и носа. Она захотела, чтобы пол под ней разверзся, или случилось чудо телепортации, и она исчезла отсюда.

– Просто ты должна осознавать, что, появившись здесь в уже устоявшемся коллективе, привлекаешь повышенное внимание парней самим фактом новизны, – продолжил мужчина, по-прежнему упорно глядя в сторону. – Так что любой из них сейчас будет преследовать тебя, в надежде оказаться первым, кто заполучит.

Обида сжала грудь Эммы. На что это он намекает? Что ею могут заинтересоваться парни только потому, что она пока новенькая блестящая игрушка? Просто что-то, что они еще и не пробовали? И больше ни по какой причине? На его взгляд она больше ничем, кроме новизны, и не привлекательна? Кулаки опять сжались сами собой от отчаянного желания врезать этому здоровенному чурбану.

– Что ты пытаешься мне сказать? – еле сдерживаясь, процедила сквозь зубы Эмма.

– Я пытаюсь тебя предостеречь от необдуманных поступков. Ты… ты совершенно не знаешь мужчин. А они… то есть мы можем быть еще теми подлыми и бесчувственными засранцами. – О, вот тут Эмма была с СС сейчас полностью согласна. – И то, что ты по неопытности можешь принять за серьезное увлечение со стороны парня, может оказаться просто желанием сиюминутной победы.

Пальцы Сеймаса на его переносице сжались так сильно, что Эмме показалось, что он ее сейчас себе сломает. Но из-за его слов у нее возникло устойчивое желание оставить за собой это удовольствие.

– Как бы там ни было, – яростно прошипела она, – в одном ты совершенно прав. Неважно, хочу ли я просто однократно с кем-то переспать или желаю более серьезных отношений – это ни в коей мере тебя не касается. Ты мне не отец и не старший брат, чтобы лекции о морали читать и предостережениями озадачивать!

Сеймас вскинул голову, и из его карих глаз на Эмму обрушилась настоящая взрывная волна, заставляющая невольно попятится прочь. И без того жесткие черты лица лейтенанта исказились, становясь маской безжалостного хищника. И этот самый хищник сейчас надвигался на Эмму, неумолимо демонстрируя каждым движением, что ей не спастись, и даже не стоит и пытаться. Спина девушки вжалась в стену, однозначно давая понять, что отступать больше некуда. А в следующую секунду Сейм навис над ней – огромный, дико пугающий и неизбежный, как сама смерть, что рано или поздно приходит к любому. Он окружил ее своей мощью, буквально отрезая от всего остального мира, вынуждая вдыхать собственный головокружительный запах вместо кислорода. Между ними остались считанные сантиметры и слои их одежды, но жар тела Сейма был таким сокрушающим, что Эмме казалось, что они обнажены, и мужчина касается каждого нервного окончания в ее теле. Его плечи сгорбились, и он опустил голову, наклоняясь к самому уху девушки. Отбирая последние крохи свободного от него пространства.

– Ты права, дело-то не мое. Но, хочешь, скажу тебе, как все будет? – и снова в его голосе глубинные незнакомые вибрации, говорящие о степени гнева и еще чего-то. Чего?

– Это смазливый говнюк будет увиваться вокруг тебя и петь сладкие песни. Будет целовать тебя, ласкать, уговаривать… – Вместо слов почти сплошное низкое рычание, которое, касаясь разума Эммы, рождало невозможные картины. Большое мужское тело, трущееся об нее, моля каждым движением о близости… Руки, скользящие по ее коже то медленно, то лихорадочно, стремясь захватить все и сразу… Губы, оставляющие ожоги в любом месте, где бы ни коснулись. Те самые губы, в которые она уперлась ошалевшим взглядом прямо сейчас…

– Он будет делать это, пока ты не позволишь опрокинуть себя на спину и не раздвинешь для него свои сладкие ножки… – донеслось до нее как из другого измерения. – Не позволишь войти в свое тело… Погрузиться в тебя до упора… Трахать тебя как одержимому… – дыхание, обжигающее кожу, становилось все резче, и ее собственное начало вторить, подстраиваясь, ловя ритм. Рычащие нотки стали изменяться, растягиваться, прокатываясь внутри потрясающей истомой обещания и такого нового для Эммы чувства предвкушения. – Он будет пить тебя… пробовать на вкус… жадно заглатывать… наслаждаться каждым малейшим скольжением… Врываться так глубоко и так часто, что ты перестанешь понимать, что вы два разных человека…

Рычание окончательно стало прерывистым, лишающим ощущения реальности шепотом. Сжигающим, полным непереносимой потребности и первобытной неутолимой жажды. Сладкая боль, зародившаяся в груди Эммы, стекла тягучей мукой вниз, скручивая живот властным спазмом. Стон, не удержавшись, рванулся из девушки, и этот звук расколол окруживший их раскаленный кокон. Он резанул по сознанию мощной сиреной, сигнализирующей, что они ступили в запретную зону. Сейм отшатнулся от Эммы и попятился, тяжело дыша и мечась по комнате взглядом, как будто срочно нуждался в помощи. Но это секундное замешательство исчезло под волной злости, что смыла с его лица все напоминания о чем бы то ни было ином. Верхняя губа дернулась в яростном оскале, искажая его лицо.

– Да, черт возьми, – зарычал мужчина, отступая к двери. – Этот ублюдок будет наслаждаться каждой минутой происходящего. А тебе будет больно! Пока он будет кайфовать, засовывая в тебя свой член, ты будешь лежать и терпеть! А потом, когда вы закончите, он расскажет каждую мельчайшую подробность любому, кто захочет послушать. Каждый желающий сможет обсмаковать детали того, что между вами случилось. А еще, обнаружив, что ты была девственницей, он будет размахивать доказательством этого, демонстрируя всем, какой он везучий сукин сын! Но ты права! Мне ни хрена до этого нет никакого дела!

Дверь за СС захлопнулась с таким грохотом, что поразительно, как вообще тут же не вывалилась вместе с рамой. А Эмма стояла, по-прежнему прижавшись к стене, потому что боялась упасть, с дрожащими конечностями и пересохшим от бешеного дыхания горлом. Стояла и, глядя на дверь, спрашивала себя, что, черт возьми, сейчас было?