– О, смотрю, у тебя прям с самого ранья веселье? – хохотнул Андрюха, вваливаясь в девять ноль три в мою кухню. Откуда такая точность во времени? Да оттуда, что ровно в девять ноль-ноль, секунда в секунду, за стеной опять загрохотал рок.
Бедолага Шрек, спокойно наворачивавший свой завтрак, аж подпрыгнул, испуганно заозиравшись. Вчера эта акустическая атака закончилась с не меньшей точностью – в двадцать два пятьдесят девять. Патлатая засранка явно издевалась надо мной. И пусть только полный дурак и чмо станет воевать с бабой, да еще и ссыкухой какой-то, но моя душа отчаянно жаждала возмездия. А еще – чтобы она убралась с моей территории, откуда приперлась, и следов даже после себя не оставила.
– Ты, как всегда, приветлив, – продолжил зубоскалить друг. – Кофею хочу, да и пожрать бы чего.
– Что ж тебя дома-то не накормили? – буркнул я, наливая ведерную кружку кофе и начиная строгать бутеры.
– А я там был? Я, вообще-то, аки пчелка, по твоему господскому повелению инфу рыл на эту твою экзотическую живность за стеной.
Ага, чисто по моему, конечно, а не потому что самого вчера на этой погремушке языкатой аж перемкнуло слегка. Слюной давился… он. О том, что сам я после нашего столкновения битый час торчал под душем и с ненавистью пялился на свой дубовый стояк, приказывая прекратить к херам это безобразие, пока не сдался и не передернул, едва со злости член себе не оторвав, кому-либо знать не обязательно. Как и о том, что еще дважды за ночь просыпался и одеяло гребаной палаткой торчало. На что там стоять? На безобразие это нечесаное черно-красное? На шорты драные? На железки везде понатыканные?
– Ты, кстати, заметил, что у нее и в языке финтифлюшка эта… как его бишь… пирсинг?
– Оно мне надо было рассматривать? Что нарыл, говори!
– Я слышал, что минет с этим пирсингом – вообще улет, – продолжил гнуть свое Андрюха, мечтательно уставившись в стену, за которой грохотало. – Когда девка ею уздечку натирает, башка отрывается.
Ну спасибо тебе, дружище, за эту, бл*дь, бесценную информацию. Мне-то и без нее яйца со вчера узлами скручивает. Надо было поехать в эту чертову баню, отодрать Кристину, и тогда бы вот такого бардака в башке не приключилось. Две недели без секса не такой уж и срок, но, похоже, я раньше времени приблизился к возрасту, когда «седина в бороду, бес в ребро». И настиг он меня внезапно, вместе с появлением этой адовой лазутчицы на моей земле.
– Ты о чем-то кроме *бли думать в состоянии? – вышел я из себя, швыряя нож в раковину.
– Я мультизадачный, Яр. А ты реально психованный последнее время. А все почему? От недое…
– Хорош, а! По делу давай!
– Значит, по делу. – Андрюха расположился с кружкой и закуской у окна, не скрываясь выглядывая мою геморройную соседку. Отчего-то дико хотелось за это съездить ему по затылку. – Зовут нашу языкатенькую – Миргородская Роксана Леонидовна. Двадцать три года. Послужной список в виде приводов в ментовку отсюда и до центра длиной. В основном всякое мелкое хулиганство, вторжение на закрытые территории, аварийные объекты. И задержание в нетрезвом виде, беспорядки – куда же без этого. Чаще всего попадала в обезьянник с неким Антоном Кавериным.
– Трахарь ее? – Челюсть отчего-то свело судорогой.
– Вот тут сведений нет, но эти двое, как понимаю, постоянно не разлей вода. Хотя Каверин этот – депутатский сынок, и о нем слава идет как о том еще ловеласе. Был момент, какая-то деваха провинциальная его даже в изнасиловании обвинила, но все быстро затухло. Вылезло, что она таким образом или замуж удачно метила, или просто бабла хотела, но больно болтлива оказалась, и поэтому пролетела по всем пунктам.
– Миргородская… не родня этому юристу раскрученному, что засветился в том деле с черными риэлторами?
– Дочь родная. До недавнего – единственная. Пару лет назад господин Миргородский женился на юной прелестнице, младше самой Роксаны, и она произвела на свет ему сына.
– Двадцать три, значит, – пожевал я губу. – Я думал, вообще лет семнадцать.
Да, думал ты, и ни в одном глазу бесстыжем совести, когда позволил себе дрочить в душе на малолетку, представляя, как вколачиваешь ее безбожно в кафельную стену. Сжать тонкие, как спички, запястья с этими дурацкими кожаными ремешочками в узелках одной рукой, вытянуть, чтобы на носочках стояла, едва пальцами пола касаясь, и засаживать до искр из глаз у обоих, кусая затылок и острые плечи.
Да что же это, на хрен, такое!
– Мать кто у нее? – прохрипел, едва протолкнув в глотку разом полкружки обжигающего напитка.
– О, мать там была дама весьма колоритная и широко известная в определенных кругах, – ухмыльнулся Боев.
– В смысле?
– Ольшанская Вероника Андреевна, скульптор, талантливая художница, по имеющимся отзывам, но также и весьма скандальная личность. По слухам, придерживалась полной свободы нравов, и при живом муже меняла любовников, как перчатки, и ни от кого не скрывалась. Умерла от сердечной недостаточности, по официальной версии, но по секрету мне шепнули, что дело там было в передозе всякими средствами… ну, скажем для расширения сознания.
– Хм-м… Тупо наркотой.
– Выходит, так. Но отец ее был из весьма уважаемого и статусного семейства, так что сердце было слабое, ага.
Мы с покойной Евгенией Титовной прожили тихо-мирно через стенку больше пяти лет, после того, как я купил свою половину, и я, бывало, спрашивал ее о родне. Она всегда утверждала, что те живут далеко, за границей, что ли, и поэтому навещать ее часто не могут. Хотя я их вообще ни разу не видел. Хороши родственнички, жили, считай, рядом, а к старушке никто и носа не казал, зато теперь приперлась эта наследница хамовитая. Короче, мое намерение прежнее: избавится от такой соседушки – и делу конец.
– Ты телефон Миргородского мне не раздобудешь?
Внезапно рокер за стеной заткнулся на полуслове.
– Обижаешь, мы свою работу знаем! – Андрюха кинул на стол передо мной визитку и вдруг весь подобрался. – Вышла! Намылилась куда-то, похоже. Слушай, дружище, я побегу, ага? Мало ли, может, без твоей мрачной рожи на периферии я ее и подцеплю.
И он, не дожидаясь моего ответа, бросил все недопитым и недоеденным и ломанулся к двери. Ну-ну, смотри, чтобы не подцепил от этой заразы такого, чего ни один венеролог не вылечит. Хотя к такой ни одна инфекция, небось, не прилипнет. Сдохнет от яда еще на дальних подступах.
Пирсинг в языке… Да етить-колотить!
Забрав у Шрека пустую тарелку, я выполоскал ее и остальную посуду и взял картонный прямоугольник со стола. Пусть себе озабоченный Андрюха бегает за этой погремушкой, высунув язык, а я займусь вопросом ее выселения к чертям.
– Господин Миргородский? Добрый день, Ярослав Камнев вас беспокоит.
– Камнев? – после недолгой паузы переспросила трубка. – Что-то знакомое, но не припомню… По какому вопросу?
– Половина дома по Садовой двадцать два, принадлежавшая раньше Ольшанской Евгении Титовне, – не стал ходить вокруг да около я.
На этот раз молчание продлилось дольше, и я буквально уловил повисшее в эфире напряжение.
– И? Что с ним?
– Я бы хотел приобрести ее. Как можно быстрее.
– Ну так приобретайте, я-то тут при чем? – мой собеседник явно начал раздражаться.
– Разве на данный момент туда вселилась не ваша дочь? Меня она в качестве соседки категорически не устраивает. Меня вообще никакие соседи не устраивают.
– Миргородская Роксана действительно вселилась туда неделю назад, так как сие жилое помещение является доставшейся ей по наследству собственностью, – стал прямо-таки чеканить слова юрист. – И меня совершенно не касается, устраивает она вас или кого-то еще в любом качестве. Ни по каким вопросам, связанным с данной особой, ко мне прошу впредь не обращаться. Не хотите соседствовать с ней – делайте что вздумается. Я сейчас вас вспомнил, Камнев. Вы ведь раньше работали в уголовке, в отделе убийств, так? Неужели у бывшего мента с хорошими связями не найдется методов, чтобы избавиться от одной взбалмошной невыносимой девчонки?
– Вы на что это намекаете? – охренел я от поворота этой беседы. Папаша-то у гадючки крашеной, очевидно, тот еще подарок. Совсем достать его умудрилась?
Но даже если и так, как можно говорить подобные вещи, по сути, отрекаться, демонстрировать, что девчонка без защиты семьи, чуть не подстрекать меня на дурное? Откуда ему знать, может, я совсем без башни? Кто так со своей родней поступает вообще?
– Ни на что не намекаю. Прямо заявляю, что никоим образом участвовать в судьбе Роксаны и интересоваться чем-либо с ней происходящим не намерен. Всего хорошего, удачи в начинаниях и прощайте, надеюсь!
Говнюк оборвал связь, а я шокированно уставился на кота.
– Это ж надо, а? Повезло нашей погремушке с семейкой.
– Рокси! Дуй в темпе в центр, или давай я за тобой подскочу! – пробился сквозь орущую музыку возбужденный голос Длинного.
– А что за срочность? – Я на ходу стала натягивать джинсы. Что бы там ни затеял Антоха, я всегда только «за».
– Я нам работу нашел! – радостно проорал он, и я зависла.
– В смысле – нам? С каких пор ты работать собрался?
– Вот как тебя с этим прижало, так и собрался.
– Твой предок будет против. – Отец Антохи действительно полагал, что сын должен для начала получить достойное образование, а потом уже все остальное.
Меня он, конечно, считал отвлекающим и сбивающим отпрыска с пути истинного фактором, к тому же содействующим постоянному ущербу репутации, но за годы нашей дружбы смирился как с неизбежным злом.
– Я ему прогнал, что это только на лето… да не парься ты! Лучше спроси, что за работа!
– И что? – Я вырубила наконец притарабаненный Антохой музыкальный центр и, нацепив на одно плечо легкую куртку, выскочила на крыльцо, не забыв, однако, сначала выглянуть с опаской на предмет присутствия во дворе бешеного гризли.
– На новую радиостанцию набирают диджеев! И у нас с тобой есть шанс туда воткнуться. Через час собеседование и прослушивание начинается. Так что в темпе!
– Да я же… блин, у меня опыта никакого… – растерялась я.
– Да у кого он есть-то?! Катька мне сказала, главное – в музле разбираться, внятно прогноз погоды читать и в перерывах между треками трещать прикольно. Все про тебя, Рокси! Или хочешь пойти утюги-сковородки продавать?
Нет, ничего такое меня не воодушевляло, а другого в объявлениях пока не попадалось.
В спину практически шибануло мощным басом гудка, от которого я взвилась в воздух.
– Ты охерел совсем! – с разворота заорала я на скалящегося сквозь лобовое стекло темно-синей бэхи лысого номер два.
– Кто там? – встревожился Антоха.
– Никто, блин. Казанова свинообразный, вот кто! – рявкнула в гостеприимно открытую дверь тачки.
Лысый бугай оскалился еще шире, поигрывая светлыми бровями, и уже раззявил свою пасть, наверняка намереваясь сразить меня своим говнокрасноречием, но тут с нами поравнялся давешний абориген на байке. Показав подержанному пикаперу средний палец, я с нахальной рожей подлетела к парню и вскочила в седло мотоцикла сзади.
– В центр, плиз! – сказала с лучезарной улыбкой офигевшему местному байкеру и обняла его со спины, как родного, приникнув грудью к не слишком широкой спине.
Видно, под впечатлением от моей наглости, а может, и от того бешенства, что мигом перекосило морду бритого громилы, мой неожиданный извозчик втопил с места так, что я чуть не опрокинулась.
– Комар! – представился мне парень, когда мы притормозили перед светофором.
– Рокси. – Я присмотрелась к нему повнимательнее.
Ничего так, молодой, правда, совсем, лет восемнадцать. Сто процентов по нему осенний призыв уже плачет.
– Куда в центре? – решил уточнить он, и я на ходу отстучала Длинному эсэмэс, спрашивая адрес.
– А ты теперь у нас на районе живешь? – последовал новый раунд общения на очередном перекрестке на красный свет.
– Да. – К сожалению.
Болтать с ним я не слишком-то хотела, но внезапно посетила светлая мысль, что наличие собственных колес делает этого Комара вполне полезным.
– Одна живешь?
– Если ты про то, есть ли у меня парень, то можешь сразу начинать выдвигать свою кандидатуру, ибо его нет.
И умолчим, что не будет. Пускай себе парниша верит в лучшее и трудится на неблагодарном поприще поражения меня в самое черствое сердце.
Секунду понадобилось Комару, чтобы переварить сказанное мной. Он даже зеванул включение зеленого, а потом мигом весь вспыхнул, уши вон аж пунцовые стали. Говорю же – молодой и наивный.
Мы подкатили к месту, где у столба перед офисной высоткой нетерпеливо топтался Длинный, пуская в небо облака сигаретного дыма.
– Ну наконец-то! – обрадовался он, а вот бедолага Комар помрачнел лицом.
Он мне еще, вероятно, пригодится, так что я решила развеять пока его печаль.
– Мой лучший друг – Длинный, он же Антон, – представила я их, слезая с байка. – Мой, возможно, новый друг – Комар.
Парни пожали друг другу руки, и я, поблагодарив своего водителя-спасителя от приставаний лысого пикапера не первой свежести, хотела уже уйти, как он схватил меня за рукав куртки.
– Рокси… ты… это… – Боже, не блей уже давай! Мужик ты в перспективе или где? – Когда назад? В смысле, я могу подождать и подвезти.
– Слушай, я пока не знаю. Тут как пойдет. И меня вон Антоха подвезет. Но если что, я на Садовой живу.
– Я знаю. – Да сколько же можно краснеть-то и глазками асфальт ковырять, не девица же ты застенчивая в самом-то деле! – Вечерком подкачу?
– Ага.
– Покатаемся?
– А как же!
– Это что еще за новая блажь? – фыркнул Антоха, когда мы поднимались в лифте. – Я уже думал, у него самовоспламенение на месте случится. Он тебе зачем?
– За надом. Вон возить будет и вообще…
Сто пудов моему соседушке такой вот гость у меня не понравится. А все, что не нравится ему, по умолчанию нравится мне. А если гризли будет пофиг, то мне избавиться от этого Комара – раз в ладоши хлопнуть.
– Ясно, игрушка новая, – Длинный посмотрел в стену и выдал: – Не одобряю.
– Ч… что-о-о? – Я даже воздухом поперхнулась.
Никогда, с самых истоков нашей дружбы, мне не случалось услышать от него подобное. Антоха просто априори всегда был за все то, что бы я ни творила, как и я поддерживала все его замутки. Максимум, что мы могли себе позволить, – высказать разумные сомнения, озвучить риски там. Но чтобы давать хоть какую-то оценку любому безумству друг друга, одобрять или нет…
– Я сказал, что не одобряю этого.
– Чего, блин?
– Изначально – самой твоей идеи упереться и остаться жить в этом сарае с психованным соседом.
– Ну, допустим, мало найдется соседей, психованней меня.
– Рокси, он – здоровый мужик, да и дружки у него, ты сказала…
– Один. Один дружок, который пытается ко мне типа подкатывать.
– Ты живешь одна. Хрупкая девушка, с языком, что притягивает проблемы для твоей задницы. И так-то плохой расклад, а теперь еще и этот юноша, краснеющий щеками и глядящий на тебя с дыханьем, спертым в зобу. Знаешь, что может с тобой сделать этот околоуголовный воздыхатель, когда его задолбает подкатывать к тебе по-хорошему? А как может вымкнуть этого пацана, когда он поймет, что ты им просто игралась? Думаешь, он благородно пожелает тебе счастья и отойдет в сторонку? Парни нынче куда как мстительней и изобретательней, чем дуры-телки. А ты, повторюсь, теперь живешь одна. Никакой защиты.
– Господи, Длинный, ну нах ты меня накручиваешь? Сто тыщ миллионов женщин живут одни, и с ними ничего не случается.
– Они – не ты.
– То есть не ищут постоянно неприятности на свою жо…
– То есть мне нет ни до кого из них дела. Перебирайся ко мне. Пока хотя бы. Потом разберемся.
– Я подумаю.
Из офиса новой радиостанции с пафосным названием «Голос поколения» мы с другом вывалились через пару часов, перепрыгивая толстые жгуты проводов и обходя рабочих, практически официально трудоустроенными личностями. Новое ощущение для меня, однако. Та самая Катерина, которая проводила с нами прослушивание, не была слишком уж довольна тем, что нас ей, по сути, навязали по знакомству, но смирилась и велела тщательно работать над дикцией.
– В интернете есть видео-уроки, или наймите, что ли, преподавателя, – проворчала она. – До официального открытия две недели, время есть поднатаскаться. Надеюсь, вы не совсем безнадежные и не совершенно безответственные.
– Ну что, давай ответственно обмоем это дело? – довольно ухмыляясь, предложил Длинный. – Заваливаемся ко мне?
Возражать я не стала, и вскоре мы уже обосновались на его сверкающей хромом и стальной посудой кухне, на предпоследнем этаже недавно достроенной высотки. Отец придарил Антохе эту двушку примерно месяц назад, и заказанная где-то в Европе мебель еще не прибыла, так что обставлена и укомплектована была только она. В гостиной имелись лишь хаотично разбросанные кресла-мешки вырви глаз красного цвета, телек на полстены и колонки с меня ростом. В спальне – надувной матрас.
– Блин, я бы все так и оставил, – заметил насчет обстановки друг. – Меня все устраивает. Но мама против.
– То есть спальное место у нас с тобой на сегодня одно?
– А когда это было проблемой, Рокси?
Черт знает… С того разговора в лифте я ощущала внутри странное напряжение. И сейчас оно возросло, учитывая, что взгляд Антохи не особенно-то и скрывал, что он опять собирается поднять вопрос о быстром переходе сегодня нашего веселья в горизонтальную плоскость. Эта его настойчивость начинала раздражать. Что, блин, с ним такое?
– А если к тебе заглянет какая-нибудь очередная Надя, мне в кресле спать? – попыталась я все перевести в шутку, закидываясь роллом.
– О! О Наде! Она меня тогда продинамила. Девочка-то оказалась с сюрпризом.
Вот что, как выяснилось, нужно, чтобы мой любвеобильный дружище запомнил имя девушки, – бортануть его с сексом.
О проекте
О подписке