Глава 5

Александр

– Это что за долбанутая *бола там была в твоем исполнении? – накинулся на меня Лёха, как только я вернулся в тачку, доведя скрытно Рубцову до подъезда. Наш объект нырнула в проходной двор, попросив ее высадить в двух кварталах от своего дома. Конспираторша, бля. Типа если бы нам было нужно, мы бы тебя за пять минут бы тут не нашли. Даже если бы и так не знали, где живешь.

– М? – покосился я на брата. Само собой, слышал я его прекрасно. Но вот говорить и отвечать на его вполне обоснованную претензию не хотел.

– Не придуривайся! Ты знаешь, о чем я, и вот эта рожа кирпичом твоя не прокатит, – горячился он. – Какого хера ты на Ксюху кидался? Что это вообще за «или говори, что надо, или у*бывай» х*йня?

Ксюху? Выходит, мне не показалось, что этот придурок стойку на нее сделал. Хотя какая там стойка. Стояк у него на объект, походу, железный. Вот ведь дебил, прости господи! Хотя сам-то…

– А что не так? Она же общения с отморозками хотела, вот я ей его и обеспечил.

На самом деле никакой сраной логики сейчас я в своем поведении не усматривал. Сейчас. Но не тогда, когда эта гадюка с ангельским личиком и потерянным каким-то взглядом была рядом. Я как на нее смотрел, злостью какого-то хера аж придушивало, корежило прямо. Я не вчера на белый свет народился, и с тем, что красивые бабы бывают меркантильными брехливыми стервами, шлюхами кончеными, суками злобными и завистливыми, сталкивался частенько. И мне на это по большей части было срать. Реальность нужно принимать, как она есть. Но вот Рубцова эта выбешивала. Своей лживой трогательной невинностью, в которую она прямо вся была укутана, как в кокон какой-то. Взглядом пронзительным глазищ синих-синих, что тебя как насквозь прошибал, зацепив даже краем. Внешностью безобидной, по-настоящему изысканно кукольной, без пошлости и грамма приторной слащавости. Миниатюрностью своей, вызывающей потребность встать между ней и всем дерьмом вокруг и не дать ничему до нее добраться. Бесила тем, что при всем этом ее хрупко-воздушном облике милоты отстраненной я к ней не ощущал. И не потому ведь, что знал – она на самом деле хладнокровная дрянь, задумавшая навредить кому-то, а то и убить. Мне ее хотелось. Да так, что аж дышать через раз стал, как только рассмотрел ее. Прикрутило так, что прям в коленях слабину поймал и четкость зрения на несколько секунд потерял. Яйца поджались, как если бы их в кулак кто зажал, потемнело все, в легких воздух окаменел. Смотрел, как она губами бледненькими своими шевелит, обращаясь к торгашу, а в башке такое творилось… Сграбастать, утянуть в первый попавшийся укромный угол, содрать все ниже пояса, задрать тряпки до подбородка, дернуть ширинку и вдуть ей так, чтобы с ходу по самый корень. Долбиться, чтобы подкидывало ее, невесомую, растирало спиной по стене, и смотреть в лицо это ангельское не отрываясь, пока оргазмом не расхреначит. В идеале обоих. Но можно и меня одного. Потому что вообще не заслужила. Потому что так ей и надо! Нечего такое с моими мозгами вытворять своей невинностью этой, и гадина так-то. Мне даже в лоб ей предложить захотелось: ты со мной трахаешься – я мочу, кого там тебе надо. Ясное дело, что все это вранье, но коварные суки честного подхода и не заслуживают. И приспичило услышать, как она соглашается, подтверждая полностью то, что тварь она в душе конченая. Трахнул бы я ее, если бы согласилась? Да, однозначно. Стыдно ли мне за такие скотские мысли? Тоже да. Но не настолько, чтобы перестать хотеть эту ангелоподобную дрянь. И ненавидеть ее и желать унизить тогда чудилось логичным. Тогда. Но сейчас, по здравому размышлению, от себя аж воротило.

– Что не так?! – не унимался брат. – Да ты ее чуть не спугнул! Кто так делает вообще? Дела так, по-твоему, ведут?

– Не мне тебе говорить, КАК бы с ней «дела» вели, если бы не мы.

– И поэтому ты чуть всю операцию не запорол своим рыком! Вот не знал, что ты в принципе таким скотским образом можешь с девчонкой разговаривать.

– Отъ*бись, Лёха! – огрызнулся я. – Она никакая не девчонка! Она объект!

– И что? Рычать и оскорблять надо поэтому?

– Ну ты-то у нас все мои косяки компенсировал, да? Слюной на нее капал, не скрываясь. Очень профессионально, ага. Еще бы х*й достал и по столу им хлопнул для окончательной наглядности своего интереса.

– Кончай это, придурок! Девчонка хорошенькая, и что? Я нормальный мужик и реагирую соответственно. Мне себе член узлом завязать? – И ни в одном же наглом глазу и проблеска совести.

– Завяжи! Я тебе в сто первый раз напоминаю, что для нас она не девчонка, а, мать ее, объект разработки! – Ну да, самому это на лбу себе выжечь бы. – Хочешь налажать и лишиться любого доверия в глазах Корнилова?

– Да клал я на твоего Корнилова! – вспылил окончательно братан. – Ты вот знаешь, какого хрена он на нее окрысился?

– Нет, и мне плевать.

Не плевать. Внезапно нет. И тоже ведь бесит адски.

– А мне вот нет. Если она с ним спать не захотела и он ее подставить решил с нашей помощью, а потом шантажировать и заставить под себя лечь, то я в таком участвовать не буду, ясно?

– Ты дебил? Она нам конкретно первый заказ озвучила, а ты ее невинной жертвой пытаешься обрядить?

– Я-то прекрасно заказ этот слышал и зуб даю, что понимаю, в чем дело. А вот ты какого-то хера прикидываешься, что нет?

Все я понял. Сразу, как она, победив свои последние колебания, начала торопливо лепетать, чего от нас хочет, потихоньку заводясь в процессе, я все понял. А еще понял, когда она закончила и уставилась на нас с такой робкой и в тоже время отчаянной надеждой, что п*здец мне настал, похоже. Что пойду я и буду *башить в кровавую кашу мразь, которая заставляет появиться в ее глазах слезы и дрожать эти губы и голос. А она ведь даже не за себя просила и платить была готова. Не для себя. За бабу какую-то левую, коллегу свою, которую муж избивал и запугал чуть не до смерти. А я слушал, смотрел и четко осознавал: это совсем же не идиотская жажда справедливости и желание спасти почти чужого человека. За этим кроется нечто более глубокое, личное, страшное. То, о чем она еще не сказала, и чтобы сказать, должна поверить хоть самую малость. И вот до повинного в том, что она вот вся такая, как есть, стала, желающим чьей-то боли и смерти существом, я хотел теперь добраться до удушья просто. Потому что это неправильно, чтобы женщина отчего-то захотела быть причастной к уничтожению жизни, к причинению боли. Женщина эту жизнь творит, вынашивает в себе, она жалеет, лечит раны, утоляет боль. А чтобы она была противоположностью всему этому, нужно или затравить ее, убить душу, довести до края, или… или же прийти на этот свет совершенно бездушной тварью. Такой, какая бросила своего новорожденного сына на стройке собакам, например. А почему-то поверить в то, что эта девочка с глазами и губами ангела такая, я не мог. Ангела, что будил во мне все грехи, и самыми сильными были похоть и гнев. Гнев на нее, добравшуюся до моего нутра, не ведая этого, на Лёху, что поддался ее чарам, как и я, на Корнилова, что нас в это втянул, возможно, просто как свои инструменты и претендовать на нее будет сам.

– Надо пробить эту Крупенину и мужа ее, – предпочел я перейти к деловым вопросам, проигнорировав требование честности от брата. – И что там Леонов? Неужто до сих пор по нашему объекту инфу не собрал? Ему же это не хрен делать.

Лёха смотрел на меня, отвернувшегося к боковому окну, пристально с полминуты, и мне уже показалось, упрется и не даст срулить с темы. Но он только вздохнул и достал сотовый, принявшись искать нужный номер.

– Я ее хочу, – буркнул он себе под нос. – Честно предупреждаю, чтобы потом не наезжал: будет возможность – воспользуюсь.

Ага, а возможности для себя такие мы привыкли создавать самостоятельно. И одна мысль об этом снова мне по мозгам саданула злостью. Хочет он!

– Если твоя *баная возможность помешает выполнению задания, то я тебе рога поотшибаю, ясно? – тоже решил я все конкретизировать. – А к выполнению задания в полную силу мы приступим только после того, как получим четкое представление, какая выгода со всего Корнилову, что реально за птица наша Рубцова и ее окружение и кто такой супружник Крупениной, которому она сгореть в аду так желает.

– Ясно мне все, и с тобой полностью согласен, – легко согласился Лёха.

– И последнее… – Я брату отродясь не врал и ни в чем не таился, так что… – Если возможность появится у меня, я ею тоже воспользуюсь.

– Чего? – не сразу допер Лёха, а потом вытаращился и зарычал: – Да ты охренел, Лекс? Какого черта? Это не то… не на спор, как всегда!

– Не на спор, – согласился я, глядя прямо ему в глаза.

– Да ты… Ты нарочно, что ли? – он даже кулаки сжал, как если бы готов был мне втащить. Из-за девки? Мы по такому поводу дрались только раз в жизни, еще сопляками зелеными, и тогда, пустив друг другу кровь и выдохшись от мордобоя, порешили раз и навсегда, что братьям из-за бабы биться – последнее дело. Потому что брат тебе жизнью раз и навсегда даден. А девка очередная, даже самая смазливая и горячая – проходняк. Так что только честное соревнование. Кому первому секс обламывался, тот и побеждал. Бывало у нас потом, что в гонку включались уже чисто по привычке. Зацепила меня девка, и тут же Лёха на нее стойку делает и мигом азарт дикий. И наоборот. А с Рубцовой этой… я ее захотел… ну просто потому что захотел. И в голове в тот момент не было, что и Лёха встрять решит. Я просто ее захотел. Просто, сука!

– Ты же и сам понимаешь, что нет. – Я схватился за переносицу, борясь с раздражением и прячась хоть немного от сверлящего взгляда брата. Не каждый день приходится ему говорить нечто такое неоднозначное. – Я ее хочу.

– То есть меня ты тут тыкал мордой, что я *блан тупой озабоченный, а сам…

– Такой же, ага, – пожал я плечами, признавая наличие у себя той же степени тупости и озабоченности. – И говорю тебе об этом честно и сразу.

Лёха отвернулся и помолчал с минуту. Потом фыркнул и мотнул головой.

– Ну знаешь ли, после того, как ты на Ксюху рычал тут зверем, твои шансы ее на спину уложить очень близки к нулю.

– Посмотрим.

– Слушай, а если она… – он поморщился, но не слишком убедительно, – на самом деле окажется сукой злобной и настоящей преступницей по натуре, а не такой… какой кажется…

– То это никак не помешает мне переспать с ней, как думаю и тебе. Разве нет?

Так, наоборот, будет даже легче наверняка. Никаких сраных угрызений совести.

– Ладно, звоню Леонову. Остальное потом, – кивнул Лёха и нажал на вызов, одновременно переходя на громкую связь.

– Салют, Бобров! Как раз тебя набрать хотел. Пересечемся где, или вам так все зачитать?

– Читай, тем более что у нас к тебе новый запрос на инфу внезапно образовался, – ответил Лёха.

– Бобровы, вы там ничего не попутали? Ничего, что я и так иду на должностные нарушения, разглашая…

– Леонов, с нас магарыч! Вот прям целую поляну накроем!

– Да ну вас, типа я вымогаю. Ладно, слушайте. Рубцова ваша два года назад фигурировала в качестве свидетельницы обвинения в одном деле с тяжкими телесными со смертельным исходом. Потерпевший, а после и жертва – ее однокурсник. Обвиняемый – муж.

– Чей? – ляпнул, мотнув башкой брат.

– Ну, бля, не покойника же. Бобров, не тупи. Муж бывший, на тот момент еще действующий, вашей Рубцовой в замужестве Швец.

Мы переглянулись с братом, ощутив себя дураками. Нет, а чего хотели? Типа только нас, что ли, при виде нее торкает, а раньше кругом слепые одни ходили?

– Так чего там, типа смертельный любовный треугольник? – проворчал я.

– Рубцова на следствии божилась, что ничего подобного. Якобы парень просто рядом шел, что-то они там по учебе обсуждали, а мужик ее накинулся без предупреждения и стал избивать его зверски. Ей, кстати, тоже досталось тогда. И в процессе она показания давала, что он ее избивал систематически за все про все и вообще без повода. Патологический ревнивец с садисткими замашками и все такое. Она даже справки предоставляла из травмы, но у этого Швеца, мужа ее, маман там пробивная и небедная и наняла адвокатов ушлых, так что их в качестве доказухи его агрессии и социальной опасности не приняли. Обернули все так, что Рубцова эта – вертихвостка, аморальная личность и мужика довела, аффект и тому подобное. Дали ему, короче, всего четыре года.

– За убийство? – офигели мы с Лёхой.

– Ну, по неосторожности, и смягчающих кучу приплели. И жена – типа шалава беспутная, и здоровье слабое, и одни кругом положительные характеристики, и мать-старушка одинокая. Но мало этого. Маман все инстанции завалила ходатайствами об амнистии, и таки его удовлетворили. Точной даты нет, когда выйдет, но в списки подлежащих условно-досрочному освобождению уже внесен.

– Вот оно, где собака порылась, – проворчал я, косясь на брата и вспоминая, как Рубцова кралась домой, как партизанка, и каждого куста шарахалась. И ствол, стало быть, тоже понятно зачем. Не простила муженька или ожидает, что выйдет и припрется? Скорее уж второе.

– А! Еще одно! – опомнился Леонов. – Хромов сказал, ваша Рубцова прямо жуть какая популярная личность последние сутки. Вы вторые, кто о ней справки наводит.

– А кто еще?

– Боев. Из наших бывших. Сейчас…

– Совладелец «Ориона», – закончил Лёха за него и со значением уставился на меня. Все страньше и страньше. Какое всему агентству дело до Рубцовой?

– Ага, так и есть, – подтвердил Леонов. – Так, мужики, мне бежать надо уже. Кого вы там еще пробить хотели?

– Некто Крупенин Сергей.

– Кто?!!! Серый? Серьезно? С этим-то отморозком *бнутым на всю голову у вас какие терки?