Глава 8

Оксана

Меня как будто оглушило историей парней. И перевернуло во мне что-то. Почему, почему такое случалось, случается и будет случаться? Что с нами, с людьми, не так, если маленькие дети, младенцы раз за разом становятся жертвами жестокости или наплевательства и потакания своим порокам взрослых? Это же существа, которых нам самой природой, всеми нашими инстинктами положено беречь как зеницу ока, ведь в детях наше продолжение, в них наше бессмертие и смысл существования. Мое даже малейшее осуждение жизненного криминального пути, выбранного Лексом и Алексеем развеялось как дым. Как можно осудить за желание добрать от жизни все возможное тех, кого она обидела столь жестоко изначально. Какое право у меня вообще судить, если сама я решила для себя, что лишение жизни других людей, да плохих, но людей, – единственно возможный и правильный выход. Вот только…

– Можно я сначала спрошу? – вскинув глаза, я покосилась на Алексея, а потом поймала в зеркале заднего вида взгляд Лекса.

– Давай! – кивнул он мне.

– А вам во время этой вашей… эм-м… криминальной деятельности часто приходилось убивать людей?

– Куколка, ни хрена ж себе вопросик! – хохотнул Алексей, объезжая большую лужу.

– Я просто к тому, что если вы выполняете заказы, то вам случалось… – смутившись, затараторила я. – И эти люди… они не… – Черт, как же это сказать, чтобы не задеть их и не разозлить даже.

– Если тебя интересует, мочим ли мы по заказу всех без разбору, была бы оплата, то ответ – категорически нет, – оборвал мое блеянье Лекс, и я, не скрываясь, облегченно выдохнула. – Сама подумай, если бы мы работали именно так, то зачем бы сейчас ехали с тобой сюда и выясняли твои причины. Просто озвучили бы цену и предъявили доказательства по исполнению заказа.

– И вообще, мы беремся за заказы в совершенно исключительных случаях, – добавил брат-блондин. – Совершенно. Исключительных. Так что похвастать тем, что у нас руки по локоть в крови, не сможем, уж прости.

– А мой случай почему сочли исключительным, даже не зная пока всего? – не смогла не спросить я.

– Считай это чуйкой, синеглазка, – ответил Лекс снова практически в мое ухо, отчего его дыхание овевало мои щеку и шею, разжигая беспощадно вроде чуть притухшее вожделение. Ну что же оно у меня за зверюга такая изголодавшаяся, что, проснувшись, внезапно грызет и грызет меня безжалостно и плевать ему на то, о насколько важных и ничуть с ним не созвучных темах речь. Знай себе накручивает температуру внутри. – Ну не поверили мы с ходу, что ты на пустом месте просто кровожадная стерва, желающая заполучить пушку и ходить по улицам и мочить всех неугодных.

– Вот вы не поверили, а другие…

– Мы не другие, Ксюха, держи это в голове и давай уже, рассказывай все, – велел Алексей.

Я прикусила нижнюю губу чуть не до крови, решаясь. Как же все вдруг осложнилось! Еще вчера, когда они мне виделись тупыми амбалами-уголовниками, было совершенно плевать на то, какие выводы они сделают из моей истории и кем станут считать. А сейчас…

– Я посадила в тюрьму своего мужа! – решившись, выпалила я. – Ну так считают практически все вокруг, включая мою мать с отчимом и наших с Матвеем общих… знакомых. – Именно так, только знакомых. Как выяснилось во время судебного процесса, друзей-то, по крайней мере у меня, не было совсем. Еще одна весомая монета была в копилку постоянных заявлений Матвея, что я только с ним кто-то, а без него никто. Либо его девочка, либо пустое место для всех, кого знаю. До сих пор я никак не могла понять, как же он добился создания этой зоны отчуждения для меня и безоговорочной веры для себя ото всех.

– За дело посадила? – почти равнодушно поинтересовался Алексей.

Ему плевать? Им обоим. А почему не должно быть?

– Он избил до смерти человека на моих глазах. Ни за что. И… обижал меня…Часто.

– Насколько сильно обижал, Ксюха? – Лекс навалился на спинку моего сидения сильнее, а его руки стиснули ее так, что пружины жалобно взвизгнули. – Бил?

Легко спросить, но как же тяжело ответить. Признаться вслух, тем более после того, сколько раз мне отказывали люди в понимании.

– И это тоже. – Как всегда в моменты воспоминаний у меня адски зачесался ожог от кольца на безымянном пальце, и я стала растирать его чисто автоматически.

Неожиданно Алексей притормозил и схватил меня за запястье и поднял кисть так, чтобы им обоим было видно.

– Это что, бля? След от ожога? – спросил он каким-то пугающе-ровным, почти безжизненным тоном. – Это он сделал?

Я кивнула и вырвав руку, отвернулась.

– Обручалка несъемная, – скривившись воспроизвела я слова бывшего. – Чтобы никогда не забывала, кому принадлежу.

Комментариев не последовало, только машина рванула резко вперед, а позади меня раздался громкий шипящий вдох. Ладно, надо сворачивать этот неприятный разговор.

– Его скоро выпустят по УДО. Может даже, уже. И он вернется. Писал мне об этом все время, каждую неделю, расписывая, как мы снова заживем вместе. – Меня передернуло, и скрыть это не вышло. – А я этого не хочу. Не. Хочу! И бояться больше не хочу. Я не хочу, чтобы в принципе кому-то приходилось боятся вот таких монстров в человеческой шкуре, хотя и прекрасно осознаю, что это утопия. И нет, я действительно не чокнутая, готовая стрелять направо и налево в каждого, кто мне покажется опасным. Мне нужно знать, что я могу жить дальше наконец и не задыхаться от приступов паники каждый раз, когда мне в толпе его лицо померещится.

– Сможешь, – отрывисто бросил Алексей и свернул на какую-то полянку с дороги. – Приехали.

– И что, не спросите, как другие, зачем терпела и чем заслужила? – нервно хохотнула я. – Может, это я сама во всем виновата и спровоцировала хорошего парня.

– Хорошего, бля? – Моя рука с кольцом-ожогом снова очутилась в захвате светловолосого брата. – Кто называл его хорошим после этого, а? Покажи мне эту мразь брехливую, и я ему харю в кашу размешу и плюну еще напоследок! Чем можно было заслужить ЭТО? Ты его мать отравила? Ребенка убила? Перетрахалась со всем соседями и его друзьями? Хотя последнее – херня, даже если бы и так, твое право. За это не бьют, за это презирают и гонят к *беням. Да вообще любая причина – херня, Ксюха. Ненавидишь кого-то, так что п*здец, считаешь жизни сволочь недостойна – убей к хренам, но измываться…Но вот насчет терпения – да, вопрос имею.

– Лёха, тормозни!

Ну вот, похоже, братья поменялись ролями. Теперь весельчак у нас рычит и наседает, а грубиян его останавливает.

– Иди ты! – огрызнулся Алексей. – Я хочу знать почему, Ксюх? Неужели не нашлось вокруг никого, кто согласился бы помочь тебе от него освободиться?

– Дело в том… – Я сжала кулаки на коленях, потому как это и было для меня до сих пор самым постыдным моментом во всем. Моя слабовольность, замешанная круто на порочности, которую Матвей надежно прикормил изначально, свернув мне разум в бараний рог, лишив воли, – что я никогда и не просила. И никому не жаловалась. Все то время, пока были вместе. Я как бы… верила, что сама все действительно спровоцировала такое отношение и вспышки его жестокости. Мой бывший муж… он умел очень убеждать в чем угодно и производить нужное ему впечатление. Только когда Матвея уже не было рядом какое-то время, я будто очнулась. Но тогда мне уже никто верить не хотел и для всех я стала дрянью и предательницей.

– Спровоцировала? Чем, бл*дь?

– Да ты заткнешься уже?! – рявкнул Лекс.

– Я знать хочу!

– Это очень личное, – покачала я головой, – об этом рассказывать я не готова.

– Понял? Все, закрыли тему! Ясность есть полная в вопросе.

Недавний грубиян спешно вывалился из машины, распахнул мне дверь и практически выдернул из салона.

– Все нормально будет, Ксюх, поняла? – с нажимом сказал он, наклонив голову так, чтобы уставиться в упор в глаза. Наши губы очутились в считанных сантиметрах, и я застыла, буквально оцепенев от понимания, насколько же это близко.