Но я не заметила, как поменялись роли. Я была равнодушна к Марку, а он наблюдал за мной, как лев на охоте. Постепенно он стал расспрашивать меня о детстве, семье… Мне было неприятно говорить на эту тему. Правду я не могла сказать. Родители Софочки знали, что я сирота и живу с бабушкой. Поэтому я и придерживалась этой же версии, отвечая скупо на его вопросы. Марк принимал мою скрытность за врождённую сдержанность. У меня было слишком много тайн и тёмных пятен, о которых стоило бы молчать. Родители Софочки и потом уже и Марк считали меня еврейкой по матери. Меня удивляло это их заблуждение, но я предпочитала не комментировать, не переубеждать их.

Однажды Серафима Эммануиловна тяжело заболела. Мямля Иннокентий звонил мне каждые полчаса, паникуя и хныча. Я была на Урале с Марком, и он впервые увидел меня расстроенной. Я поняла, что Серафиму Эммануиловну надо срочно отправлять в больницу, но я боялась убогих государственных лечебниц. Моя паника и беспомощность привели к тому, что я сорвалась на переговорах. Удивлённый Марк попросил зайти к нему в кабинет и объяснить моё состояние. Я не выдержала напряжения и разревелась. Я рассказала, что бабушка серьёзно больна, а её сын – беспомощный увалень. Марк внимательно выслушал меня и тут же позвонил в Москву в президентскую клинику. Через сорок минут Серафима Эммануиловна уже лежала в отдельной палате и её осматривали лучшие врачи.

В последующие дни, получая отчёт врачей, я поняла, что Серафима Эммануиловна чудом избежала смерти и уверенно шла на поправку.

* * *

Чувство благодарности переполняло моё сердце. С Владом я стала другая. Я сняла свою броню от мира и пустила любовь в свою жизнь. Я осознала, как любила Серафиму Эммануиловну и как боялась потерять её.

Я по-прежнему мало рассказывала Марку о личном, но иногда, за вечерним бокалом вина, делилась мыслями и мечтами. Да, незаметно рабочие дни стали перетекать в рабочие ужины с партнёрами, а потом и вдвоём. Марк был отличным слушателем. И искусным манипулятором. Я всё больше раскрывалась как личность и в его глазах всё чаще читала интерес и любопытство. Признаю, моё самолюбие тешило его внимание.

В это же время отношения с Владом перешли на новый уровень. Правильнее сказать, «скатились». Началось время претензий и обид. Мы зашли в тупик. Я не могла и уже не хотела оставить работу.

Мои частые отъезды раздражали его. Он говорил, что я возвращаюсь к нему другая, чужая. Постепенно душевная, как мне тогда казалось, близость с Марком, его внимание и даже покорность оттеняли вспыльчивость, претензии и обиды Влада.

Я испытывала облегчение, когда уезжала в командировку на несколько дней после ссоры. Но, остыв, оставалась с тоской и виной. Мы созванивались, просили прощения и, встречаясь после разлуки, вновь жадно бросались в объятия друг друга.

* * *

И я, и он знали, что нас держит настоящее чувство.

Но оно было такое истинное и божественное, что иногда я боялась не выдержать ответственности за него. Наша связь не могла быть обычной. Нам дано было это испытать как благодать, но мы не справились.

* * *

Кадры той моей жизни снова мелькают. И мне горько видеть это…

Я всё потеряла.

Обида, гордыня, злость и эгоизм, будучи моими вечными спутниками от рождения, нашептали всё разрушить.

* * *

Марк всё настойчивее предлагал мне близость. Но я решительно отвергала его ухаживания. Становилось всё тяжелее держать границы. Он был отличным боссом, прекрасным собеседником, но даже его дружеское участие в моей жизни не могло заставить меня изменить Владу. Таким мужчинам не изменяют.

Мне пришлось рассказать Марку о Владе. Я твёрдо дала понять, что пока я с Владом, у Марка нет шанса.

Но как я ошибалась! Я только раздразнила Марка. Для него это была одна из игр, охот, которые забавляли его.

Видимо, Фортуна была у него на гонораре. События всегда складывались выгоднее для Марка, чем для его оппонентов.

* * *

Влад и его друзья попали под следствие. Как так случилось, не важно… Кто виноват – – тоже. Важно, что за полгода я выплакала весь запас слёз. Пока длилось следствие, я превратилась в свою тень. И я злилась на Влада. Почему он взял всю вину на себя?! Марк обещал помощь, но его адвокат сказал, что бесполезно. Влад, спасая друга, получит полный срок. Я орала на Влада, что он полный идиот, что его геройство никому не нужно. Что там между ними было на самом деле, почему Влад взял всю вину на себя, он не стал мне объяснять. Он молчал.

В зале суда, где ему дали пять лет, я посмотрела на него и беззвучно сказала: «Прощай». Я была уверена, что он предал меня. Он ничего не говорил. Просто смотрел на меня…

* * *

Я уехала с Марком в Лондон. Свадьба, беременность, рождение первого сына прошли как в бреду. Я заставляла себя не думать о Владе. Зачем? На что я надеялась? Он же такой, как все, он бросил меня.

И Серафима Эммануиловна ушла…

Когда я вдруг очнулась, огляделась вокруг, то обнаружила, что всё это время жила не свою жизнь… Я не принимала решений, я не делала выбор. Всё решал Марк: что делать, что надевать, что говорить. Он был слишком влиятелен и могущественен, чтобы оставить без контроля хоть мизерную часть моей жизни. Поэтому он требовал от меня абсолютного послушания. Ему нужна была хорошая мать для его долгожданных сыновей, прекрасная хозяйка дома, женщина, которая разделяет с ним его тайные пороки. Как мать я стала для него огромным разочарованием. У сына было две няни, и я не понимала: зачем я ему нужна? Гулять, мыть и кормить – с этим прекрасно справлялись ответственные гувернантки. В редкие часы, когда я смотрела на игры сына, ловила себя на мысли, что испытываю жалость и брезгливость к нему. Он был страшно похож на Марка. А Марка я стала ненавидеть.