– Ну, я пока вижу умытое зло, но не чистое. Этот парень знал, что делает. Может, у вас в городе двойник завелся?

Олауссен угрюмо взглянул на инспектора, по всей видимости, эта мысль не казалась ему нелепой.

– Наверное, это и правда так, – пробормотал он, подумав.

– Как – так?

– Он принял меня за кого-то еще. Он действовал решительно и гневно. Он казался… не знаю, как объяснить… холодным и расчетливым.

– То есть это ваша версия? Что он вас с кем-то спутал?

– Не моя, а вообще единственная версия. Я никому ничего не должен.

– Хорошо. Пожалуй, хватит, – Рино пришлось пару раз качнуться, чтобы встать с дивана. Проклятый жир на животе надежно загородил собой мышцы. Надо что-то делать с этой страстью к сладкому…

– Кстати…

Взгляд Олауссена уже приклеился к телевизору: шел последний забег. Видимо, он надеялся, что судьба отплатит ему за трагические события.

– …вы знаете Нильса Оттему?

– А должен?

– Честно говоря, стало бы легче.

– Имя мне ни о чем не говорит.

– Его нашли сегодня утром. С ним случилось почти то же самое, что и с вами. Только вот в этот раз преступник выбрал огонь. В данный момент Оттему в больнице Хаукеланд, врачи пытаются спасти ему руку.

– Черт возьми!

– Мы ищем какую-нибудь связь.

– Думаете, это он же?

– Похоже на то.

– Оттему, – Олауссен явно копался в памяти. – У вас нет его фотографии?

– Я работаю над этим.

Олауссен обескураженно посмотрел на инспектора:

– Поверьте, я все эти дни думал о причине!

В этот момент подозрения Рино переросли в уверенность, он попрощался и оставил хозяина наедине со ставками. Он садился в машину, когда зазвонил телефон.

– Ты был прав, – сказал Томас. – Пару лет назад Оттему получал социальную помощь.

* * *

Рино распахнул дверь в службу социальной помощи и направился в отдел пособий. Его представления об этом месте оказались совершенно неверными: в комнате было светло и уютно, и никаких суровых женщин с пронизывающим взглядом в приемной не оказалось. Симпатичная девушка в розовой футболке с надписью «Have Faith»^[5] на груди приветливо улыбнулась Рино из-за стойки. Инспектор предположил, что за ее выбором одежды не скрывалось никаких более глубоких смыслов.

Он представился и сказал, что хочет поговорить с руководителем отдела.

– У нас нет руководителей отдела, мы работаем в команде. Но, боюсь, они все сейчас на собрании, – она вытянула шею и оглядела коридор. – Сейчас посмотрю. Эвен!

Молодой человек лет двадцати в черном свитере поло и очень идущем ему блейзере поднял голову от копировального аппарата, взял в руки пачку бумаги и направился к приемной.

– Этот человек из полиции, у него есть несколько вопросов. Не знаешь, когда закончится собрание?

У молодого человека было одно из тех лиц, которые рано стареют, – глубоко посаженные глаза и прямые черты. Он кивнул в знак приветствия:

– Подобные собрания непредсказуемы, – он ухмыльнулся, как бы подчеркивая, что не разделяет любовь начальства к новомодной организации предприятия. – Но вы вполне можете войти. Клиентов там нет.

Молодой человек опять кивнул, а девушка пошла по длинному коридору и постучала в одну из дверей. Через полминуты худая высокая женщина средних лет протянула Рино руку.

– Лисбет Толлефсен. Чем могу помочь?

– Мы можем где-нибудь поговорить?

– Да, конечно.

Он заметил, что на дверной табличке значилось «руководитель команды», подобное наименование должно было демонстрировать, что все сотрудники команды движутся в одном направлении, и эта женщина, усаживающаяся за стол, должна корректировать курс движения, чтобы никто случайно от усердия не заблудился.

– В чем дело? – сложив перед собой руки, женщина взглянула Рино в глаза и приготовилась слушать. Похоже, сама полицейская форма наводила ее на мысль о плохих новостях.

– Вы, может быть, читали о происшествии на Ландегуде?

– Про того парня, у которого руки оказались прикованными под ледяной водой?

– Да. Он получает пособие. Его имя Ким Олауссен.

Взгляд стал более жестким.

– Подобный случай произошел около трех лет назад. И еще один – сегодня утром. Расследование только началось, поэтому мы сейчас прежде всего ищем взаимосвязь. И, кажется, нашли.

По ее взгляду он понял, что она догадалась, к чему он клонит.

– Они все получали пособие.

Она выпрямилась.

– И чего вы хотите?

– Если честно, я и сам не знаю. Конечно, возможно, это простое совпадение, однако мы должны это проверить. Поэтому я и обратился к вам.

– Послушайте… я забыла ваше имя.

– Карлсен. Рино Карлсен.

– Карлсен, мы не имеем права…

– Разглашать сведения о частных лицах. Я знаю. Я и не собираюсь просить вас предоставить мне какие-то личные сведения. Мне все равно, какие суммы они получали, – он сменил позу. – У вас же хранятся дела всех клиентов?

– Да, мы храним заявления и документы по всем обращениям.

– Отлично. Я ищу, точнее, надеюсь найти какую-то связующую нить между этими делами, то, что сможет объяснить причину материальных трудностей, которые испытывали эти люди.

– Боюсь, что у вас неправильное представление о сведениях, которые у нас хранятся. Мы оказываем срочную помощь, мы помогаем нашим клиентам прийти к соглашению со своими кредиторами. Мы не анализируем причины, по которым нашим клиентам нужна помощь, только выясняем, не кроется ли проблема в азартных играх или злоупотреблении алкоголем.

Рино жестом показал, что именно это он и имел в виду.

– Но эти сведения никуда не заносятся. Если бы я предложила вам полистать их личные дела, чего я предпочла бы не делать, вы увидели бы только заявление на пособие, приложенные документы и информацию о принятом решении – в общем, сухие факты.

– А если – просто предположение – они все жаловались на то, что их шантажируют или преследуют, об этих фактах была бы сделана отметка?

– О шантаже мы сообщили бы вам. Остальные – назовем их «неприятности» – входят в понятие личной информации, которую мы не имеем права разглашать.

– Понимаю. По-вашему, в папках вряд ли может найтись что-то, что поможет обнаружить общее между нашими пострадавшими.

– Именно так.

– И все-таки, давайте начнем с Кима Олауссена. Вы уже знаете о происшествии, и имя вам знакомо. Не могли бы вы поговорить со своими подчиненными, может быть, кто-нибудь из них вспомнит разговор с этим мужчиной? А потом вы бы сами решили, что из их разговора можно рассказать мне.

Было видно, что от подобной идеи женщина не в восторге.

– Мы говорим о покушении на убийство с риском повторной попытки.

– Я поговорю с сотрудником, который занимался делом Олауссена. Но особо не надейтесь.

– Это единственный шанс.

Она кивнула, но без особого энтузиазма.

Рино вежливо поблагодарил, попытался выйти из коридора, но заблудился. Лисбет пришлось ему помочь:

– Вам в другую сторону. Там отдел опеки и попечительства.

Он еще раз вежливо поблагодарил, но ее покровительственный тон вызвал в нем раздражение. Это чувство еще сидело внутри, когда через десять минут он опустился за свой стол в управлении. Он остро почувствовал необходимость выпустить пар и набрал номер телефона подходящей жертвы.

Она ответила после третьего гудка:

– Хелена.

– Это я. Ты отвела Иоакима к психологу без моего согласия!

Она обреченно вздохнула:

– Ты Иоакима возишь черт знает куда, а я и слова не говорю.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

– Иоакиму трудно.

– Конечно, трудно. И мне было трудно в тринадцать. Всем мальчикам в этом возрасте трудно.

– Мы уже год получаем тревожные сигналы из школы, Рино. Если мы и дальше будем отрицать, что у него проблемы с поведением, мы только окажем ему медвежью услугу.

– Боже мой! – Рино сжал кулак и мысленно разнес в щепки письменный стол.

– Иоаким не может сосредоточиться на каком-нибудь деле дольше, чем на полминуты. Мысли всегда где-то блуждают, он все время какой-то беспокойный, и днем, и ночью. Разве ты не замечаешь, Рино? Или, может, не хочешь замечать?

– Да послушай! Гормоны играют, конечно, мысли разбегаются, кто куда. Нельзя из-за этого считать его больным. Я с двенадцати до шестнадцати только о девчонках и думал, пока не попробовал. В реальный мир я наведывался лишь изредка.

– Не шути с этим!

– Уж лучше шутить, чем лечить.

– Придется смириться с реальностью. Если бы он, как ты утверждаешь, был самым обычным тринадцатилетним мальчишкой, школа бы так не реагировала.

– Школа не для всех.

Она демонстративно вздохнула, как бы показывая, что не намерена больше слушать.

– Все симптомы указывают на СДВГ.

– Кто это говорит? Недоумок-психолог, который поболтал с тобой сорок пять минут и едва поздоровался с мальчиком?

– Не он один. Все так говорят.

– Черт подери, Иоаким не будет принимать «Риталин».

– До этого один шаг.

– Очень большой шаг. Пока! – Инспектор отшвырнул трубку и схватил рисунки.

Зажав один из них между указательным и большим пальцем, он медленно поворачивал лист в разные стороны. Просочившийся сквозь оконное стекло солнечный луч пробежал по столу и осветил рисунок в его руке. Бумага была очень тонкой, почти прозрачной. Какое-то время инспектор пытался разглядеть окружающую обстановку через бумагу, и его вдруг осенило. Он положил рисунки друг на друга, подошел к окну и приложил их к стеклу. Рисунки были одинаковыми.

Почти.

Линии наверху и внизу, а также прямоугольное окно совпадали в мельчайших деталях, как и семь фигурок. Но фигурки в окне были разной высоты.

Внезапно его осенило. У всех жертв были дети. По одному ребенку.

– Томас!!!

Через секунду коллега заглянул в кабинет.

– У всех жертв были дети, так?

– Согласно данным реестра населения – да.

– Ты знаешь возраст детей?

– Думаю, да.

– Расскажи.

– Минуту.

Прошло две минуты.

– Посмотрим, наш дружок из пивбара…

– Начни с первой жертвы.

– Дочери четыре года.

– Тогда было или сейчас?

– Хм… тогда.

– Хорошо. Олауссен?

– Мальчику восемь. И четыре месяца.

– Оттему?

– Мальчик, 6 лет.

– Бинго! – Рино с видом триумфатора показал рисунки коллеге. – Фигурка в окне – это ребенок жертвы.

– Но их тут много…

– Только одна фигурка стоит у окна. И она единственная отличается от других размером. Сын Олауссена самый большой, потому что он старший. Четырехлетняя девочка самая маленькая, видишь?

Томас вгляделся в рисунки:

– Вовсе не всегда можно угадать рост по возрасту ребенка.

– Неважно, какого они на самом деле роста. Преступник пытался показать, что дело в детях. Видишь, окна одинакового размера, а фигурки разного!

– Может быть…

– И еще. Взрослый слева. Он отвернулся. Мы этого не заметили, потому что многие фигурки стоят, отвернувшись. А надо было заметить, потому что он стоит, отвернувшись от ребенка в окне. Томас, есть!

– Есть?

– У нас есть мститель, и мы знаем, за кого он мстит, – Рино бросил рисунки на стол. – За детей.

Рино и сам готов был отправиться в карательный поход. Не дай бог ей удастся накачать Иоакима!