Недоговоренная мысль всегда интереснее высказанной до конца; кроме того, она дает простор воображению…

Петр Пороховщиков (П. Сергеич). Искусство речи на суде

Глава 1. КЛЮКВА КРУГЛЫЙ ГОД

— Ну? — спросил он. Двери распахнулись…

М. Булгаков. Роковые яйца, ХI

Есть множество способов разделить человечество. Первым, как и положено, это сделал Господь Бог во времена строительства известной башни в городе Вавилон. С той стародавней поры люди без устали продолжали это занятие, находя все новые и новые причины для того, чтобы не быть вместе. Но быть и совсем врозь им не очень-то нравилось — так появлялись неожиданные, а иногда забавные союзы, непредусмотренно возникавшие вне общественных доктрин и государственных интересов.

Одни носят усы и бороду, другие бреют лицо; одни любят плавать, другие боятся воды, как огня, хотя, может быть, как раз огня, пламени они не боятся. Одни не могут обойтись без очков, другим они не нужны даже в старости. Одни — завзятые шахматисты, другие — неисправимые картежники. Человечество делится на рыжих и всех остальных, самовлюбленных и не уверенных в себе, музыкальных и с ушами, отдавленными медведем…

А еще известно: часть человечества начинает день с чашки чая, а часть — с чашечки кофе. Есть, конечно, также любители какао и жаждущие опохмелиться, но и эти, пожалуй, не столь многочисленные группы граждан могут быть поделены между чайниками и кофейниками.

Член Московской городской коллегии адвокатов Юрий Петрович Гордеев, бесспорно, принадлежал к числу убежденных поклонников напитка, завезенного на Русь из монголо-китайских пространств еще во времена царя Михаила Федоровича, то есть три с половиной века тому назад. Он полюбил чай с детства, оказавшись верным другом-чаевником своему деду, старому московскому адвокату Павлу Яковлевичу Шорникову. Собственно, за чаем дед отводил душу в воспоминаниях, так и не успев узнать, что внук кроме особых рецептов заварки чая перенял у него веру в вечную предназначенность судебного защитника — несмотря ни на что, по слову поэта и вместе с ним призывать милость к падшему, к преступнику.

Но сегодня утром знание дедовских секретов заварки чая Юрию Петровичу не требовалось. Гость, с вечера находившийся в квартире Гордеева, наутро пожелал кофе, чем несколько смутил хозяина. Распахнув дверцы кухонного шкафа, он обнаружил, что банка для кофе, оттесненная коробками и шкатулками с разнообразными чаями в самый угол, пуста. Не сразу вспомнил Гордеев, что все домашние запасы кофе были выпиты другой его гостьей пару недель назад… да тогда было не до того, что и как они с ней пили…

Гордеев улыбнулся невольным воспоминаниям и вздохнул: последующей встречи со страстной любительницей кофе пока не состоялось: лето — кто на дачах, кто на морях, кто…

Как последнюю надежду достал он кофемолку и — о радость! Все правильно: гостья начала молоть оставшиеся зерна, но так музыкально нажимала на кнопку, так перекатывала цилиндр агрегата в своих ладонях с длинными пальцами, что господин адвокат потянулся к вилке, выдернул ее из штепселя и…

— Тебе повезло, Елисей! — крикнул Гордеев в сторону ванной. — Получишь свой кофе. Здесь как раз на одну джезву хватит.

Гораздо чаще, чем романтические встречи, в холостяцкой квартире Юрия Петровича происходили непредусмотренные посиделки, пирушки и попросту ночевки появлявшихся ни с того ни с сего московских гостей. В столице всегда были проблемы с гостиницами: раньше невозможно было снять номер, теперь — дорого, а друзей, приятелей и тех, кто считал себя друзьями и приятелями Гордеева, у него всегда хватало. И хотя, по неписаному правилу профессии, Юрий Петрович старался избегать домашних отношений со своими клиентами, не только в период ведения дела, но даже с бывшими, после завершения процесса, правила — одно, а жизненные обстоятельства — совсем другое.

Сегодняшний же гость — случай совсем особый (правда, их и нет — не особых, если поразмыслить немного). Елисея Юрий знал с университетских лет, и каждая встреча с ним оставляла что-то в памяти. Не обязательно полезное. Просто запоминающееся.

Елисей вышел из ванной. Что он там делал — непонятно. Шума воды в душе не было слышно, негустая бороденка Елисея свидетельствовала, что бритвенные принадлежности гостю тоже не понадобились. Глаза, наверное, промыл — да и ладно, подумал Гордеев, доставая из холодильника масло и колбасу.

— Кофеек — это неплохо, совсем неплохо, — сказал Елисей, усевшись за стол. — Слушай, может, у тебя и сливки есть? Ну молоко, на худой случай.

Гордеев был не из тех людей, которые умеют неустанно удивляться всему подряд. И может быть, потому он и не тяготился никогда встречами с Елисеем, что тот мог его удивить, и делал это непрестанно.

Елисей заявился к нему вчера вечером без копейки денег. То есть без копейки, рубля, ста рублей, не говоря о двух тысячах, которые стоит жетон в метро или троллейбусный билет. Столько же стоит жетон телефонный: последние тысячи Елисей потратил именно на него — дозвонился до бывшего однокашника, убедился, что тот дома, и приехал. В метро контролерша его пустила уже Христа ради: что говорил ей Елисей, осталось неизвестным, но Гордеев знал, что, если бы без денег попытался попасть за турникет и он, Елисею пришлось бы давать ему фору: почему-то здесь адвокатское красноречие и опыт работы в прокуратуре уступали жизненному опыту недоучившегося юриста. Билет на троллейбус или автобус Елисею был не нужен: Гордеев жил в двух шагах от «Краснопресненской». Впрочем, и здесь: попытайся они прокатиться зайцем, Гордеев попался бы уже через остановку, а Елисей заморочил бы головы целой бригаде контролеров.

Вместе с тем, в отличие от Гордеева, который никогда не сидел без денег и не только умел их тратить, но и зарабатывать, проблема денег, или, как он говорил, пропитания, для Елисея была вечной и совершенно от него неотделимой. Он был ровесником Гордеева, более того, они родились в один день и год, что тоже, возможно, поддерживало их знакомство, но, в отличие от Юрия Петровича, который после университета ограничил свое трудоустройство прокуратурой и адвокатурой и места работы менять не собирался, Елисей, наверное, и сам не мог уже вспомнить, сколько их у него, этих самых мест работы, в трудовой биографии было.

И при этом стоило Елисею перейти из привычного ему пространства неустроенности и безденежья в более или менее благополучную среду, как он мгновенно преображался и просил, если не сказать — требовал своего: кофе! и чтоб со сливками…

— Увы, Елисей, чего нет, того нет, — развел руками Гордеев. — Молоко только в виде масла. Само по себе не пью, покупаю его только для овсяной каши, но это в демисезонные времена года.

В ожидании кофе Елисей намазывал маслом кусок подсушенного в тостере хлеба, одновременно жуя своеобразный бутерброд, который он соорудил из двух кусков сыра, разложив между ними кружки колбасы.

— А джема у тебя тоже нет? — спросил он, завершив укладывание застывшего масла на хлеб.

— Сейчас лето, зачем? — удивился Гордеев, придвигая сахарницу ближе к гостю.

— Да не пью я с сахаром! — досадуя сказал Елисей. — А про лето ты зря. Если не фрукты, то ягоды надо есть круглый год. У нас на севере мы клюкву, например…

— А у нас не север, а Москва. — Гордеев достал из кухонного шкафа большую проволочную вазу-финифть, наполненную конфетами. — Вот тебе вместо клюквы. Какие-то карамельки. Ирис, по-моему, тоже есть.

— А помнишь, я тебе клюкву привозил? — продолжил Елисей.

— Помню, конечно. И калину ты привозил, и морошку…

— И еще привезу. — Елисей копался в конфетнице, выкладывая на стол некоторые приглянувшиеся ему конфеты. — Вот видишь! — вдруг воскликнул он. — Ты, наверное, и сюда давно не заглядывал. Молоко-то у тебя есть.

В пальцах у Елисея был квадратный пакетик с надписью «Аэрофлот».

— Хоть сухое, а все же…

Гордеев был несколько растерян.

— Верно, молоко. Но я не помню…

— Летал, что ли, куда?

— Да я немало летаю, но…

— Небось не только по СНГ.

— Да, — рассеянно проговорил Гордеев. — Недавно летал в Германию… Может, прихватил из самолетного обеда.

— Как чувствовал, что мне понадобится. — Елисей вновь взялся за нож и продолжил свою обычную мелодию: — Вот, в Германию летаешь… Во Франции бывал, в Англии…

— В Соединенных, понимаешь, Штатах… — поддержал тон Гордеев, но сделал это почти машинально, думая о другом.

— А я дальше Череповца никуда не заезжал, — не принял подсказки Елисей. — Квартиры не нажил. Семьи нет. Здоровье никуда…

— Лис, мы же давным-давно уговорились, что проблемы быта не обсуждаем. Только бытия. — Гордеев налил себе чаю, заваренного по способу, взбадривающему, если пил накануне водку или что другое крепкое. — Кому нравится кофе, кому — чай, и каждый пьет свое пиво.

— И пива приличного я давным-давно не пил. — Елисей никогда не останавливался на полпути. — Как там в Германии с пивом?

— Пустой вопрос, — не остался в долгу Гордеев. — Ты в чем-то сомневаешься?

— Я не был в Германии, — повторил мысль Елисей и взялся за пакетик, найденный в вазе Гордеева.

Надорвал его и приготовился высыпать содержимое в чашку.

— Погоди! — вдруг резко сказал Гордеев. — Погоди! Дай его сюда!

В его голосе было нечто такое, что Елисей послушно замер, а затем протянул ему пакетик.

— Нет! — Гордеев даже убрал руки под столешницу. Потом вытащил левую и взял ею стоящее рядом с ним блюдце — ближе к левой, потому ее и протянул. — Положи на блюдце!

Елисей, помедлив, и при этом очень осторожно проделал требуемое и только затем спросил:

— А что произошло?

Гордеев вздохнул:

— Пока ничего.

Он взял блюдце и, поднеся его к глазам, стал рассматривать пакетик. Потом он его даже понюхал.

— Скажи серьезно, Елисей, без дураков, ты вправду любишь кофе с молоком?

— Юра, если что-то происходит, то я даже не стану добавлять, что я больше люблю кофе со сливками. Но и с молоком люблю.

— И этот пакетик ты видишь в первый раз?

— Что ты имеешь в виду?!

— Только то, что не ты притащил мне его в дом, это самое сухое молоко, а затем разыграл всю эту историю. Не ты?!

— Ну, конечно, не я. Какой смысл?

— Да, конечно, смысла никакого нет.

— Но что случилось?

— Ты знаешь, Елисей, в целом — ничего. Но молоко оказалось испорченным. Наверное, я его привез не из Германии.

— Гораздо раньше?

— Ну конечно. Я же много езжу.

— И летаешь. — Пить кофе без молока, очевидно, действительно доставляло мало удовольствия Елисею. — Может быть, ты со своими европейскими санитарными нормами слишком строг, а мне сгодится? — Он было потянулся к блюдцу с пакетиком, но, натолкнувшись на взгляд Гордеева, отвел руку.

— Ты знаешь, Елисей, к сожалению, у меня сегодня не так много времени. Точнее, совсем нет времени… Дело в том, что я должен встретиться сейчас с одним человеком, я могу ему помочь. Но ты же понимаешь, беседа конфиденциальная.

— Гонишь? — почти не шутливо спросил Елисей.

— Гонят вечером, Лис, — вздохнул Гордеев. — Скажи лучше, у тебя паспорт в порядке?

— То есть в полном порядке.

— Прописка?

— Теперь они называют это регистрацией. Я зарегистрирован в Вологодской области.

— Не в Москве?

— Это в прошлом. Рассказать?

— Нет, Елисей. В другой раз. Я вправду начинаю гореть со временем.

— Смогу сегодня переночевать?

— Не знаю. Не знаю. Скорее всего, нет. Неизвестно, где буду сегодня вечером.

— Может, ключи мне оставишь? Я аккуратно.

— Не обижайся, Елисей. Сегодня не оставлю. Допивай кофе.

— Ну смотри, Гордеев. — Елисей вылил остатки кофе из джезвы в чашку, залпом выпил и встал, уцепив заодно пару конфет из вазы. — Потеряешь друга — с кем останешься? С клиентами?!

— Довольно тебе, Лис, шутить. — Юрий Петрович зачерпнул из вазы целую пригоршню конфет и высыпал их в сумку Елисея, которая лежала возле стола. — Возьми и не обижайся. Все будет нормально. Бывают же обстоятельства.

— Ладно, ладно. — Елисей подхватил сумку и протянул ее Гордееву… — Насыпал, как маленькому. Хорошо ли проверил: может, еще один пакетик испорченный найдешь?!

Юрий Петрович в сумку заглянул — и сделал это не потому, что инстинктивно последовал предложению гостя: он действительно на всякий случай убедился еще раз, что пакетиков больше нет.

— Угостил бы лучше сигаретой, — сказал Елисей уже от дверей.

— Держи, — протянул ему Гордеев пачку «LM». — Что открыта — не обидишься?

— Будущее покажет, — сказал Елисей, берясь за ручку двери. — Да, не сочти за вымогательство. Тысяч двадцать не одолжишь? Я, собственно, за тем и шел.

Гордеев хотел дать Елисею пятьдесят, но понял, что этого не следует делать. Только двадцать. Удачно, что в бумажнике было несколько пятерок.

— Не последние? — осведомился Елисей, принимая купюры, и, не ожидая ответа, хотя Гордеев пробормотал: «Не самые», продолжил: — Скоро верну. Может, тогда расскажешь про пакетик…

— Если бы только в пакетике было дело, — сказал хозяин квартиры, запирая за гостем дверь.

Но проделав эту необходимую процедуру, Юрий Петрович проследовал на кухню, где незамедлительно обратился к дальнейшему изучению пакетика. Из швейцарского ножа был извлечен пинцет, затем зубочисткой из этого же ножа Гордеев, придерживая пакетик, полез в разрыв, достав из нутра несколько белых порошинок, которые он тщательно обнюхал, а затем лизнул языком.

После чего дважды прополоскал рот, быстро поставил блюдце с пакетиком в небольшую кастрюлю, прикрыл ее и спрятал в шкаф, откуда перед этим кастрюлю извлек.

Затем Гордеев так же быстро вытащил из портфеля записную книжку, полистал ее и набрал номер.

— Александр Борисович? Это Гордеев говорит… Да. Юра. Уж такими судьбами… Вы не могли бы ко мне в гости заглянуть?… Нет, сегодня. Сейчас… Чем раньше, тем лучше… Я понимаю, утром в гости не ходят, но вы сломайте традицию… Я буду безмерно рад. Записывайте адрес… Ах, помните?!

Поговорив со старшим следователем по особо важным делам Генпрокуратуры Александром Турецким, своим бывшим шефом в следственной бригаде Генпрокуратуры, где он прокантовался два года, Юрий Петрович Гордеев почувствовал, что растерянность, охватившая его еще недавно, отступила. Он быстро убрал с кухонного стола продукты, вымыл всю посуду, затем, пройдя в гостиную, где спал Елисей, убрал все следы его пребывания, после чего стал прогуливаться по своей двухкомнатной квартире, насвистывая какую-то оперную мелодию и при этом оглядывая стены, мебель, письменный стол…

То, что Юрий Петрович позвонил именно Турецкому, не было случайностью. Происходящее в это утро, а точнее сказать, и в предшествующие дни требовало серьезного и достаточно подробного разговора с опытным человеком, заслуживающим абсолютного доверия. Два года работы в следственной бригаде Турецкого побудили Гордеева обратиться именно к нему как к старшему другу.

Поэтому, когда раздался звонок в дверь и на пороге квартиры появилась фигура Турецкого, Гордеев не стал делать долгих вступлений. Поздоровавшись со следователем и проведя его на кухню, он спросил Александра Борисовича, любит ли тот кофе с молоком.

— Я люблю коньяк с лимоном, — в тон ответствовал Турецкий и добавил чуть серьезнее: — Но не в такое время. То есть не в утренних гостях.