Раньше он любил смотреть на взлет и посадку, теперь это стало не более чем началом и концом полета. Марков проследил за пристегнутыми ремнями, доложился по интеркому. Стали выруливать на взлет, пассажиры успокоились и стали глазеть в иллюминаторы либо, наоборот, старательно отводить от них глаза. Кто-то уже просил во втором салоне гигиенический пакет, там летела беременная. Стюардесса Лида, чертыхаясь, побежала по рядам. Стояли в ожидании долго. Борт опоздал, теперь пропускал очередников, дожидаясь свободного окна на взлет.

Турбины стали менять тональность, и вот лайнер побежал по полосе. Сережа сел на свое место и постарался расслабиться, впереди была работа, три часа беготни.

Взлетели гладко, высоту набирали плавно. Можно было вставать и начинать работать. Сегодня он и Лариса занимались обедом. Прошло почти полчаса, самолет вышел на заданную высоту, девочки повезли по рядам напитки. Лида и Надя скрылись в первом салоне, где им предстояло обслуживать VIP-гостей. Саша и Лариса стали молча и споро открывать ящики с обедом. Сначала надо было бы покормить экипаж, но этим уже займутся в первом салоне. Да и наверняка Сомов не с пустыми руками полетит. Саша видел, как обслуга из джипа тащила в первый салон коробку с питанием, пока сам расхаживал по бетону, отдавая последние распоряжения. Отобедает своим, скоромненьким, да и в кабину зайдет. Ходили слухи, что сам любил поиграть в демократию и «выйти в народ». Сережа с некоторым злорадством подумал, что Седому уж точно будет не до Надиньки. Под бдительным оком начальства не очень-то поклеишь стюардессу. Это его тоже порадовало, и работать он стал с удовольствием. Первая порция питания уже пошла в салон, пора было загружать в духовые шкафы вторую порцию. Лариса суетилась под руками, но его это нисколько сегодня не раздражало. С ней работать было хорошо и просто. Он знал, что Лариса в него тайно влюблена безо всякой надежды на взаимность. Оно и понятно, поскольку была она уж очень невзрачненькая, блеклая какая-то, с Надеждой не сравнить. Зато были свои плюсы в таком ее незавидном положении: безотказность и надежность. Саша это знал и часто пользовался. Если возникала нужда в подмене или нужно было чего провезти эдакого, то он без зазрения совести обращался к Ларисе и почти никогда не получал отказа. Правда, он старался делать такие вещи нечасто и, когда удавалось навариться на провозе мелкой контрабанды (ну кто же из нас не без греха?), всегда с Ларисой делился.

В таких приятных размышлениях Марков не заметил, как загрузил вторую порцию обедов, посмотрел на часы. Черт, надо поторапливаться, уже почти пятьдесят минут как взлетели. В какой-то момент ему показалось, что он услышал щелчок в печке. Затем дверца начала вздуваться. Это происходило на грани восприятия, за какие-то доли секунды. Потом была вспышка, огромная вспышка, и больше ничего. Он умер мгновенно, ничего не поняв и не осознав. Ему, видимо, повезло больше, чем остальным, которые прожили в этом аду на несколько мгновений дольше и смогли заглянуть в глаза собственной смерти.

Сергей уже не увидел, как взрыв расколол лайнер на две части и как эти тонны стали, пластика, огня, в которое превратилось топливо, расцветили небо над Воронежем огромным огненным цветком. Разорванные взрывом человеческие тела, разметавшиеся по воздуху части саквояжей, сумок и чемоданов, вываливающиеся из них разноцветные тряпки, фотокамеры, маски, ласты и множество прочих атрибутов отдыха у моря – все это стало, крутясь и вращаясь, падать вниз, разваливаясь в воздухе еще на сотни и тысячи частей.

Турецкий впервые в жизни отдыхал в шикарном одноместном номере военного санатория, словно какой-нибудь генерал от инфантерии. Впрочем, почему же «словно»? Он и есть генерал-майор, если перевести чин государственного советника юстиции третьего класса в армейский эквивалент.

Первые дни Саша просто отсыпался под шум морского прибоя за окном. Жил растительной жизнью, предавался в руки докторов и докториц, медсестер и массажисток. Дня через три интенсивной терапии нервная система Турецкого вполне восстановилась, другие функции организма заметно оживились еще раньше. Эмоциональный фон никак нельзя было назвать скудным (вот ведь глупости какие изрекает порой любимая жена!), чему способствовало знакомство с весьма интересной худощавой блондинкой, соседкой Саши по обеденному столу. Знакомство произошло в первый же день отдыха.

– Александр, – представился Турецкий и лучезарно улыбнулся.

– Надежда.

Голос у нее был низким, чуть хрипловатым.

– У вас красивое имя, – тут же сделал стойку Александр.

– А у вас отличные зубы.

Столь неожиданный комплимент озадачил Сашу.

– Извините, – рассмеялась Надежда, – я врач-стоматолог, это у меня профессиональное.

– И каким же это образом врач-стоматолог смог украсить общество замшелых вояк?

– Наивный вопрос. Чем замшелее вояка, тем нужнее ему стоматолог, – снова рассмеялась она.

Турецкий тоже рассмеялся, но собственным мыслям. Во-первых, не актриса, уже хорошо. Во-вторых, в его жизни были женщины-врачи. И оставили о себе самые лучшие воспоминания. Стоматолог – тоже неплохо, хоть и не романтично. Но и нам не двадцать, чтобы грезить романтикой. Нам бы что-нибудь веселое, незамысловатое, легкое, как здешние замечательные вина.

Надежда оказалась именно таким вариантом. Она скрасила дни безделья, которое очень быстро начало тяготить Турецкого. Совместные солнечные ванны днем, вечерние посиделки в уютных ресторанчиках, ночные купания нагишом, наконец, ночи в его одноместном номере – все это было замечательно. Но и это приелось. Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья, с этим не поспоришь. Но есть друзья более лучшие, как иногда говаривает Грязнов, – это тот же Вячеслав и Костя. Есть товарищи по работе и сама трижды проклятая и четырежды любимая работа, есть, наконец, Ириша и Ниночка. Все это тянуло назад, в Москву.

Турецкий, приподнявшись с каменного ложа, посмотрел в прозрачные серо-голубые воды, омывающие самое красивое место в окрестностях Севастополя – мыс Фиолент, и пропел на манер чеховских героинь:

– В Москву, в Москву…

Загорелая худощавая женщина, лежавшая рядом, тоже поднялась, сдвинула на лоб темные очки, глянула на него и подпела:

– В Москву, в Москву! Скучаешь уже? А мне вот уезжать совсем не хочется. Как вспомню о долгой, холодной зиме… Брр! С удовольствием осталась бы еще на недельку. Но… завтра в это время я уже буду скучать в поезде под стук колес и вспоминать солнце, море и тебя. Давай-ка выпьем!

– Без возражений!

Саша вытянул из тенистой ложбинки между камнями бутылку вина и фляжку коньяка.

Надя достала корзинку, разложила на салфетке грозди прозрачного, тугого винограда, огромные сиреневые сливы, головку домашнего сыра, лаваш.

– За наш отдых, за солнце, за море, за тебя! – провозгласил Турецкий.

– Все в одном тосте? – рассмеялась Надежда, подставляя под светлую струю пластиковый стаканчик.

– А мы будем его повторять столько, сколько нам захочется. – Саша плеснул коньяк в свой стаканчик, они чокнулись и выпили.

– Ты весь уже там, в Москве, – заметила Надежда, поглядывая, как Турецкий в задумчивости отправил в рот ломтик сыра.

– Что есть, то есть, – подтвердил тот.

– А ну-ка скажи мне быстро, не задумываясь, по чему ты соскучился больше всего?

– По работе, – ни на секунду не задумываясь, откликнулся Александр.

– Все вы мужики такие, – вздохнула она.

– А ты по чему соскучилась?

– По детям, конечно. По Тате и Таше. Все-таки первый раз я без них отдыхаю. А они без меня.

– Ну, они у тебя большие барышни. Шесть лет – это возраст. А по мужу соскучилась?

– И по мужу, конечно, – небрежно откликнулась Надя.

– Вот, все вы бабы такие, – передразнил ее Турецкий.

Оба рассмеялись.

– Давай выпьем за тебя, – предложила женщина. – Хороший ты мужик. Настоящий. Легко с тобой.

– Это тебе со мной легко. А вот моей супруге…

– Не будем сегодня о супругах, ладно? Давай за тебя, мне будет тебя не хватать.

Надя подняла на него ставшие вдруг серьезными глаза.

– Но-но! Не грустить! Мы так не договаривались, это во-первых. Во-вторых, мы все-таки живем в одном городе…

– Брось ты, Саша! Расстанемся, забудешь. Можно и в одном городе никогда не встретиться.

Саша помолчал, затем произнес как можно мягче:

– Видишь ли, Надюша, в Москве у меня совсем другая жизнь. Работа у меня такая, она меня всего забирает, без остатка. Так что видеться нам вряд ли придется, что правда, то правда. Все мы мужики такие, ты же сама сказала. У нас первым делом самолеты. А у вас – семья. Единство и борьба противоположностей. Но я тебя не забуду. Хорошее не забывается. Я о тебе внуку расскажу, – пообещал Турецкий.

Надя не оценила шутки, задумчиво произнесла:

– И мы не все такие, и вы не все такие. Вот у нас в фирме протезист один есть, мы с ним дружим. Молодой, обходительный, состоятельный. Бабы наши вокруг него хороводы водят. А он однолюб. Влюбился в одну пациентку, как околдовала его. И добро бы женщина была порядочная. Нет, куда там. Водит его за нос. Вечно он с вопросами: «Шурочка не приходила? Шурочка не звонила?» – просто помешательство какое-то. Мы уж знакомили его с пианисткой одной, очень милая девушка, такая талантливая. Он от нее сбежал, представляешь? Прямо из филармонии удрал, с ее концерта. Ушел в туалет, мы с приятельницей его ждем, а он…

Надя вошла в раж, красочно описывая личную жизнь протезиста. Но Александр не слушал ее.

То, что неведомую ветреницу зовут так же, как называет Турецкого родная жена, навеяло вдруг острое, щемящее желание оказаться рядом с Ириной, уткнуться в пепельные волосы, безмолвно попросить прощения за собственное легкомыслие, вечную жажду новых впечатлений и приключений, каждое из которых убеждало его в том, что нет женщины лучше, чем она, его Ира, Ириша, Ирина.

– Ну ладно, чего это я, в самом деле? За тебя! – выдохлась Надежда.

Они выпили, Саша глянул на часы:

– Все, Надюха, последний заплыв – и собираемся. Скоро солнце сядет, а нам еще восхождение к шоссе совершать.

Он встал, нацепил очки, губы охватили резину трубки.

Скользя под водой, Саша любовался причудливыми подводными камнями; стайками мелких, шустрых рыбешек, снующих то там, то тут; ленивыми, бокастыми крабами, выползающими из-под камней; стройной фигурой плывущей рядом женщины. Но все это уже не волновало его.

И когда час спустя мобильник Турецкого ожил и заговорил взволнованным голосом Меркулова, Александр почти обрадовался, несмотря на то что звонок этот ничего хорошего не предвещал.

– Саша, тебе нужно завтра же быть в Москве. В связи с последними событиями.

– Какими событиями?

– Ты что, «Новости» дневные не смотрел?

– Нет. А что случилось?

– Разбился самолет, вылетевший сегодня из Шереметьева в Ларнаку. Живых нет. В списке пассажиров – президент компании «Аэрофлот».

– Сомов?

– Да. Ты где вообще находишься сейчас?

– На шоссе.

– Завтра утром жду тебя в своем кабинете. Билет на твое имя заказан.

– Хорошенькая перспектива лететь после такого известия. А что, есть основания считать?…

– Завтра поговорим, – оборвал его Меркулов. – До встречи.

– Что случилось? – поинтересовалалсь Надежда.

Саша не слышал вопроса. Он ловил машину.

Через три часа Турецкий покинул солнечный Севастополь. Самолет компании «Аэрофлот» взял курс на Москву.