– Папочка, если тебя похищали пришельцы – не стоит говорить об этом вслух.

 
Камикадзе!
Ты сегодня король,
Камикадзе!
Начал движение вниз
Камикадзе!
Это твоя лучшая роль,
Камикадзе!
Повтори свой номер на бис…
 

Камикадзе – что-то это напоминает, подумал Турецкий, а, была же днем у меня такая версия. Это насчет катастрофы на второй минуте, ну да, бред есть бред.

Турецкий пошел в кабинет, вооружился-таки любимым ноутбуком, с комфортом положил ноги на журнальный столик.

– Экий ты буржуа, – заметила Ирина Генриховна.

Турецкий пощелкал по клавишам и через некоторое время сказал:

– Жена, ты чего меня обижаешь?

– В чем обида-то? – поинтересовалась Ирина Генриховна.

– Да вот пожалуйста. Слово «буржуазность» ввел в популярный европейский обиход Флобер… слышала о таком?

– Не хами.

– И употреблял его именно в этом смысле – как «плоский склад ума и пошлый образ чувств», это «культурное» значение закрепилось в языке параллельно с марксистским «научным» определением, чисто функциональным и экономическим.

В начале первого ночи, когда Турецкий тушил ночник, а умиротворенная и разгоряченная Ирина Генриховна смотрела на него с нежностью, зазвонил телефон. Турецкий подумал и отключил звонок. Жена смотрела на него и не верила своим глазам. И правильно не верила, потому что через некоторое время Турецкий включил звонок, и телефон тут же ожил.

– Может, все-таки взять трубку? – неуверенно произнес Турецкий.

– Нет, ты не станешь разговаривать.

– Почему?

– Потому что это Грязнов.

– Откуда ты знаешь? – возмутился Турецкий.

– Потому что все слишком хорошо.

Турецкий подумал и взял трубку. Это был Грязнов:

– Санек, собирайся, нашли гада.

– Где он? – Турецкий стал немедленно натягивать джинсы.

– Неглинная, 14, строение 7.

– Это что такое?

– Сандуны, темнота.

– Саша, ты куда? – обомлела Ирина Генриховна.

– В баню, – с неожиданным энтузиазмом объяснил Турецкий.

В квадратном, пять на пять метров, бассейне нежился пожилой мужчина с брюшком. Рядом плескались две особы, годившиеся ему во внучки. Купальники особы надеть забыли.

– Генеральная прокуратура. Следователь Турецкий, Александр Борисович.

– Оч… очень рад… – пролепетал Чепыжный.

– А уж я как рад, вы и представить себе не можете. А ну-ка брысь отсюда! – Это было сказано уже девицам, но, впрочем, без особой нужды, они уже и так улепетывали. И неизвестно, что произвело большее впечатление – магическое заклинание «Генеральная прокуратура» или сумрачная его физиономия.

– Значит, что получается, Валентин Степанович? – вкрадчиво спросил Турецкий. – В прятки играть изволите? Ту-154 рухнул на взлетной полосе. Это был самолет, следовавший плановым, как вы это подчеркнули, рейсом через Новосибирск в Сеул. Правильно или нет?

– Пр-равильно…

– Но в расписании Ту-154 не значится, там значится Ил-86. Позвольте вас спросить: какого черта? – Последние два слова Турецкий буквально проорал.

– Я н-не понимаю… – Чепыжный сделал попытку вылезти из бассейна, но сорвался обратно.

– Возникает закономерный вопрос: почему же в воздух поднялся Ту-154 вместо привычного на этом рейсе самолета Ил-86?

– Но позвольте… Почему я должен за это отвечать? Есть директор аэропорта, он…

– Пытаетесь выиграть время? Вы член совета директоров Шереметьева, что вы мне втираете?! Вы вписали в официальное сообщение для печати слово «плановый» – как раз для такой ситуации как эта, чтобы всегда можно было дать задний ход. Разве я не прав?! – Турецкий присел на корточки и столкнул пытавшегося вылезти Чепыжного обратно. Брызги замочили его самого. – Фу, ну у вас и водоизмещение, Валентин Степанович.

Чепыжный, едва вынырнув, в ужасе заколотил руками по воде, чтобы выплыть к другому бортику. Турецкий не спеша обошел бассейн. Чепыжный шарахнулся от него. Но теперь Турецкий, напротив, схватил его под мышки и вытащил на сушу. Швырнул ему халат.

– Утром я смогу вас арестовать. Эта подмена самолетов – нешуточная афера. Попаритесь в Лефортове, а то и в Бутырках. Через некоторое время адвокаты вас, конечно, вытащат, но не сразу, не сразу… И это все только для того, чтобы в результате честно ответить на простой вопрос. Что вы можете сделать еще и сейчас.

Чепыжный вытер лицо и пробормотал:

– Маршрутная сеть компании была… скорректирована в связи с введением в Европе ограничений по шумам и эмиссии.

– Это еще что такое?

– Такое новое правило.

– И насколько новое?

– В Европе оно с 1 апреля 2001 года действует. Почти год. И поверьте, это не шутка.

– Что из него следует, из этого правила?

– Что самолеты, не отвечающие этому международному стандарту – по шуму и эмиссии, должны быть выведены из регулярного расписания. Ту-134 и Ил-86 не отвечали.

– Почему же вы не выводили их раньше? Сразу после 1 апреля?

– А мы выводили, выводили! Но поймите, речь идет ведь о международном стандарте. А у нас столько лет были свои собственные, не так-то просто сразу перестроиться. Но Ту-134 и Ил-86 были выведены «Аэрофлотом» из регулярного расписания европейского направления еще год назад. Хотя, конечно, это не совсем точно. Прежде всего выведены из регулярного расписания самолеты Ту-134, а Ил-86 остались на рейсах, скажем, в Сочи, Симферополь и Турцию.

– В Южную Корею.

– Простите?

– Вы слышали, что я сказал.

– Ваши слова имеют какой-то подтекст? Относительно этой катастрофы в Шереметьеве-2? Какая трагедия…

– Послушайте, Валентин Степанович, мы сейчас одни, так что позвольте вам сказать откровенно, что я думаю – не как представитель Генпрокуратуры, а как обыватель, который тоже иногда летает самолетами «Аэрофлота».

Валентин Степанович польщенно осклабился от такого доверия.

– Я думаю, – сказал Турецкий, – что вам глубоко плевать на эту трагедию, как вы изволили выразиться. Я только не понимаю, почему вы не рыпались почти год, а сейчас вдруг засуетились. Но я это выясню.

– Не понимаю суть ваших претензий, – деланно возмутился Чепыжный. – Между прочим, наша компания вообще вынуждена была отказаться от целого ряда рейсов, где приемлемым был только самолет Ту-134. Ту-134 работали в направлениях с небольшим потоком пассажиров – Любляна, Братислава, Дублин…

– Я спрашиваю последний раз, перестаньте юлить. Когда вы дали команду поменять самолет? Ведь я же узнаю это сам, лучше не злите меня, не вставляйте палки в колеса.

Чепыжный молчал, уставившись в пол.

– Ну?!

– Позавчера…

– Значит, за сутки до полета… Я, конечно, не специалист, но уверен, что это сделано против всех правил. Самолет, который повезет полтораста человек за много тысяч километров, вдруг достают с антресолей и запускают в рейс.

– Да что вы! Была тщательная техническая проверка…

– Заткнитесь лучше! И как вам только удалось это провернуть… Впрочем, что я говорю – как удалось. Ясно, как удалось – вы же член совета директоров Шереметьево.

Утром Турецкий заглянул в кабинет к стажерам. Федоренко не было, но на его столе дымилась чашка. Турецкий взял лист бумаги, лежавший поверх целой кучи других таких же.

Жертвы авиакатастроф.

Число погибших в авиакатастрофах (общемировой показатель):

1996 – 1614 человек

1997 – 1227

1998 – 1115

1999 – 628

2000 – 1046

Количество погибших пассажиров на миллион пассажиро-километров:

1996 – 0,05

1997 – 0,04

1998 – 0,035

1999 – 0,02

2000 – 0,025…

Тут как раз Федоренко и появился.

– Сан Борисыч, я нашел доклад Французского бюро по расследованию авиакатастроф…

– Вижу уже, – хмуро сказал Турецкий. – А почему здесь прошлого года нет?

– А это, между прочим, самое интересное. Оказывается, они результат подбивают только год спустя: надеются, что вдруг кого-то найдут еще.

– Как это? Если вдруг люди не погибли, а их инопланетяне украли? – Турецкий вспомнил вчерашнюю дочкину остроту.

– Вроде того. Оказывается, до сих пор бывает, что самолеты бесследно исчезают, вроде как в Бермудском треугольнике.

– Да ладно заливать.

– Ей-богу. Вот например. Полгода назад исчез самолет эквадорской авиакомпании, девяносто два человека на борту. Вылетев из эквадорской столицы, он через час связался с аэропортом Тулькана и запросил разрешения заходить на посадку. Больше экипаж на связь не выходил, а самолет исчез с экранов радаров. Неслабо? Тогда его так и не нашли. А вот месяц назад обломки самолета обнаружили в кратере потухшего вулкана, на границе Эквадора и Колумбии.

– Хм… кто ж его туда засунул?

– Вот и я о том же! А вообще, оказывается, самолет – чуть ли не самый безопасный вид транспорта. Только поездам чуть-чуть уступает.

– Да ты спятил. То и дело же они бьются! Раньше никогда такого не было.

– Раньше у нас информации об этом не было, – веско сказал Миша. – Да вы сами посудите. За весь двухтысячный год погибло две тысячи человек. Да только в Москве на машинах больше бьется, разве не так?

Уел, стервец, подумал Турецкий, но в педагогических целях промолчал.

– Ладно, эрудит, что с нашими пассажирами, выяснил? Которые из четырех покойников настоящие?

– Пока нет, – несколько потускнел Миша.

– Так не отвлекайся!

И Турецкий пошел к Меркулову докладывать о вчерашнем. Там его ждал сюрприз. У Меркулова сидел фээсбэшный полковник Иванчук. Турецкий попытался скрыть удивление и досаду, но не был уверен, что это удалось.

– А мне вот жалуются на вас, Александр Борисович, – без тени улыбки, подчеркнуто официальным голосом сказал Меркулов. – Не желаете, говорят, сотрудничать с нашими славными чекистами.

– А пусть, Константин Дмитриевич, наши славные чекисты пойдут куда подальше, – не слишком задумываясь, брякнул Турецкий.

У Иванчука вытянулась физиономия, а Меркулов, насколько его Турецкий знал (а знал он его хорошо), остался доволен.

– П-позвольте, – возмутился Иванчук. – Но вы же сами встречи со мной вчера добивались, это же ваша инициатива была!

– Моя, – согласился Турецкий. – Мы встречались в ресторане «Пушкинъ», если не ошибаюсь. Я посмотрел, какой у вас аппетит, и на этом интерес к вам потерял. – Фраза была явно двусмысленная, Иванчук побагровел. Но, надо отдать ему должное, быстро взял себя в руки и сказал подчеркнуто официальным тоном:

– Мне кажется, мы могли бы здорово сэкономить время, занимаясь каждый своим направлением, как я уже вчера предлагал Александру Борисовичу, он – технической версией, я – террористами.

Турецкий раскрыл папку, которую держал на коленях, и достал оттуда лист бумаги, на котором в два столбца были выписаны четыре фамилии:

Якимчук Степаненко

Гуринович Уланов

– Которые настоящие? – спросил он у Иванчука. – Первые, надо полагать. Они ведь в том списке, который вы так хотели получить. Вот он, пожалуйста. – Турецкий протянул ему пять скрепленных листов. – Начальство замучило, да? Утечка и все такое? Сочувствую.

Иванчук сначала побелел, потом снова покраснел.

Меркулов сидел внешне совершенно невозмутимый, но на самом деле откровенно забавлялся спектаклем.

– А насчет экономии времени вы правы, конечно, – продолжал Турецкий. – Поскольку мы уже сутки пытаемся установить, кто они были такие, то лучше скажите, что знаете. Вот вам и экономия времени.

Иванчук насупленно молчал. Видно, ничего не мог решить. Его неожиданно выручил Меркулов.

– Полковник, – сказал Меркулов, – вы предлагали разделить следствие по версиям. Себе хотели взять террористическую. Значит, эти двое мужчин, которых вы хотели закамуфлировать, имеют к ней непосредственное отношение. Давайте начистоту, кто они?

Ответ был не совсем ожиданный.

– Это женщины, а не мужчины, – сказал Иванчук. – Светлана Гуринович и Ольга Якимчук. Бывшие биатлонистки. Снайперши. В Чечне воевали. В Югославии. Потом снова в Чечне. Я за ними три года гонялся. Вот нашел наконец, пожалуйста.

Турецкий слегка обалдел от такой информации. Неужели все-таки террористическая версия?

Меркулов хладнокровно поинтересовался:

– Они что же, под своими именами летали? Почему вы уверены, что это именно они?

– Мы взяли человека, который документы для чеченцев изготавливал. С его слов составили список таких липовых паспортов. Там сотни полторы получилось. На весь самолет бы хватило. В числе прочих были эти – Якимчук и Гуринович. Девицы родом из Белоруссии, может, ностальгия замучила, черт его знает, но взяли они себе именно такие фамилии.

– Но откуда вы знаете?! – не выдержал Турецкий. – Так можно пальцем в небо попасть. С чего вы взяли, что это они? Я же видел останки пассажиров, там мало что определить можно. Идентификация тел в таком состоянии может занять недели. А вы ведь уже вчера были уверены, что…

– А съемка в аэропорту на что? – хмуро бросил Иванчук. – Там видеокамер натыкано – на каждом углу. Они это, я проверил.

– Ну, блин, дела! – возмутился Турецкий. – У вас террористы среди бела дня на борт самолета поднимаются, вы их знаете в лицо, знаете пофамильно и ничего не можете сделать! Куда мы так придем?!

– Законы менять надо! – заорал в свою очередь Иванчук. – В израильском Бен-Гурионе пассажиры проходят четыре барьера контроля безопасности. Четыре! Всех досматривают спецнаблюдатели, составляют психологические портреты! Дальше пассажиры проходят через рентгеновские ворота. Там ни одна букашка не прошмыгнет, не то что какой крупный зверь! При малейшем подозрении могут раздеть пассажира на контроле буквально догола! А у нас что?!

– А что у нас?! – взвился Турецкий. – Колючей проволоки не хватает – всю страну обмотать?!

– Товарищи офицеры, – сказал Меркулов, – брэк.

– Что будем делать? – Турецкий как ни в чем не бывало повернулся к нему.

Меркулов, как всегда, соображал молниеносно.

– Полковник, – спросил он фээсбэшника, – а на тех аэропортовских пленках Якимчук и Гуринович были одни, их никто не провожал?

– Увы.

– Понятно. Ну что ж, Александр Борисович, я думаю, стоит принять предложение ФСБ и сконцентрироваться только на технической версии. Ну а вы уж, полковник, не зажимайте информацию, пожалуйста, – к прессе она не уйдет, можете не сомневаться. Теперь вам скрывать нечего. Мертвые не кусаются, как говорил Билли Бонс.

Турецкий оставил Константину Дмитриевичу свою папку, главное содержимое которой составляли сведения о вчерашних водных процедурах – неформальном допросе господина Чепыжного. Он с удовольствием рассказал бы об этом сам, так, в сущности, и намеревался сделать – но не при фээсбэшнике же.

Взъерошивая волосы, Турецкий прошел в свой кабинет. Чтобы успокоить нервы, включил ноутбук, решил проверить почтовый ящик. Одно письмо. Вроде рекламная рассылка, ну и ладно.

«Если у вас пропала собака, вы найдете своего пропавшего друга гораздо быстрее, если подумаете об этом заранее. Не дай вам Бог пережить такой стресс, но ситуации бывают разные…»

Турецкий даже вспотел. Украдкой посмотрел по сторонам, хотя кто же тут еще мог быть, в его собственном кабинете. Неужели перст судьбы?

– Ну-ка, ну-ка…

«…Даже самая послушная собака в неожиданной ситуации со страху может сигануть в неизвестном направлении. Сделайте элементарную вещь – закрепите каким-нибудь образом на ошейнике номер телефона. В магазинах продаются закручивающиеся капсулы, но здесь два минуса: человек, нашедший собаку, может не догадаться ее раскрутить и второе – они имеют тенденцию раскручиваться сами. Обратитесь в фирму, где делают гравировки или медальки, – за небольшую плату вам сделают металлическую нашлепку или медальку к ошейнику».

– Это мне, блин, надо медальку, – вспылил Турецкий. – К ошейнику!

Со злостью отключил компьютер. Вышел из кабинета и зашел в соседний, рявкнул:

– Следователь Федоренко!

– Это я, – удивленно поднимая глаза, сказал Миша.

– Отставить поиски истинных личин Гуриновича и Якимчука. Их хладные тела меня больше не интересуют. Займись обработкой технической информации. Установка такая: самолет рухнул сам. То есть либо отказ техники, либо ошибка пилотов.

– Сан Борисыч, – жалобным голосом сказал Миша. – Но так же нельзя!

– Что такое? – удивился Турецкий.

– Ну смотрите сами: вы мне даете поручение, я пытаюсь его выполнить, тут вы появляетесь и командуете: отставить. И даете новое поручение. И так уже второй день. Я в результате так ничего не сделаю!

– А ты привыкай, Михаил. В Генеральной прокуратуре только таким образом и работают. – Ты на завод-изготовитель звонил?

– Само собой. Все Ту-154 выпускаются в Самаре, на заводе «Авиакор». Там есть такой человек – главный инспектор, с которым по таким поводам надо разговаривать. Так вот с ним бесполезно разговаривать. Он по поводу любой катастрофы говорит так: «Все параметры – условия полета, высота, продолжительность полета – и последствия взрыва говорят о том, что это не техническая неполадка». А вообще, по мнению специалистов, взрыв по техническим причинам на борту самолета может произойти только в том случае, если было возгорание или короткое замыкание в электропроводке. Однако и то и другое не может моментально привести к взрыву. О пожаре или замыкании пилот, как правило, успевает сообщить на землю.

– Миша, еще раз тебе говорю: о теракте забудь. Наше дело – техническая версия. Копай глубже. Ладно, я поехал, если что – звони мне на мобилу. Будут меня спрашивать – не знаешь, где я.

– Так я и не знаю.

– Я еду в аэропорт имени графа Шереметева.

Когда до Шереметьева-2 было еще минут двадцать езды, позвонил Грязнов. Вместо приветствия он сказал:

– Так, я не понял, а где спасибо?

– За вчерашнее? За баню? – спохватился Турецкий. – Спасибо, Славка, большое пионерское спасибо!

– То-то же. Значит, получилось? Ну я рад. Слушай, Саня, чего скажу. Стадо бизонов бежит со скоростью самого медленного бизона. Охотники охотятся на самых медленных бизонов. Из-за этого все остальное стадо бежит быстрее. Так и с алкоголем: алкоголь убивает самые медленные и слабые клетки в организме. Из-за этого весь организм начинает работать быстрее и лучше. Соображаешь, что к чему?

– Слава, рабочий день же только начался…

– А у меня он ненормированный, скучный ты человек, Турецкий. Ну ладно, я потерплю до вечера, бывай.

Через несколько мгновений Грязнов позвонил снова:

– Санек, прости, совсем забыл! Мне сегодня Меркулов чудный анекдот рассказал. Подходит Герасим к капитану «Титаника» и говорит: «Собачку на борт не возьмете?»…

Турецкий ехал в Шереметьево-2, чтобы поговорить с директором аэропорта господином Ивановым. Хотя можно было, конечно, вполне вызвать его на допрос в Генеральную прокуратуру, о чем Турецкий не преминул заметить господину Иванову в телефонном разговоре, так что пусть ценит хорошее к нему отношение. И никуда не выходит из своего кабинета, пока к нему не заявится старший советник юстиции, старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ собственной персоной.

На самом деле, Турецкий ехал в Шереметьево несколько по иной причине, в чем и сам себе пока не признавался.

Километров за пять до аэропорта он остановился возле голосовавшей молодой женщины, остановился единственно потому, что у нее немного шевелилась сумка. Это было импульсивное движение, но оно имело далеко идущие последствия. Когда та, не переставая благодарить, устраивала сумку на заднем сиденье, Турецкий спросил:

– Кто у вас там?

– Где?

– В сумке.