Глава 5

Привыкший за годы сначала комсомольской, а затем и партийной работы к постоянным командировкам по краю, которые в советское время стали для него едва ли не образом жизни, Никита Макарович Рогачев перешел на более «оседлый» образ жизни и даже жирком малость заплыл, заняв достойное кресло в администрации губернатора края. Однако он вовремя понял, что губернатор не вечен и пора бы ему самому позаботиться о собственных тылах. И тогда он занялся созданием совместных с иностранным капиталом фирм и фирмочек, из-за чего вновь пришлось мотаться по лесным районам, присматривая наиболее лакомые участки тайги. Конечно, пятьдесят четыре года – это не сорок и даже не пятьдесят, годы напоминали о себе то покалыванием в сердце, то еще какой-нибудь напастью, но он все еще чувствовал себя довольно крепким мужиком настоящей сибирской закваски и не собирался уступать подпирающей снизу и наваливающейся сверху молодой, но откровенно наглой и нахальной поросли. Конечно, можно было бы и пощадить себя малость, однако с каждого ЗАО, ООО и АО он имел неплохой навар. Пора уже было позаботиться и о собственных тылах. Урок с развалом Советского Союза, когда большая масса чиновников от партии осталась при своих интересах и, казалось бы, уверенные в своем счастливом будущем мужики стали вдруг похожи на тех несчастных бедолаг в общественной бане, у которых украли из шкафчика не только дубленку с пыжиковой шапкой, но и штаны с кальсонами, не прошел для него даром. Он желал иметь свой собственный надежный источник пополнения семейного бюджета, чтобы не ломать голову над тем, чем лично для него и его семьи закончится очередная смена власти.

Российско-китайское предприятие «Алтынлес», созданное при прямом содействии Москвы, но фактическим владельцем которого являлся именно он, Никита Макарович Рогачев, и было тем самым «золотым полем» в колхозе дураков, которое он намеревался окучивать, случись вдруг в крае очередная смена декораций.

С Боровой Рогачев вернулся словно выжатый лимон. Впрочем, было бы странным, если бы вдруг он почувствовал себя молодым и здоровым, выбираясь из опостылевшего вертолета и с трудом разминая затекшие ноги. Почти полдня тряски в дребезжащей машине, заполненной гулом, от которого закладывало уши, могли вымотать любого и каждого, однако Рогачев все-таки заставил себя собраться и вместо того, чтобы прямо с аэродрома поехать к сестре, которая после кончины своего Ивана Ихтеева вдовствовала теперь в огромном доме в самом центре Боровска, отправился в офис «Алтынлеса».

Создавая с китайской компанией совместное предприятие, Никита Макарович хотел поначалу обосновать в Хабаровске центральный офис, но, здраво поразмыслив и взвесив все «за» и «против», решил закрепиться в своем родном Боровске, где у него оставались надежные, временем проверенные связи. А на Руси не зря говорят, что в родном доме и стены помогают. К тому же это было выгодно чисто географически и экономило значительные средства СП. И еще один немаловажный фактор.

Когда с китайцами уже были подписаны все документы и встал вопрос о площадях под офис, которые должна была обеспечить российская сторона, ему тут же пошел навстречу директор Боровского деревообделочного комбината и выделил под офис «Алтынлеса» третий этаж кирпичного здания заводоуправления, потеснив при этом какие-то свои службы. Помнил Павел Петрович Проклов ту услугу немалую, когда Рогачев помог ему стать директором ДОКа, сбросив с насиженного кресла прежнего директора. И как только ему предоставилась возможность, платил услугой за услугу… Впрочем, относительно этого комбината, производственные мощности которого не успели растащить на металлолом в страшные девяностые годы, у Рогачева были свои собственные соображения.

При комбинате, ворота в ворота, еще в пятидесятые годы была создана колония с практически бесплатной рабсилой. И теперь он хотел сделать едва не обанкротившийся ДОК базовым предприятием «Алтынлеса»… Короче говоря, планов было громадье, и дело оставалось за малым. Заставить работать на себя Боровской район со всеми его мощностями и таежными угодьями. Ну, а кто воспротивится или попытается брыкаться, как тот же Акай Тайгишев, с тем разговор будет короткий. За свои неполные пятьдесят пять лет, из которых более тридцати было отдано служению комсомолу и партии, а потом – новому рыночно-демократическому строю, Никита Макарович Рогачев прошел суровую школу жизни и сумел-таки остаться на плаву, хорошо зная, что отступать некуда.

Не застав Проклова на месте – времени было уже без четверти шесть, Рогачев поднялся на третий этаж заводоуправления и был приятно удивлен, увидев приоткрытую дверь в бухгалтерии «Алтынлеса». Оставаться в это время в бухгалтерии могла только Раиса, жена Полунина, которой он, Рогачев, предложил должность главбуха компании, как только сам Полунин согласился официально возглавить компанию, а на деле – работать на него. По крайней мере, именно так думал сам Полунин и все, кто работал в «Алтынлесе». Что же касается истинной причины того, что многопрофильный и опытный бухгалтер Полунина бросила вдруг комфортный Хабаровск, где учились в университете ее сын с дочерью, и поперлась за мужем в таежную глухомань… кроме Рогачева и ее самой больше не знал никто. Не догадывался и Полунин.

Заглянув в щелку приоткрытой двери и увидев модную стрижку сидевшей к нему спиной женщины, Рогачев непроизвольно расплылся в довольной ухмылке и вдруг почувствовал, как уходит, словно испаряется, накопившаяся за день усталость, куда-то уплывает раздражение от того, что не все ладится с кедровниками по Боровой. Воровато оглянувшись, он на цыпочках прокрался в комнату бухгалтерии и приобнял вздрогнувшие от неожиданности плечи.

– Ты?! – счастливо выдохнула Раиса, повернувшись к нему всем телом.

– А что? – наигранно удивился Рогачев, касаясь губами ее прибранных волос, от которых сладостно пахло чем-то возбуждающим. – Еще кого-то ждала?

– Дурачок! – Раиса покосилась на дверь, поцеловала Рогачева в губы. – Хотя… впрочем, почему дурачок? Ты и должен ревновать меня, да в руках держать так, чтобы… – И засмеялась игриво. – А то ведь… Ты не смотри, что я пятый десяток разменяла. На меня и молодые еще засматриваются.

– Даже не сомневаюсь в этом, – подыграл ей Рогачев и вдруг снова почувствовал, как чертовски устал за день.

Он вернулся к двери, прикрыл ее поплотнее, сел напротив Раисы и долго смотрел на нее, любуясь точеной головкой, которую украшала молодящая ее стрижка, небольшим аккуратным, немного вздернутым носиком и тонкими чертами ухоженного лица, которое, казалось, неподвластно было подкрадывающимся годам.

Она была чертовски привлекательна и обворожительна, а когда приоткрывала свои розовые, слегка припухшие губки, обнажая жемчужную белизну столь же красивых зубов, вот тут Никита Макарович мог бы побожиться всеми святыми на свете, что ни один мужик, если только он не импотент потомственный, не смог бы выдержать этого испытания колдовским женским очарованием. Тем самым он пытался оправдать себя перед своей собственной совестью в те редкие минуты, когда вдруг на него накатывало чувство вины и еще чего-то муторного перед Полуниным, мужем Раисы.

– А мой-то где? – вдруг спохватилась Раиса, слегка сдвигаясь в сторону.

– Я его в Хабаровск отправил, вместе с нашим гостем.

И вновь она счастливо засмеялась, прижимаясь лицом к его широкой ладони.

– Устал?

– Очень.

– Кофе сделать?

– И покрепче. Кстати, а выпить у тебя, случаем, не найдется?

Она только хмыкнула на это.

– Для тебя – всегда!

Улыбнулся и Рогачев, сердцем отогреваясь от одной только близости этой волшебной женщины.

– Тогда кофе и водочки.

– У меня только коньяк.

– Господи, так это ж еще лучше!

Раиса медленно поднялась, осторожно высвобождаясь из его сильных рук, которые сдвинулись сначала по ее талии, потом по бедрам, еще чуть ниже, еще…

– Обожди, дурачок, – прошептала она, продолжая дразнить его своим розовым язычком и слегка влажными, приоткрытыми губками. – Ну подожди же… Еще, не дай-то бог, войдет кто-нибудь.

– Господи, да кто же прийти сейчас может? – бормотал Рогачев, привлекая к себе податливое женское тело, целуя груди и почти задыхаясь от упоительного волшебства дразнящих запахов.

Она чувствовала, что он не улетит в Барнаул, не повидав ее, и приготовилась к этому моменту.

Наконец-то Раиса высвободилась из его рук, нагнувшись, поцеловала Рогачева в макушку.

– Не обижайся. А береженого Бог бережет.

«Это уж точно, – подумал Рогачев, вздыхая, – бережет». И уже когда Раиса доставала из полутемной глубины небольшого сейфа бутылку с коньяком, спросил негромко:

– Что, Олег снова запил? Когда я с ним в вертолете летел, думал, что от одного только перегара задохнусь к чертовой матери. Даже пришлось перед нашим китайцем хвостом крутить. Сказал, что у «господина директора»… Короче, сохранял лицо российской стороны, как мог, только не знаю, поверил ли мужик.

– Снова запил… – отозвалась Раиса, и на ее тонком лице обозначились жесткие складки. – А он и не бросал никогда! Так, малек притормозил, когда вдруг осознал себя хоть и липовым, но все-таки генеральным директором компании, а когда пообвык немного да пообтерся…

И она безнадежно махнула рукой.

– М-да. Ну, а он хоть не очень… того?.. Светится здесь в пьяном виде?

– Я не позволяю, – глухо отозвалась Раиса, разливая коньяк по рюмкам. Подняла свою и залпом, словно это была водка, выпила коньяк. – Устала я, Никита, очень устала. И от этого непересыхающего пьянства, и от того, что приходится постоянно следить за собой, чтобы, упаси бог, не просочилось чего-нибудь такого о наших с тобой отношениях.

Плеснула в свою рюмку еще глоток коньяка.

– Ну что, Никита Макарыч, за нас с тобой?

Рогачев улыбнулся ей и осторожно, словно боялся пролить коньяк, выцедил свою рюмку.

Поставив пустую рюмку на стол, обнял Раису правой рукой, притянул к себе. Расстегнул пуговки на легкой цветастой блузке и почти зарылся лицом в жаркой груди.

Даже несмотря на то, что Раиса дважды рожала, ее груди были по-прежнему волнующе свежи и упруги, и Рогачеву всякий раз хотелось впиться в них губами и… и утонуть в них навсегда. Это было как наваждение, и он с трудом сдерживал себя, когда в лицо жарким пламенем бросалась кровь.

Обхватив голову Рогачева руками, Раиса прильнула к нему всем телом и почти застонала тихонько:

– Пусти… Ну, пусти же! Я хоть дверь пойду закрою…

Понимая, что он ведет себя, словно мальчишка восемнадцатилетний, и в то же время не в силах заставить себя оторваться от этого податливого бархатного тела, которое также разрывалось в необузданном желании, и осознавая одновременно, что в комнату могут войти уборщица или охранник, он с трудом оторвался от ее груди, облизнул языком пересохшие губы.

– Может… к Олегу… в кабинет?

– Да, конечно, – застегивая непослушными пальцами пуговки на кофте, горячечно прошептала Раиса. – Но сначала… давай еще выпьем.

Дрожащей рукой она наполнила рюмки.

– За нас? За нас с тобой?

– За тебя!

– Нет, только за нас с тобой! И… и пошли. Все! Я и так изголодалась вся, тебя ожидая.

* * *

Уже смеркалось, когда Рогачев отвез Раису Дмитриевну домой. Он еще раз попытался – и снова неудачно – дозвониться до Проклова, и через полчаса загонял посеревший от пыли джип в просторный двор, в глубине которого красовался резными наличниками высоко поднятый вместительный пятистенок, который не так уж и давно являлся олицетворением зажиточной жизни. На высоком просторном крыльце из струганных дубовых досок его поджидала сестра, которая после смерти своего Ивана томилась одна в этом огромном доме. Для нее возвращение в Боровск «младшенького» брата стало едва ли не самым знаменательным событием в ее жизни, которое не могло не тешить ее самолюбие. Во-первых, он – голова и хозяин всего района, а это уже покруче будет, чем сын-прокурор, который хоть и навещал ее время от времени, однако давно уже стал отрезанным ломтем, а во-вторых… По-бабьи любопытная, еще крепкая в теле и не старая, Степанида не только вела домашнее хозяйство, но старалась также жить заботами и проблемами брата и совала свой нос едва ли не во все его дела. Особенно личные. Жену «младшенького» она возненавидела только за то, что «эта городская фифочка» осталась в Хабаровске, «бросив Никиту на произвол судьбы» ради дочери, которой, видите ли, надо было продолжать учиться в городе.