Люди гор
Да! Люди гор! Седые осетины…
Под маской жесткою, обузданных страстей,
Скрывают чувства здесь мужчины…
Здесь отношения обычные людей,
Закрыты словно горные вершины,
В период затяжных дождей.
Но стоит только дружбу завязать,
Они тепло и радость источают.
Хотя аланов гордый сын
Упорно чувства укрывает.
Откуда этот ревностный отпор?
Когда и кем он создавался?
Наверное тысячелетиями он
Еще от нардов прививался!
Здесь чувства нежные всегда считались за позор!
Любовь мужчины слабостью считалась!
И гладил он своих детей, как вор,
Чтобы община не дозналась.
Давным давно, загнанные в ущелья,
Ордой могучею, что двинул хан Чингиз,
Они веками жили так – отрезанные напрочь.
И редко с гор сходили вниз.
И войны были здесь суровой правдой.
Хотя, обычно войны – злой сюрприз!
Здесь шла борьба за веру и язык…
И в этой жизни, очень быстротечной,
Мужчина-воин к ласкам не привык,
Скорее к схваткам вековечным.
Они молились скалам и вершинам,
Потокам быстрым, дереву, орлам.
И сберегли язык свой более похожим,
От скифов данный, как и нам.
Тумана сумрачным волнам,
Слагала песнь струна фандыра.7
Мы тоже скифы, правда нам,
Слагала песнь иная лира.
Но Колаксай – один у нас отец,8
И Автор «Слова», словно бы в беседе с нами,
Поведал, что «Мстислав зарезал Редедю9
Перед касожскими полками».
Седой истории былина!
А истину не долго здесь искать —
Всё сказано в самой былине.
Лишь остаётся указать —
«Касоги» – это осетины!
Мы стали разными в привычках.
Мы стали разными в словах,
Но это – внешняя «отличка»…
А Бог – он тоже ведь Аллах!
Цейское ущелье
В ущелье Цея, 10ток струится.
И низвергаясь с высоты,
О камни острые скалы
На брызги мелкие дробится.
Затем сливаясь рукавами,
Блестя меж чёрными камнями,
Вода стекала, как в лоток,
И возродившийся поток,
Опять с огромной высоты
В провал глубокий низвергался.
И там внизу соединился
С бурливой горною рекой.
Туман в долине и покой.
Прощание с горами
Прощай суровая природа,
Что своенравною рукой
Сотворена. Леса, и воды,
И гор незыблемый покой,
В который раз передо мной,
Предстали стройною картиной —
Кремнистой ломаной грядой.
А мне уже пора домой.
Машина катит вдоль ущелья
И все плывет куда-то вспять…
Вернусь ли я сюда опять?
Или навеки уезжаю?
Хотел бы знать! Но я не знаю.
Мелькнет село, поток искристый…
Орлы парят, скалы гудят.
И горы вспять летят, летят!
На берегу моря
Ну вот и всё, маршрут окончен,
Последний день на берегу.
Внимаю шелест волн спокойно,
С прощаньем медлю. Сберегу
Иль растеряю в суматохе,
Игру лазури с бирюзой,
Дыханье ветра и прибой?
Что шелестит у ног играя
И незаметно так снимая,
Тяжелых дум налёт с души.
И больше некуда спешить…
Покой… И можно дальше жить!
К Аралу
Тараним жижу наискось упрямо.
Вода сечет расплавленным свинцом.
Гудят моторы, цепью мотоциклы
И брызги разлетаются венцом.
На мотоциклах, через Кара-Кумы,
Мы всё-таки пробились не шутя.
Но страшным сном, запомнился мне ливень,
Как пули «пулемётного» дождя.
Пустыня нас не мучила жарою
И знойный нам не чудился мираж.
Стена дождя накрыла пеленою,
И впереди идущего вираж —
Почти невидим был за сеткой дождевою.
Свирепый ливень! Братцы! В Кара-Кумах!
Такое не увидишь и в веках.
Мы пробивались к дивному Аралу!
И дело было вовсе не в песках —
На твёрдых глиняных «такырах»!11
Вполне обычных в тех местах.
Стихия там взбесилась не на шутку
И мотоциклы выли, молотили грязь.
На тех такырах, встретили мы «Волгу»!
Так та – юлой крутилась, будто вальс
Кружила, прыгая на кочках.
Погодка, в общем, удалась!
А дождь прошёл – всё высохло мгновенно!
Кто б рассказал – поверил бы с трудом.
Мы так в той глине извозились!
Отмылись, правда, все потом,
В Аральском море голубом.
Когда мы до него, в конце концов, добрались.
Ныряли, плавали, купались.
А для охоты под водой,
Достали ружья, что с собой
Мы привезли – охота там крутая!
Вода прозрачная такая —
Огромный, чистый водоём.
И много разной рыбы в нём!
Сазаны! Карпы! Судаки!
Сомы – ну просто, как быки.
Гарпун о чешую там иногда ломался!
Куда девались рыбаки?
И рыбы те, что как быки?
Куда вообще, Арал тот удивительный девался?
И кто на это даст ответ?
Ведь было море! Нынче – нет!
В Мцхете
В старинной Мцхете, на краю селения,
В убогом доме, старый человек
При встрече вызывал лишь сожаление,
Он был старее, чем двадцатый век.
Знакомые встречали дядю Мишу
Улыбкой радостной. И он приветлив был.
С ним люди часто говорили
И он охотно говорил.
Он был по-должности музейный старый сторож.
Но был историком, в историю влюблен.
Он рассказал нам множество такого,
Что скрыто уж давно, завесою времен.
Чего не даст вам ни литература,
Ни каталоги званий и имен,
В библиотечных залах и подвалах.
Живой свидетель канувших времен!
При твердой памяти, с живым умом,
Он рассказал о том, что в Грузии, в династии царей,
Есть ответвление от римского Помпея…
Да вы взгляните просто на портрет в музее —
Где изваян был Гней Помпей.
Потом его с Ираклием12 сравните…
Да, да! Три тысячи чертей!
Меж ними два тысячелетия!
А сходство полное!
Вы скажете, наверное, – чудно…
Но Мать-Генетика – великая наука!
И эта истина доказана давно!
Он рассказал ещё о стародавней Мцхете,
И о судьбе монастырей,
О церкви, связанной с поэмой Мцыри.
А кое-что и про князей…
Он рассказал, что Юрий Долгорукий
Был мужем царственной Тамарь,
Два с половиной года был царём Картлийским.
(Так Грузию все называли встарь!)
А после, этот брак распался!
Тамара царством занялась.
И Руставели – Тариэла13
Воспел, Тамарою пленясь.
Я на минуточку представил,
Что было бы с «российской стороной»,
Когда бы брак с грузинкой не распался?
И стал бы он для Юрия – судьбой!
Это же драма! Боже мой!
Сперва б – Москва не основалась!
Её ведь Юрий основал.
(Да, это ж форменный скандал!)
России тоже бы не стало —
Её Москва воссоздала!
А нет Москвы – и нет России.
(Россия просто не пришла б!)
А Киевская Русь – погибла
И Украине жизнь дала…
Такие в общем-то дела!
Представьте, Юрий – грозный царь,
При нём – счастливая Тамарь…
И не трясло бы Мать-Европу:
«Россия! Раша! Страшный враг!» —
Не подставляли б свою… спину —
Под тот американский флаг!
Вот что наделал бы тот брак!
Да… Но на счастье – всё не так!
Прошу за «фэнтэзи» прощенья…
Ну, ладно, ладно! Сам дурак!
Супруг Тамары, Долгорукий —
Конечно, Юрий! Только он —
Был внуком Юрию – другому!
Который с детства нам знаком.
Который основал Москву,
И не пускал туда Литву,
Имел могучий Род, и Дом,
И правил Киевом при том.
А младший, Юрий, – это внук!
Кормился в Суздале, немного…
Но претендентов было много,
Был изгнан братьями на Юг.
В Свинч – дальний город, половецкий,
(В родные – бабкины края.)14
И Половецкая земля
Признала – «облик молодецкий»!
А там, как время подошло, —
Посольство Грузии пришло.
И призван был на царский на трон,
Как муж Тамары и патрон.
Когда же брак у них распался,
Тамара выслала его.
А дальше – просто ничего!
Лишь несколько предположений,
Где след теряется его.
Он дважды взять престол старался!
Но был Тамарою разбит.
Предполагают (осторожно),
Что был в конце концов убит.
Ещё, вот так, – предполагают:
Что отбыл к половцам на Дон.
Ещё есть сведения учёных,
Что он в Поэме – царь Фридон,15
В бессмертной саге Руставели…
Возможно, правда, – это он!
Вопрос открыт. Красив, силён…
И в прошлом – смелый полководец…
Но где же в самом деле он?
Ещё истории… Одна другой смешней!
Но где у «сослагательности» ниша?
И где те точки поворота в ней…?
Всё было под «дворцовой крышей»…
В интригах «дам и королей…»
О многом ведал дядя Миша,
Что скрыто там, во тьме ночей,
«На холмах Грузии» моей!
А что там было, под той крышей?
(В интригах дам и королей!)
Известно было даже мышам,
Что жрали свитки у князей,
Все их пергаменты и письма,
Но всё пропало – в мир теней…
Как жаль, что добрый дядя Миша
Не дотянул до наших дней.
Мир праху бренному его!
Мир славной памяти его!
Житие наше
Безысходность
Как безысходно мы живём.
Работа – дом, работа – дом!
Тоска зелёная на целом белом свете!
Ритм забодал, спасенья нет,
Коллеги тянут на банкет.
Но ты домой, а там дурдом. И дома дети!
И дело в общем-то не в том.
Но как же скучно мы живём.
И разговоры ни о чём.
Знакомых встретил:
«Кто с кем живёт и кто что пьёт?
Кому сосед их – морду бьёт?»
Все новости! Вся жизнь – на этом свете!
Поговорим тогда о том,
Что будет с нами там, потом…
Когда в конце концов отправимся к Харону…16
Хотелось бы, конечно, в рай…
Но тут лишь на себя пеняй!
Что заработал, то и «маешь»17 по закону!
И воздастся!
(А воздастся ли?)
Так что же будет там, потом,
Когда мы на тот свет уйдём?
Что вам, друзья мои,
На это все ответить?
Коль жизнь прожил и не узнал,
Зачем ты жил, о чем страдал?
И чем ты жизнь свою, по совести, отметил?
Кого ты спас или согрел?
Или ты только пил да ел?
По-скотски жил, по-скотски пил,
Так что ответить?
Наверно будет божий суд,
(И исполнение дадут!)
Чтоб за грехи свои мог полностью ответить.
Тут не замнёшь и не соврёшь,
И ни кого не уберёшь,
И жирной взяткой никого не заболтаешь!
Наверно будет все путём…
Но это будет там – на том…
При том неведомо-то: будет иль не будет?
Ну а пока мы все живём,
И все на этом, не на том,
Так может, как-то это всё-таки, отметим?
Не раздаем огонь святой,
И где не платят – ни ногой,
И мы не пастыри, что в праведном завете!
Не раздаём тепла души
И канителимся в тиши,
Но все с комфортом, жить хотим на этом свете!
Так как же, всё-таки – потом?
Когда мы будем все на том?
И кто нам скажет, кто нам верный путь укажет?
И кто ответит не шутя,
Вопрос ведь задал не дитя!
Что будет там, да-да на том, а не на этом?
Наверно, будем в темноте!
Ведь там мы тоже уж не «те».
Ну да, конечно же не «те»,
(Там свет не светит!)
Привычка где-то увильнуть
Или от трудностей «хильнуть»,
Наверно скажется, и там, и на том свете.
Узнаем это всё потом,
Тогда, когда туда уйдём,
Там обоснуемся… Иль далее поедем!
Мы вундеркинды и «рокфеллеры»!
(А как же, братцы, только так!)
У нас все планы – на успех!
Но плохо строим, как на грех.
И электроника – давно в сплошном завале,
Футбола нет, машины-дрянь.
И так везде, куда ни глянь,
Да и промышленность – в критическом провале.
Японцы спорят: «Так иль нет?»
Одни твердят: «На двадцать лет!»
Уже, и спорить, и доказывать устали…
А те, другие им в ответ:
«Какие двадцать! Что за бред!»
Мол, мы от них – пожизненно отстали!
А на проверках – всем шиши…!
Мы на проверках хороши!
Мы на проверках всё, что нужно, понимаем:
И кто нас будет проверять,
Кому, когда и сколько дать,
Мы это всё, всегда и досконально знаем.
Мы норы роем как всегда!
(Иначе – только иногда),
А в общем, мы их как всегда, как крысы роем.
Боимся мы открыто жить,
Душою ближнего любить.
Не по указке, и не кучей, и не строем!
А наша прежняя мораль,18
Закрыла наглухо вуаль!
И ведьма чёрная, и с чёрными когтями,
Вцепившись в душу, тянет в грязь,
Пытаясь вызвать на боязнь.
И повести с собою шаткими путями.
И потребительский кумир
Опутал весь наш этот мир,
Мещанский пошленький и с мелкими страстями.
Все наши «абы» да «кабы»,
Хоть мы конечно не рабы,
Но вот судьбу влачим без просвета по свету,
Без возмущения, без мольбы,
Без героической борьбы,
С одной мечтой добыть хорошую монету.
Один торгует у лотка,
Другой на ринге мнёт бока!
А тот в науку устремился. Эко дело!
Путей бессчетно – цель одна
Цель эта скудна и бедна,
Телец златой у нас царит и правит смело!
На ярмарку! На ярмарку! (Умело!)
Ярмарка судьбы
Сюда! На ярмарку! Быстрее!
И веселее, веселее…!
Пустоголовые бегут…!
Толпятся, очереди ждут…!
По-современному… Как это…? Да! Тусятся!
Туда! Скорее все – туда!
(И что нам – «рыбка из пруда»? )
Туда! Туда! А там, хоть хам! – Все веселятся!
Пройти! Протиснуться!
А лучше – прописаться!
И все хотят, и все бегут,
Туда, где выгодно берут.
Смотрины, кастинги, и конкурсы, и пробы!
Забота общая – одна,
Попасть куда-нибудь туда,
Где можно будет без труда… (Простите снобы!)
О проекте
О подписке