Глава 5. Александр. Рождение, юность, учёба и возмужание
Рожденье его под счастливой звездой
Свершилось в столице – Пелле.
Рожденье ребенка да в царской семье —
Это большое веселье!
Праздновал царь, веселился народ,
Маленький принц в колыбели
Спал себе тихо, не зная забот
И не внимая веселью.
Царь македонский, Филипп II,
Жертвы богам могучим
В храмах торжественно приносил,
Под фимиам летучий.
Вот он наследник. И род не помрёт:
Вырастет – в сильные руки
Царство из рук ослабевших возьмёт.
А там и появятся внуки…
Имя ему нарекли Александр,
В храме жрецы и пророки.
Мальчик здоровеньким стал подрастать,
Опережая все сроки,
Славный и умненький не по годам.
(Как это всё преподнесено нам!)
Имя должно освещать ему путь,
Быть его предначертанием.
Его выбирали – большие жрецы,
Сопровождая гаданием.
Род его шел по преданью царей
От самого Геркулеса.
И с материнской другой стороны,
Предок не меньшего веса —
Через великих Эпирских царей,
От самого Ахиллеса.
Так ничего себе, в общем, родство:
Мощный Геракл – сын Зевса!
И Ахиллес, сын Фетиды морской, —
Предок не меньшего веса.
В общем, герой Илиады – Ахилл
Был Александру предком!
И Александр его боготворил,
И чтил почитанием редким.
Он подрастал с потаённой мечтой —
Вырастет, станет героем.
И славные подвиги совершит,
Как под стенами Трои.
В древних развалинах Трои былой,
Где-то в дворце Приама,
Мальчику найден был воинский щит,
Что по семейным данным,
Будто Ахиллу принадлежал.
Мальчик безумно тот щит обожал.
И почерневший от старости щит,
Веря, что щит тот – Ахилла,
Он с помощью старших над ложем прибил.
И гордость его возносила!
Он в детских мечтаниях твёрдо решил,
Как под стенами Трои,
С этим щитом обойдёт целый мир
И станет отважным героем!
Его воспитанием руководил
Сам Стагирит Аристотель.
Филипп Македонский его пригласил
Для постоянной работы.
Тот близ Миезы ликей учредил,
Сына учил и работал,
Там и великой науке служил,
Там же всю жизнь до конца и прожил.
Он-то воспитанника и приучил
К чёткой, системной работе,
С умным подбором числа дисциплин,
Чтоб обучался в той школе с охотой.
Учил пониманию сути вещей,
Он землю, огонь и воду
Расставил, как сущности, по местам,
Учил пониманью природы!
А там – метафизика! Музыка! Театр!
Недаром прошли эти годы.
У пылкого юноши он возбудил
К познаниям страсть и к походам!
И всё это с детства ему заложил,
На все его зрелые годы.
Тот впитывал жадно! Хватал налету!
И всё без нытья и нудоты.
А стимулом было:
«Всё это тебе,
Сгодится в боях и походах!»
Он верил, что это сгодится ему,
Как в битвах героя Тезея,
Героя Ахилла, Геракла со львом,
На службе царя Эврисфея.
И к чести его, надо твёрдо сказать,
Герой из него получился,
Он всё от учителя получил
И многому научился.
А всё, что касалось другой стороны —
Расизма античных греков…
Надменности греков ко всем остальным,
То тут – ни малейших успехов!
Надменности греков он напрочь не взял,
Отринул как мусор негодный.
Хоть это и было основой тех дней,
Элитным учением модным.
Среди племенных и расистских страстей,
Где был Стагирит «громогласен»…
Для мальчика не было близких идей
И труд оказался напрасен.
А чтобы представить ту древнюю жизнь,
Без льстивости и без прикрасы…
Напомним, что наш, современный нацизм,
Немногим, чем этот вот, древний, ужасен.
Да! Древние греки! Поэзии взлёт!
Театры! Скульптура! А храмы!
И как не прикинешь —
Гомер! Гесиод!
То вам не какие-то хамы!
А сплошь тебе милый,
Культурный народ…
Однако ж – нацизм!
Это драма.
А дело всё в том, что творили они —
Всё только для праведных греков.
А вот к остальным относились они,
Как к варварам – нечеловекам.
И все те изящные, милые штуки —
Для эллинов славных! Шедевры их рук!
(А варвары – скот для тяжёлой работы)
И варвар для грека – не брат и не друг!
Ведь варвар, по сути своей, – несвободный,
А раз несвободный, то значит он – раб!
И значит, он должен на грека работать…
Он думать не может и духом он слаб.
Об этом бы можно и не говорить,
Но всё, что в дальнейшем по жизни случится,
За всем и учитель великий стоит,
И то, с чем учитель – не достучится
До своенравного ученика.
С чем тот – так и не согласится!
Просьба к любителям древней культуры —
Не возмущаться и не враждовать.
Ведь даже, при всём изложении этом,
Я тут и не думал её оскорблять.
И всё, что касается древней культуры —
Всё истинно верно! Она велика!
Ещё несомненно, она и прекрасна!
И кто же тут спорит?
Да только пока…
Пока это всё – лишь для эллинов славных!
Самых великих и истинно главных!
А все остальные – лишь только рабы.
Ну и конечно – клеймённые лбы!
Мир тогда чётко весь подразделялся —
Только на греческий и остальной.
И долгое время таким оставался!
Словом, покуда там «меч» и «кинжал»
С силой всё это не перемешал!
Вы может скажете: «Это неправда!»
Но всё это – правда! Включите мозги!
И вспомните: Гитлер все бредни построил…
Всё взявши от греков! Античных! Увы!
Да, даже и «Хайре!» – на «Хайль!» переделал,
Вот и скажите, что мы не правы.
Хайре! И взлёт устремлённой руки!
Греческий! (Ну и нацистский, увы!)
Что? Голословно? Вот вам подтверждение!
То мудрые греки давали ему,
Мальчику юному, при воспитании —
Гебельс в рейхстаге! Один к одному!
Вот вам известный и мудрый Платон!
А вот изречение – истинно, в тон!
«Варвары все – это наши враги!
Они всей природой своей созданы,
Чтоб быть для эллинов – рабами!
И мы естественно должны,
Как с богом данными врагами
Непримиримо воевать
И беспощадно убивать!
И наша ненависть священна!
Она естественна для нас…»
Ответьте честно: Was ist das?
По-моему, нацизм чистейший!
Хоть изречение в стихах,
А потому, оно примерно.
Но вот изложено всё верно!
И передано не за страх,
За совесть, вы уж мне поверьте.
Ну, а не верите – проверьте!
И это вам не Йозеф Гебельс!
Две с половиной тем словам!
То Древней Греции законы
И не дай бог такого вам.
Все те слова сказал когда-то
Нормальный грек, четвертый век,
Философ, умный человек!
А вот другой великий грек.
И тоже умный человек,
Сам Аристотель Стагирит.
И не разбойник, не бандит.
И то не Мюнхена пивнушки,
Когда боролся там за власть,
А позже, канцлером в Рейхстаге,
С трибуны ненависть и страсть
Распространял наш бравый фюрер,
Уже имея эту власть.
Всё это, милые, – в Трактате!
Умно, научно говорил!
К тому ж ещё и очень дельно…
(Он это там – наворотил!)
«О государстве»… Почитайте…
Что? Почитали? Отрезвил?
«Все варвары самой природой,
Рабами грекам созданы.
Они для нашего народа —
На услужение даны.
Они должны на нас работать,
А мы должны повелевать,
Наказывать всех нерадивых,
А если нужно – убивать!»
Это расистское ученье
И неприкрашенный нацизм
Царили в греческом сознании,
Такой вот – «маленький цинизм»!
И вызывал он в душах греков —
Тот стопроцентнейший нацизм.
И он царил тогда у греков,
Меж миром греков и иным,
Другим, не греческим. Потеха?
То не потеха, то – «Стена!»
Или иначе скажем – «Пропасть»,
Что всё равно – цена одна!
В таких условиях суровых,
Противу мнений, Александр
Возглавил новое ученье,
Уйдя за Граник, за Скамандр15.
Он там приветствовал иное
Взаимодействие людей,
Назвав его, как гомонойя —
Единство разума людей!
И среди множества народов,
Уйдя от рассовых идей,
Он жестко пресекал уродов —
Любимцев рассовых цепей.
А Аристотелевы мысли…
(Прочтите всё ж его трактат!)
В котором гений Аристотель…
И был же вроде – демократ…
Там выдавал такие «перлы»,
Не просто, так вот, напрокат…
Он поучал там Александра.
Он там – от рабства адвокат!
И поучал там очень дельно,
Как государство создавать!
В натуре думал «обкатать»
Свои «идеи» за Скамандром.
Да был отвергнут Александром,
Когда пошёл за Бычий Брод,16
Не взяв его с собой в поход.
Как обращаться им с рабами…?
Умно, научно поучал:
«Да, как с животными скотами!»
При этом мудро добавлял,
Дескать работать все должны,
Но мы должны – повелевать!
А те – лишь только исполнять.
«Рабы – это скот, их как диких зверей,
Держать нужно лишь для работы.
Их можно наказывать и убивать.
Без гнева! Без слёз! Без заботы!»
Вот так-вот любезнейший наш Стагирит
Без хитрых лакун и изъятий звучит.
Не слишком дословно и строго наверно,
Но вот, в основном и по замыслу, верно.
А вот Александр – принял общность людей,
Разведенных прежде по расам,
И он осознал, что их разум един,
Присущ он и грекам и парсам.
Но каждый из них ценит только своё!
И только различия сеет:
«Мы, греки! Мы, греки! А это они!
Вы гляньте-ка! Овцами блеют!»
А это – мы, персы! (Одно только – Мы!)
Красивые, сильные персы!
А это не наши – чужие они!
На этом и царствуют «Ксерксы»!
Нацистские бредни, мы в наши года
Успели познать – это наша беда.
А древние нормой считали ту жизнь!
И слова такого не знали – нацизм.
Столетья прошли чередою с тех пор,
А это зловоние живо и ныне!
Но он среди первых когда-то решил
Убрать это всё, не оставив в помине,
Ни спеси племён и ни славы царей…
Ни местных пиявок, ни злых упырей.
Не ставьте в вину неудачу ему.
Он честно своё отработал.
Прогресс человека на том и стоит,
Что кто-то, когда-то работал.
Глава 6. Родители – отец и мать (Филипп и Олимпиада)
Филипп
Отец его, царь македонский, Филипп,
Кривой одноглазый владыка,
Он ряд македонских племён покорил
И стал самодержцем великим.
Умный. В сражениях непобедим!
Он сильную армию сделал.
Ту, что потом и у сына его,
Будет сражаться умело.
Он постепенно подмял под себя
Всех близлежащих соседей.
Но он понимал, что поймав на капкан,
Не приручить медведей.
Он понимал, чтоб страну укрепить,
Нужно в ней связи наладить,
Он золотые монеты пустил,
По всей неуёмной Элладе.
Тут хочешь, не хочешь,
И злоба – аж в дрожь…
А деньги едины – единый платёж!
Пробовал он и культурой спаять,
Стал музыкантов, поэтов,
И драматургов к себе приглашать,
Не очень-то знаясь на этом.
Тут-то помощником верным ему,
В этом «верхкаверзном» деле,
Стал, как никто, его сын – Александр.
И действовал очень умело!
Средь драматургов, поэтов, певцов,
Трагиков и музыкантов,
У Александра имелись друзья,
С множеством разных талантов.
Был он и сам не обижен судьбой
В этом искуснейшем деле,
Он ведь ещё и умел врачевать,
Хворь исцеляя в теле.
Раны, уколы, обломки стрелы…
(Я о военном деле)
Всё это воин обязан был знать.
И медицину пришлось изучать,
По курсу, в своём ликее.
Биографы часто писали о том,
Что где-нибудь на привале,
Он часто лечил, то солдат, то друзей.
Многие то отмечали.
В деле науки и деле искусства,
Часто Филипп на него уповал.
И Александр, с его тактом и чувством,
В этом надёжно ему помогал.
Олимпиада
Олимпиада, мать, царица,
Властолюбивая жена,
Была ещё верховной жрицей.
На Дионисиях.
Она,
Обвившись змеями, плясала
И бесновалась в кольцах змей.
От страха люди цепенели,
Филипп говаривал о ней,
Смеясь в кругу среди друзей,
Что меж собой и между нею,
Среди перин и простыней,
Боится он на царском ложе
Увидеть этих самых змей.
Стройна, красива, как богиня,
Но гневом огненным полна,
Она всё это по наследству,
По крови, сыну отдала.
Как часто он, той самой крови
Боялся более всего.
Старался подавить борьбою,
Плоды наследства своего.
И вспышки ярости гасил,
Когда на то хватало сил.
Её надеждою был – сын.
Она без памяти любила.
И не скрывала никогда
Властолюбивые мотивы.
Владела её страсть одна,
Чтоб сына увидать на троне,
И вместе с ним повелевать,
И царствовать! Хоть не в короне.
И распускала слух сама,
Примерно, вот такого типа:
Что Александр – был Зевсов сын,
Что вовсе он не сын Филиппа.
То в храме, да при ясном дне, —
«Тень Зевсова её накроет».
А то на ложе, при луне,
Огромный Змей её покроет.
Филипп боялся этих змей
И перестал ложиться с ней.
И как считалось по легенде,
От брака с Зевсом был рождён,
По высшей и небесной воле,
Её любимый Александр,
Для необычной царской доли.
Олимпиада своенравно
Хотела править. Но оно,
Её правление сорвалось,
Когда со временем пришло.
Она до «властушки» дорвалась,
Когда правление пришло,
Кровопролитие настало
И всё как в страшном сне пошло:
Она убила Клеопатру,
А с ней невинное дитя —
Филиппа семя задушила
И расходилась не шутя.
Когда проведал Александр,
Про это материно дело,
Он отстранил её умело,
Дал ей в тиши спокойно жить,
Но в государстве бередить,
В своё правленье, не позволил.
Но эта песня не о том,
Всё это сбудется потом.
Глава 7. Купание в море
Птолемей и Таида
(Птолемей, друг Александра, покинул ассамблею. Ему стало скучно. Он отправился за город на берег моря. Там он встречает гетеру Таиду, которая пришла искупаться. Море штормило, но Таида хорошо плавала и любила штормовое море. Птолемей не очень хорошо плавал, а бурного моря побаивался. Но увлёкшись Таидой, он резко изменил свои намерения и полез купаться в штормовое море.)
Ему захотелось на свежий простор,
Он встал и тихонько вышел.
Сидеть с умным видом, о чём-то судить,
Не понимая смысла —
Нет, это сборище не для него!
Пусть Александр там «воюет».
А он, Птолемей, лучше к морю пойдет,
Где ветер на воле бушует.
И вот он за городом, на берегу,
Тут ветер гуляет игриво.
На камне у берега дева сидит —
Стройна, грациозна, красива.
Задумчиво, грустно на море глядит.
Мечты её где-то далёко,
А волны рядами на берег идут,
Как мысли души одинокой.
И он подошёл, улыбнувшись сказал:
«Откуда ты здесь, нереида?»
Она повернулась и он обомлел,
Пред взором предстала гетера Таида,
Гламурная слава и гордость тех дней,
Слегка источавшая диво-флюиды.
А он, как и все, очарован был ей.
И вот неожиданно встретился с ней.
Почетная гостья того же собрания.
И тоже оттуда, со скуки ушла,
Ей, как и ему, захотелось на волю
И тоже на берег залива пришла.
Он даже пытался ей знаки внимания
Оказывать там, на учёном собрании,
Но тщетными были старанья его,
Не вышло с затеею той ничего.
А тут посмотрела она и сказала:
«Ты тоже оттуда, я знаю тебя!
Ты был на собрании средь приглашённых.
Ты раб македонского царя.»
Птолемей
(С обидою)
Я вовсе не раб! Я товарищ его!
Да знаешь ли ты… Начал он, но осёкся.
И вовремя всё-таки сам остерёгся,
В душе погасив загудевший набат,
Что он Александру, хоть сводный, но брат.
Подробности детства и тайну родства,
Мать Арсиноя ему рассказала,
Но страшную клятву при этом взяла,
Чтоб тайна та явью когда-то не стала.
Таида
Ты видно обиделся. Я не со зла.
Я о тебе ничего ведь не знала.
Друг – значит друг.
Я оттуда сбежала.
И видишь, за город, на море пришла.
Птолемей
Ты в море глядела, с глубокой тоской…
Таида
Это тоска – без конца и начала!
Пришла искупаться, да что-то нашло,
И душу мою вдруг печаль обуяла.
А бурное море я с детства люблю.
В волнах я мечтаю и даже пою.
Там тело под ритмами волн отдыхает
И думы тревожные прочь улетают.
Ведь я по рожденью всё же – критянка.
Но это давно… Я теперь – афинянка!
И жизнь изменилась: веселье, комфорт…
Но часто мне снится обшарпанный порт,
А возле него, как из детства подруга,
Под солнцем горячим простая лачуга.
И вот загрустила, подумав что Крит,
Вон там, среди моря, так близко лежит.
Ведь это – родина моя…
Птолемей
Понятна мне печаль твоя!
Ну, а моя земля вон там,
(Махнул рукой в противоположном
направлении.)
Где Македония. И нам
Привычней бегать по горам,
Чем плавать в море по волнам.
Таида
(Подшучивая)
Так ты вообще не любишь море?
И что? Не нравится совсем?
Но даже дикий Полифем17
И тот любил купаться в море.
Птолемей
И я – люблю! Но с ветром спорить…
Не хочется… Да и штормит…
Таида
А ты послушай, как шумит…
Как увлекает в эту даль…
Там прочь уходит вся печаль,
Там только воля!
Ты плыви…
И наслаждение лови!
Птолемей
С тобой, пожалуй, хоть куда!
(И сам при этом удивился…)
Что неожиданно решился!
А дальше – стыдно отступать.
Решился? Нужно подтверждать!
В башке засел любовный хмель,
Он словно ошалевший шмель,
На запахи цветущих трав
Взлетел, Таидой опьянён,
Хитон свой сбросил – Аполлон
Мог позавидовать фигуре.
И полон молодецкой дури,
Не ведая удар волны,
Не чуя козней сатаны,
Побрёл на волны, словно вол.
Но встречный вал – обратно смёл!
Таида в хохот, платье прочь,
С разбега быстро – под волну,
Всё тело вытянув в струну.
И пронырнув пошла вперёд,
Используя на гребнях взлёт.
То вниз провал, то снова вверх…
И звонкий серебристый смех
Затронул гордость Птолемея.
И он от этого храбрея,
Мгновенно всё сообразил,
С разбега новый вал пронзил
И за Таидой устремился.
Желая храбрость показать,
Решил красавицу догнать.
Держись, мол, дерзкая девчонка!
Но состязание вдогонку —
Ему очков не принесло,
А в море сильно отнесло!
Когда он понял, что далече
Уже от берега заплыл,
То пыл тихонечко остыл
И он стал думать, как ему
На берег выйти самому.
Таида
(Испытывая удовольствие от плавания в
штормовую погоду, удаляется от берега)
Смелее, воин, тут прекрасно!
Птолемей
(Борясь с противоречивыми чувствами,
Птолемей какое-то время плыл за Таидой,
но наконец не выдержал и повернул к берегу.
Таида увидела что у него проблемы
и быстро повернула к нему.
Птолемей мысленно стал укорять себя за то,
что поддался слабости и полез в море.)
Видать – моя судьба на море
Закончить жизненный свой путь.
Я думал в битве где-нибудь…
Всю жизнь готовился, старался…
И так вот просто? Ни за что?
Вдруг обернуться здесь в ничто!
От храброй дури потонуть…
Нет, нужно к берегу свернуть!
Таида
(Догоняя Птолемея)
Ты извини. Я и не знала,
Что у тебя проблемы есть.
Я вижу, демоны морские
Сурово тянут в свою сеть!
(Далее тоном наставника по плаванию)
Держись спокойнее! Расслабься!
О проекте
О подписке