Глава пятая

К весне напряжение только усилилось, поскольку ситуация на фронтах становилась все более тревожной. Челси изменился до неузнаваемости. Бомбоубежища достроили, теперь они были повсюду. Темные шторы на окнах – требование светомаскировки – придавали району особенно печальный вид, который дополняли качающиеся в небе аэростаты, лежащие штабелями мешки с песком, траншеи с колючей проволокой и люди в военной форме. Но больше всего поражал вид перекопанных грядками аккуратных лужаек Королевского госпиталя: как и остальные газоны в центре города, они по указу правительства превратились в огороды. Окидывая взглядом Ройял-авеню с появившимися на ней постами дежурных и непременными пирамидами из мешков, я часто думала, что сказал бы Карл II, если бы увидел, во что превратилась дорога, специально проложенная от королевского дворца к дому его фаворитки Нелл Гвин.

«Убежища Андерсона», к которым многие поначалу отнеслись довольно скептически, как и к противогазам, выданным в период мюнхенской паники, нынче стали неотъемлемой частью садового ландшафта. Их железные крыши, надежно присыпанные землей, также превращались в грядки; осенью некоторые горожане вырастили отличный урожай кабачков, а по весне засеяли крыши редисом, морковью и салатом, хотя кое-кто отдал предпочтение красивым плетистым розам. Мы с Кэтлин обдумывали, какие растения выбрать для огородика, который разбили на плоской крыше нашего дома № 33 по Чейн-Плейс. Нам советовали остановиться на кресс-салате, горчице и латуке. В ящиках на подоконнике у нас взошли чудесные томаты, и мы решили высадить их в почву. В стране начались проблемы с продовольствием, так что собственные овощи не помешали бы. Все старались обзавестись велосипедами. Мы прикрепляли к ним большие корзины для покупок и использовали как основное средство передвижения.

Несмотря на политику нейтралитета, заявленную правительствами Швеции, Норвегии, Дании и Голландии, торпедные атаки Германии на корабли этих стран не предвещали ничего хорошего. И все же для нас стало настоящим потрясением известие, пришедшее ранним утром 9 апреля: на рассвете механизированные колонны немецких войск пересекли границу земли Шлезвиг-Гольштейн возле города Фленсбург и в течение нескольких часов оккупировали Данию, не встретив на своем пути серьезного сопротивления. Одновременно была произведена высадка с моря в районе Копенгагена, Нюборга и в других местах. К 8 утра Копенгаген, прекрасный мирный город Ханса Андерсена, где я так часто гуляла и делала наброски на набережной, возле знаменитой Русалочки, оказался в руках нацистов. Норвегия отвергла ультиматум Германии, решив сопротивляться, и в то же утро 9 апреля части вермахта высадилась в Бергене, Ставангере, Тронхейме и Нарвике. Король и правительство переместились в Хамар – город неподалеку от границы со Швецией, и через несколько часов Осло был занят войсками Гитлера. Первым делом немцы захватили столичную радиостанцию.

Услышав новость, я тут же поспешила к Асте Ланге. Моя приятельница была в гневе и ужасе. По Би-би-си передавали сообщение: правительство заявило, что Великобритания готова принять в своих портах норвежские и датские корабли и оказать им всяческую поддержку.

Пока мы слушали радио, Пер Гюнт с грустным видом сидел у ног своей хозяйки. Видя, в каком она состоянии, верный пес тоже чувствовал себя несчастным. Я же понятия не имела, что сказать подруге, чья страна подверглась такому варварскому насилию и, судя по всему, готова разделить судьбу Польши, Дании и Финляндии. Если бы такое случилось с Англией? Каким образом Аста могла бы утешить меня? Но сама Аста, как и многие ее земляки, была решительной и жесткой. «Мы будем сражаться! – заявила она. – Им не удастся сломить нас так же легко, как они сломили датчан».

И она оказалась права. Норвежцы отчаянно сопротивлялись, чиня всевозможные препятствия на пути захватчиков, которые подтягивали все новые и новые части, пытаясь сокрушить маленькую отважную страну. Пятнадцатого апреля британские войска были переброшены на помощь Норвегии.

В мае 1940 «Странная война», как мы называли этот долгий и неестественно спокойный период, когда, вопреки формальному вступлению Великобритании в войну, никаких реальных боевых действий не происходило, закончилась событием, потрясшим страну: недовольство тори лидером своей партии вылилось в отставку Невилла Чемберлена. Все только и обсуждали что бунт консерваторов. Беспрецедентное свержение премьер-министра серьезно пошатнуло представление британцев о лояльности. Однако по большому счету это событие стало выражением всеобщего недовольства бездействием власти перед лицом растущей опасности.

Тринадцатого мая новый премьер посетил палату общин. В отличие от своего предшественника, проповедавшего «бескровную» войну, он придерживался совершенно иных взглядов. В период «Странной войны» политика правительства часто приводила нас в замешательство. Новый лидер не оставил места сомнениям – Уинстон Черчилль точно знал, по какому пути пойдет Британия. «Мне нечего вам предложить, кроме крови, тяжелого труда, слез и пота», – заявил он. Это обещание больше походило на общепринятое представление о войне, напоминая лекции, которые читал нам на курсах медсестер доктор, в избытке повидавший в Испании и то и другое. «Вы спрашиваете, каков наш курс? Я отвечу: вести войну на море, на земле и в воздухе со всей нашей силой и мощью».

Нашлись те, кого резкое заявление Черчилля привело в ужас. Среди них оказались не только сторонники ушедшего в отставку Чемберлена, которых все еще было немало, но также представители коммунистов и английские фашисты. Среди моих знакомых художников было несколько пацифистов. Понятно, что для художника сама идея насилия отвратительна вдвойне. Однако большинство испытывали чувство омерзения, наблюдая за тем, как полчища нацистов маршируют по Европе, и одновременно тревогу за будущее нашей страны. Поэтому четкое и ясное заявление нового лидера принесло нам желанное облегчение после долгого периода неопределенности и напряженного ожидания. «Вы спросите, какова наша цель? – сказал в той же речи Уинстон Черчилль. – Я отвечу одним словом: ПОБЕДА».

Голос человека, взявшего на себя руководство страной, звучал настолько твердо и уверенно, что всех нас охватил небывалый энтузиазм.

«Кровь, пот, слезы и тяжкий труд» – слова сами собой притягивали внимание, апеллируя к чувствам слушателей. В дальнейшем фразу употребляли постоянно и на все лады – в шутку, с саркастической усмешкой, а кто-то – с мрачной серьезностью. Но одно-единственное слово «ПОБЕДА» давало людям простую и ясную цель и рождало надежду. Именно на такой эффект и рассчитывал наш гениальный лидер.

Дженни вечно твердила, что в Голландии полно нацистов. Но это плохо вязалось с моим представлением о стране, где я прожила почти два с половиной года, и ее жителях – добрых и терпеливых людях. Десятого мая нас ждало новое потрясение, на этот раз еще более сильное, поскольку теперь стало ясно – война вплотную приблизилась к порогу нашего дома: немцы без всякого предупреждения нанесли воздушный и наземный удар по Нидерландам, Люксембургу и Бельгии, а также по городам Франции. Бельгийские и голландские войска оказали ожесточенное сопротивление, и в то же время правительства этих стран обратились к Великобритании с просьбой о помощи.

Следующие несколько дней были сплошным кошмаром. Мы слушали военные сводки по Би-би-си, в которых сообщалось о страданиях невинных граждан. Роттердам – цветущий город, где я писала портреты голландских детей и где у меня до сих пор оставалось немало друзей, – подвергся массированным бомбардировкам, продолжавшимся круглосуточно; кульминацией стало 14 мая – день, когда он был практически стерт с лица земли.

Сидеть возле радиоприемника у себя в мастерской, смотреть на Темзу, невозмутимо несущую свои воды, и слушать новости о варварских авианалетах – все это казалось какой-то фантасмагорией. Роттердам, Гаага, Амстердам, Лейден – такие знакомые названия, тихие уютные городки с их сонной атмосферой, мирными пейзажами и плоскими крышами средневековых зданий – отныне они находятся под пятой нацистов! Это было настолько ужасно, что походило на ночной кошмар, от которого мы вот-вот должны проснуться. Но никакого пробуждения не наступало, точнее, мы просыпались, чтобы услышать еще более страшные вести: выступление по радио генерала Винкельмана^[32], заявившего, что война – он не использовал слово «вторжение» – закончилась полной капитуляцией Голландии. К тому моменту королева Вильгельмина с дочерью Юлианой, принцем Бернхардом и двумя юными принцессами уже покинули страну и прибыли в Англию. Вскоре за ними последовал и кабинет министров. Беженцы из Европы прибывали и прибывали на всевозможных судах, рыболовных траулерах, катерах, небольших рыбацких лодках и любых доступных плавсредствах. Во всех портах – голландских и бельгийских – их безжалостно бомбили и обстреливали из артиллерийских орудий.

В Челси начали готовиться к приему беженцев, хлынувших в страну из Нидерландов. У нас уже жили чешские, австрийские и немецкие беженцы, но многие горожане предпочли эвакуироваться из Лондона в сельскую местность, поэтому сотни квартир и домов пустовали. Я услышала, что срочно требуются переводчики, и отправилась в мэрию предложить свои услуги. Однако очаровательная барышня, записывающая сведения о волонтерах, сказала, что мой фламандский – язык, который я указала как один из возможных, – бесполезен, им нужен бельгийский!

Однако же, несмотря на заявление регистратора, на следующий день мне позвонили из Уайтхолла и спросили, смогу ли я в ближайшее время приступить к работе – предстояло переводить с голландского и фламандского (оба языка похожи, но на последнем говорят в Бельгии). Однако сначала пришлось собрать массу всяких разрешений и допусков, а также пройти собеседование. При этом никому не пришло в голову выяснить, насколько хорошо я знаю язык! Мои слова принимались на веру. Всё, в чем они действительно желали убедиться, – мое стопроцентное британское происхождение.

На основании Закона о защите Королевства Дувр^[33] был объявлен закрытой зоной. Отныне район представлял собой мрачное пространство, обнесенное колючей проволокой, совершенно не похожее на то приветливое место, так хорошо известное многим путешественникам и любимое британцами: солнечный берег, сияющие белизной меловые холмы, поднимающиеся над морем утесы и замок – столь близкий сердцу каждого англичанина символ дома. Поездка в Дувр вместе с отрядом Женской добровольческой службы стала для меня чем-то вроде откровения: на протяжении всего пути мы не встретили ни одного дорожного указателя или таблички с названием поселения – тщательность, с которой они были убраны, поражала воображение. Однако погода стояла прекрасная, после угрюмых лондонских улиц путешествие по сельским просторам казалось приятным разнообразием. Но сам Дувр выглядел чужим и суровым, особенно когда на въезде в город нас попросили сдать документы и выдали пропуска.

Женская добровольческая служба и Красный Крест уже были на месте и делали свое дело. Когда беженцы приставали к берегу на моторках и рыбацких лодках – грязные, усталые и напуганные, не зная, какой прием их ждет, – их встречали эти потрясающие женщины, помогали пройти полицейский досмотр, таможню и справиться с остальной бюрократической волокитой – печальной приметой военного времени. Я хорошо помнила длинные таможенные ангары: в прошлом мне частенько приходилось стоять здесь в очереди, дожидаясь дотошного пограничного досмотра. Сейчас в них развернулись временные пункты приема беженцев: людей немедленно поили горячим чаем, предоставляли теплую одежду и одеяла, а тем, кто приезжал слишком поздно, чтобы в тот же день продолжить путь, давали возможность переночевать. Мы работали сутками напролет, переживать или предаваться отчаянию было некогда: беженцы шли сплошным потоком, каждая новая партия – новая проблема, которую необходимо решить, прежде чем людей можно будет отправить в наспех сооруженные для них общежития.

До сих пор мне приходилось видеть беженцев лишь издали – в Китае на вокзалах и в вагонах поездов. Но теперь мы стали непосредственными свидетелями человеческих страданий и боли, и эту реальность невозможно было игнорировать – война открыто показала нам свой лик, предупреждая всех нас о своем приближении.

«Что с нами сделают? Где мы будем жить? Мы останемся в Лондоне? А у вас бывают воздушные налеты? Как нам жить без денег?» И непрекращающийся вопль тоски по тем, с кем разлучила судьба. Почти в каждой семье кто-то из ее членов потерялся в пути. Многие не хотели покидать порт в надежде, что отставшие найдутся на судах, которые постоянно прибывали в Дувр. В основном на борту были женщины, дети, пожилые мужчины либо мужчины, непригодные к военной службе. Молодых призвали в армию, жены и матери понятия не имели, где сейчас находятся их мужья и сыновья. Обезумев от ужаса перед немецкими полчищами, которые надвигались, словно безжалостная слепая сила, сметающая все на своем пути, женщины бежали в порты и умоляли взять их на борт любой посудины, способной передвигаться по воде. «Как вам повезло, что у вас есть море! – говорили они. – У нас не было никакой преграды, которая могла бы остановить фашистов». Всю дорогу беженцев укачивало, они мерзли, тряслись от страха, скорчившись на дне лодки, когда над головой проносились вражеские самолеты. «Очень много судов затонуло, – рассказывали они. – Тысячи и тысячи людей остались на той стороне, потому что в лодках больше не было мест».