Глава III
Отъезд

В течение следующей недели Цедрику больше прежнего понравилось быть лордом. Ему трудно было свыкнуться с мыслью, что теперь он может исполнять почти все свои желания; кажется, сначала он совсем этого не сознавал, но наконец после нескольких разговоров с мистером Гавишемом Цедди понял, что он в состоянии исполнить все свои самые смелые желания, и принялся за это дело так просто и с таким наслаждением, что сильно позабавил адвоката. В течение недели, остававшейся до отъезда, Цедрик сделал множество самых необыкновенных вещей.

Адвокат долго помнил то утро, в которое они вместе пошли в центр города навестить Дика, а потом донельзя изумили лоточницу «древнего рода», явившись перед её лотком, сказав, что у неё будут палатка и печка, и дав ей деньги, которые показались ей необыкновенно большими.

– Мне придётся уехать в Англию и быть лордом, – мягко объяснил Цедрик. – И мне было бы неприятно вспоминать о ваших костях всякий раз, когда пойдёт дождик. У меня кости никогда не болят, поэтому, мне кажется, я не совсем понимаю, как больно это может быть; но я очень сочувствую вам и надеюсь, что вам сделается лучше.

– Это очень хорошая лоточница, – сказал он адвокату, когда они отошли от владелицы лотка, которая почти задыхалась от неожиданности и не могла поверить в своё великое счастье. – Раз, когда я упал и рассёк себе колено, она мне подарила яблоко. Я всегда это помнил. Вы знаете, ведь нельзя не помнить людей, которые оказали вам добро.

В его честный, простой ум никогда не приходила мысль, что на свете бывают люди, забывающие сделанное им добро.

Свидание с Диком было прямо восхитительным. У чистильщика сапог только что вышли большие неприятности с Джеком, и, когда Цедди и адвокат подошли к нему, он казался унылым. Цедрик спокойно объявил, что они помогут ему избавиться от Джека. Дик почти онемел от удивления. Надо сказать, что лорд Фаунтлерой говорил с ним обо всём совершенно просто. Стоя и слушая мальчика, Гавишем изумлялся, как прямо и без обиняков объяснялся он. От известия, что его старый друг сделался лордом и находится в опасности стать графом, Дик широко открыл глаза и рот и при этом так вздрогнул, что фуражка свалилась с его головы. Он поднял её с очень странным восклицанием. То есть оно показалось странным только мистеру Гавишему, потому что Цедрик уже раньше слышал его.

– Эка штука! – сказал он. – Вы морочите нас!

Очевидно, эти слова немного смутили лорда, но он не потерялся.

– Сначала все считают это неправдой, – сказал он. – Мистер Гоббс думал, что со мной сделался солнечный удар. Я сам не думал, что мне это понравится, но теперь я привык и доволен больше прежнего. Мой дедушка – граф, и он хочет, чтобы я делал всё, что мне нравится. Он очень добр, хотя и граф, и прислал мне много денег с мистером Гавишемом. Часть их я принёс тебе: откупись от Джека.

Дело кончилось тем, что Дик действительно откупился от Джека и у него очутились новые щётки, изумительная вывеска и все принадлежности ремесла. Он поверил своему счастью с таким же трудом, как и лоточница «старинного рода», ходил точно во сне, не отрывая глаз смотрел на своего юного благодетеля, и ему всё казалось, что он сию минуту проснётся. Дик почти ничего не понимал, пока наконец Цедрик не протянул ему руку, чтобы проститься.

– Ну, до свидания, – сказал маленький лорд, стараясь говорить спокойно; однако, несмотря на его усилия, голос слегка дрожал, и он часто моргал своими большими тёмными глазами. – Надеюсь, дело пойдёт хорошо. Мне жалко, что я уезжаю, но, может быть, я вернусь сюда, когда сделаюсь графом. Пиши мне, ведь мы всегда были друзьями. Вот тебе мой адрес. – Он подал чистильщику сапог кусочек бумаги. – Теперь меня зовут не Цедрик Эрроль, моё имя лорд Фаунтлерой, и… прощай, Дик!

Дик тоже замигал глазами с мокрыми ресницами. Он не был воспитанным чистильщиком сапог и с трудом мог бы выразить всё, что чувствовал, если бы даже постарался сделать это; может быть, именно поэтому он молчал и только мигал ресницами и что-то глотал.

– Лучше бы вы не уезжали, – сказал наконец Дик хриплым голосом и опять замигал. Потом он посмотрел на мистера Гавишема и дотронулся до фуражки. – Благодарю, сэр, за то, что вы привели его сюда, и за всё, что сделали. Он… он удивительный малый, – прибавил Дик. – Я всегда считал его молодцом. Он такой славный и… и такой необыкновенный.

Они пошли прочь; Дик смотрел на уходящих и видел их как в дымке; в его горле стоял какой-то комок, но он не переставая следил за прямой маленькой фигуркой, шагавшей подле своего высокого, вытянутого, негибкого спутника.

До дня отъезда его милость лорд проводил почти всё время в лавке мистера Гоббса.

Гоббс стал мрачным, он был подавлен. Когда его молодой друг с торжеством принёс ему прощальный подарок – золотые часы с цепочкой, – Гоббс не знал, что ему делать. Он положил коробочку на толстое колено и несколько раз громко высморкался.

– На них есть надпись, – сказал Цедрик, – там, внутри крышки. Я сам заказал, что нужно написать: «От старинного друга лорда Фаунтлероя мистеру Гоббсу. Посмотрите – вспомните». Я не хочу, чтобы вы меня забыли.

Гоббс опять очень громко высморкался.

– Я не забуду вас, – сказал он, как и Дик, немного хриплым голосом. – И вы тоже не забывайте меня, когда попадёте в британскую аристократию.

– Я не забуду вас, где бы ни жил, – ответил маленький лорд. – Я провёл с вами самые счастливые дни, по крайней мере, многие из моих счастливейших часов, и надеюсь, вы когда-нибудь приедете погостить ко мне. Я уверен, что дедушка будет очень доволен. Может быть, когда я расскажу о вас, он пригласит вас к себе. Ведь вам будет всё равно, что он граф? Правда? Я хочу сказать, что вы не откажетесь приехать по его приглашению только потому, что он граф?

– Я приеду, чтобы видеть вас, – милостиво ответил мистер Гоббс.

Итак, по-видимому, было решено, что, если бакалейщик получит настойчивое приглашение от графа погостить в замке Доринкоурт, он отложит в сторону свои республиканские предрассудки и запакует вещи в чемодан.

Наконец все приготовления были окончены; наступил день, в который сундуки отнесли на пароход; экипаж остановился подле дверей домика миссис Эрроль. В эту минуту маленького мальчика охватило странное тоскливое чувство. Его мама некоторое время не выходила из своей комнаты, когда же она вошла в гостиную, ему показалось, что её глаза стали влажны, сделались очень велики, а нежный ротик дрожал. Цедрик подбежал к ней. Она наклонилась, он обнял её обеими руками, и они поцеловались. Он чувствовал, что им обоим почему-то грустно, хотя с трудом понимал, в чём дело. Однако его губы высказали одну трогательную мысль:

– Мы любили этот маленький домик, Дорогая. Правда? И мы всегда будем любить его. Да?

– Да, да, – ответила она тихим, мягким голосом. – Да, дорогой.

Они сели в экипаж. Цедрик прижался к матери и, когда она выглянула из окна, посмотрел на неё и нежно пожал ей руку.

Потом – казалось, это случилось тотчас же – они очутились на пароходе посреди суеты и толкотни. Подъезжали экипажи, из них выходили пассажиры. Путешественники волновались из-за багажа, который ещё не прибыл и мог опоздать. Большие сундуки и ящики бросали вниз, таскали по палубе. Матросы развёртывали канаты и бегали взад и вперёд. Офицеры отдавали приказания. На палубу поднимались дамы, мужчины, дети и няни. Некоторые смеялись и казались весёлыми, другие печально молчали, третьи плакали, прижимая платки к глазам. Цедрик повсюду видел что-нибудь занимательное для себя. Он смотрел на груды верёвок, на собранные паруса, на высокие-высокие мачты, чуть не касавшиеся горячего синего неба, и уже начал составлять планы о том, как он заговорит с матросами и будет расспрашивать их о морских разбойниках.

Совсем в конце, когда Цедрик, облокотившись о борт, наблюдал за последними приготовлениями возбуждённо кричащих матросов, он заметил, как кто-то поспешно проталкивается через толпу людей. Это был мальчик, державший в руке что-то красное. Дик! Чистильщик сапог, задыхаясь, подошёл к Цедрику:

– Я всю дорогу бежал, хотел посмотреть, как вы отплывёте. Дело идёт отлично. Я купил для вас вот это на вчерашнюю выручку. Носите его, когда попадёте в знать. Бумагу я потерял, проталкиваясь через толпу там, внизу. Они не хотели пропускать меня. Я принёс вам платок.

Он выговорил всё это одним духом. Прозвучал колокол, и Дик отскочил в сторону раньше, чем Цедрик успел заговорить.

– Прощайте, – задыхаясь, крикнул чистильщик. – Берите его с собой в гости, когда попадёте в знать.

И мальчик бросился прочь.

Через несколько секунд Цедрик увидел, как Дик пробирался в толпе на нижней палубе. Он выскочил на берег в ту минуту, когда убирали трап. Дик ещё долго стоял на пристани и махал фуражкой.

Цедрик держал красный платок, украшенный лиловыми подковами и лошадиными головами.

Что-то зашумело, затрещало. Все пришли в смятение. Стоявшие на пристани кричали своим друзьям, отъезжающие отвечали им. Слышалось:

– Прощай, прощай, прощай, старина! Не забывайте нас!

– Пишите из Ливерпуля. Прощайте!

Маленький лорд наклонился через борт и замахал красным платком.

– Прощай, Дик, – во весь голос закричал он. – Благодарю тебя. Прощай, Дик!

Большой пароход двинулся. Люди снова закричали. Мать Цедрика опустила вуаль на глаза. Все волновались на берегу.

Дик видел только прелестное детское лицо, освещённые солнцем светлые волосы, которые поднимал ветер, слышал только сердечный голосок, кричавший: «Прощай, Дик!» Так маленький лорд Фаунтлерой медленно отплывал от места своего рождения, отправляясь в незнакомую страну предков.

Глава IV
В Англии

Только во время путешествия мать Цедрика сказала ему, что он будет жить не в одном доме с ней. Мальчик, узнав об этом, так опечалился, что Гавишем понял, как умно поступил граф, приготовив для миссис Эрроль жильё невдалеке от замка, чтобы Фаунтлерой мог часто видеться с ней. Было вполне ясно, что Цедрик не вынес бы разлуки. Однако миссис Эрроль нежно, с любовью ласкала сына, уверяя, что будет жить совсем-совсем близко от него и нет причин бояться разлуки.