Цитаты из книги «Холодное время»

Почему собачий, а не какой-то другой? Собаки как-то по-особому мерзнут?

Палачи, как вы, наверное, догадываетесь, никогда не были на хорошем счету. Задолго до всякого Террора им не подавали руки, до них старались не дотрагиваться и, расплачиваясь, бросали им деньги на землю. Они могли сочетаться браком только с детьми других палачей. Никто не желал иметь с ними дела. Но из всех этих отверженных семей в памяти народа сохранилось только одно имя: Сансон. Потому что он отрубил голову королю. И королеве. И всем прочим жертвам Террора. Благодаря Робеспьеру эта фамилия снискала кровавую славу, став символом отвратительной жестокости.

Лейтенант поднял обожравшегося кота и вышел. – Он носит кота на руках? – спросил Брюнет. – Кот не любит ходить по лестнице. И не ест в одиночестве. – А почему бы вам не поставить его миску внизу? – спросил Блондин, знатный логик. – Потому что он соглашается есть только тут. А вот спит внизу. – Оригинально. – Да. – Вы не боитесь, что мы разбудим лейтенанта? – Ему это не грозит, в том-то и проблема. Зато, когда наступает фаза бодрствования, он вдвое свежее всех остальных. – Как, однако, сложно руководить уголовным розыском, – заметил Брюнет. – Есть мнение, что мы тут совсем распустились, – сказал Адамберг, отпивая прямо из бутылки.

Камень, вода, птицы. Адамберг выбрал себе скамейку, откинулся на спинку и, сложив руки на затылке, уставился в небо, высматривая самых послушных чаек. Ему не составило труда облюбовать себе одну из них, аккуратно забраться ей на спину и, направляя ее полет, дать ей медленно развернуть крылья, пронестись над полями, достичь моря и повоевать там со встречным ветром. Пролетев так километров шестьсот, Адамберг выпрямился, спросил, который час, и поймал такси.

– Почему, что бы мы ни делали, – сказал Адамберг, – в нас все равно узнают полицейских? – По испытующему взгляду, – хмыкнул Данглар. – Мы проявляем бдительность по поводу и без повода, мы подозрительны, уверены в собственной власти и всегда настороже. Все дело в феромонах, а внешность обманчива. – Кстати, о внешности, – сказал Адамберг, – это вы, Данглар, сняли нас вчера в облачении депутатов восемнадцатого века и разослали картинки на мобильники всему уголовному розыску? – Конечно. По-моему, мы выглядим весьма достойно. – Вот все повеселились-то. – Смех – это защитная реакция на сильные ощущения. Вы, кстати, очень всем понравились. Фруасси влюбилась в вас ровно в девять двадцать утра. Это поколебало ваш привычный образ, сложившийся у них в воображении. И у мужчин, и у женщин.

Все разбрелись в разные стороны, одни отправились обедать в “Рожок”, другие к “Философам”, третьи удовольствовались сэндвичем на рабочем месте, как, например, Адамберг, которому было чем заняться – а именно дописать свою акварель.

Весенний насморк, пояснил он. Он ничем не отличается от осеннего и зимнего насморка, но в его весеннести таится что-то воздушное, слегка необычное и даже жизнерадостное, скажем так.

И эта белозубая улыбка, ясная и искренняя, на минуту искупила невзрачность его лица.

Чем больше пьешь, тем пьешь быстрее,

Все когда-нибудь завершается, ничто не застывает навсегда. Движение побеждает