Глава 5

Я быстро набираю текст, целиком погружённая в фантазийный мир. Герои, будто реальные люди, стоят рядом со мной, за моими плечами и подсказывают, как развивались события их жизни. Их рассказ не всегда совпадает с тем, что задумывала лично я, но тем интереснее. Крутые жизненные повороты удивляют меня саму, и я лишь надеюсь, что этот всплеск вдохновения продолжиться как можно дольше.

В локоть руки утыкается что-то очень горячее, и я запоздало одёргиваю руку и тихо шиплю, поворачивая голову влево. Около руки стоит тарелка с дымящимися макаронами, сверху на которых плавится сыр.

– Спасибо, Кира, – бормочу я, даже не глядя на девушку.

Я просто знаю, что она стоит рядом и что именно она принесла мой обед. Или ужин. Или что там сейчас? Не важно. Кроме Киры сделать это в любом случае некому.

Наверняка моя двоюродная сестра, будучи младше меня на одиннадцать лет, совсем не так представляла нашу совместную жизнь. Она поступила в университет и решила пожить со мной, а не в общежитии. Ее родители – мои дядя и тетя – были безумно рады, думая, что я буду присматривать за их чадом. Но будни писателя таковы, что присматривать скорее нужно за ним. То есть за мной в данном случае.

Я вновь сосредотачиваюсь на тексте, не слыша бормотания Киры. Вероника не прощает такого халатного к себе отношения, и я понимаю, что потеряла нить повествования. В груди закипает злость, а плечо трясётся в чьей-то хватке.

– Лиля! Да ну Лиля же! – с негодованием возмущается Кира, и я наконец поворачиваю к ней голову.

Она отпускает мое плечо и смотрит с осуждением.

– Мне кажется, у Тимки температура. Он какой-то горячий, – Кира задумчиво хмурит свой девичий лоб.

Я вскакиваю со стула и мчусь через коридор в комнату сына. Ему, бедняге, сильно не повезло с обоими родителями. Отец – мореплаватель, заходящий в наш порт раз в год. Мать – писатель, вечно витающая в облаках своих фантазий. У Тимура была хорошая няня и ещё Кира, но разумеется это всё не то. Будь я на месте сына – давно бы подала в суд на саму себя. Возможно, он так и сделает, когда научится писать. Читать Тим уже умеет.

В детской комнате темно, и я замечаю калачик в яркой пижаме на диване.

– Тимош, ты как? – шепчу я и прикладываю ладонь к его лбу.

Горячий.

– Горло болит, и как-то внутри… не очень, – грустно отвечает сын и смотрит на меня своими карими глазами.

Я вздыхаю и целую его в лоб.

Кира приносит градусник, и я вижу 37,5 на дисплее. Могло быть и хуже.

После того как сын съедает немного ужина и выпивает лекарственный сироп, я ложусь к нему в постель. Тимур быстро засыпает под сказку, а я ещё долго смотрю в потолок и ловлю взглядом отсветы фар проезжающих мимо машин.

Мне стыдно перед сопящим рядом ребёнком, что я не могу быть всем сознанием с ним. Даже сейчас, когда он болеет, и я обнимаю его одной рукой, в мыслях я вновь возвращаюсь к Веронике и ее истории. Там появился Джед – главу его повествования прислал мне Макс пару дней назад. После нашего более чем тесного общения на пляже мы не встречались. Макс звонил пару раз, уточняя моменты сюжета, а затем прислал наконец главу. По моим меркам это была даже не глава – так, несколько абзацев, но так мы и задумали с ним. Джед раскроется чуть позже. Максу Джед не очень по душе, и я несколько раз объясняла ему, что только такой парень сможет открыть Веронику. Мой соавтор убеждал меня, что с ним она счастлива не будет, а я отвечала, что ей и не счастье от него нужно вовсе. Макс пыхтел в телефонную трубку и настаивал на своём желании сделать Джеда более сознательным и менее тусовочным. Но это был бы уже не Джед, и мы с Максом возвращались к началу спора.

Мы оба избегали разговора о том, что случилось на большом горячем камне. Это было запретной темой, с которой мы оба не знали, что делать.

Но пока я лежу в детской комнате и смотрю на тёмный потолок, я снова чувствую горячую ладонь Макса на своей пояснице. Чувствую, как другой рукой он обхватил мой затылок и притянул к себе. Чувствую его губы на своих… я провожу пальцем по своим губам и тихо вздыхаю, скучая по его теплу, по его силе, по его близости. Я понимаю, что эти чувства вряд ли куда-то заведут, ведь он так сильно любит Майю, что я не смогу подвинуть ее в его сердце. Скорее уж я пострадаю во время нашего соавторства, а после всё пройдёт само. Я ещё раз грустно вздыхаю и вызываю в мыслях сюжет книги, чтобы отвлечься, как вдруг чувствую вибрацию телефона в кармане домашней кофты.

«Спишь?» – горят буквы на экране от номера, который я все ещё не добавила в список контактов.

«Я вот не сплю», – тут же летит новое сообщение. – «Видимо, сегодняшний кофе в кофейне был слишком бодрящим».

«Или это всё ты и твой взгляд, который преследует меня, стоит мне прикрыть глаза даже на мгновение».

Я давлюсь воздухом и скорее набираю ответ, пока Макс не написал чего-нибудь похлеще.

«Я тоже не сплю».

Мобильник начинает вибрировать от входящего звонка. Я смотрю на спящего ребёнка и, тихо встав с кровати, выхожу на балкон, прикрыв за собой дверь. Здесь тепло, но иногда налетает прохладный ночной ветерок с моря и доносит запах водорослей.

– Алло? – тихо говорю я, прислонившись к стене и глядя на Тимура сквозь стекло в балконной двери.

Макс молчит, но я слышу звук сигаретной затяжки и удивляюсь:

– Ты куришь?

– Я бросил, – хрипло отвечает он, одновременно выдыхая, и мне кажется, что я чувствую запах сигаретного дыма.

– Это ты молодец, – растеряно отвечаю я. – Твоя сила воли достойна похвалы.

Макс усмехается и снова затягивается. Мы молчим, и я отвлекаюсь от разглядывания спящего Тима и перевожу взгляд на своё отражение в стекле. Волосы на голове взъерошены и выбились из привычного пучка. Домашняя кофта растянута в локтях и испачкана чём-то внизу. Я задумчиво очерчиваю пальцем силуэт своего отражения и задаю вопрос Максу:

– Как работа? Что-нибудь пишется?

– Не так быстро, как хотелось бы, – отвечает он. – Твой Джед и эта твоя общая затея несколько выбивают меня из колеи. Как вообще ты это придумала?

Я пожимаю плечами и, услышав на дороге за домом рев мотоцикла, оглядываюсь. Он быстро проносится мимо, и я успеваю поймать глазами только отблеск хромированных деталей. Повернувшись обратно, я наконец отвечаю.

– Я, честно говоря, не помню. Это очень давняя задумка. Ей, наверное, уже лет пять, если не больше. Но раньше я всё никак не решалась за неё взяться.

– Почему? – спрашивает Макс и снова затягивается.

Я раздумываю над ответом и теряюсь. Сложно сказать, почему за одну книгу легко сесть, а другая должна вызреть в голове, почему есть сюжеты, которые пугают даже автора, почему некоторые герои настолько сложные, что их не взять наскоком.

– Потому что… – я пытаюсь все же подобрать слова. – Потому что сложно писать про любовь, не понимая ее толком. Тяжело описывать необычных героев, когда сам в людях… только и делаешь, что ошибаешься.

Макс молчит, обдумывая мои слова, а по моей коже бегут мурашки от его дыхания, которое я еле улавливаю через динамик телефона, и от обнаженности своей души перед этим мужчиной. Я удивляюсь и не понимаю, почему так искренне отвечаю на его вопросы, почему не увиливаю и не скрываю даже тогда, когда, казалось бы, следовало. К чему Максу знать всё это? Зачем я перед ним так раскрываюсь? Я судорожно вздыхаю и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу балконной двери.

– Не думаю, что на свете есть человек, который, познав любовь и людей, не ошибётся однажды в ком-то и не раскроет любовь с новой стороны, – тускло говорит Макс, и я слышу тоску в его словах.

Я понимаю, что его слова перекликаются с его душевным состоянием, и потому мне хочется узнать, как обстоят отношения у него с Майей, вернулась ли она уже из той поездки и как Макс со всем справляется, но я не спрашиваю. Разговор о ней испортит ту неловкую искренность, которая расцветает между нами. Слишком много правды ни к чему в этом телефонном разговоре, и я неловко пытаюсь разрядить эту грусть, тянущуюся от его телефона к моему.

– В этом, наверное, и кроется интерес жизни. Влюбляешься и не знаешь, то ли ты предашь, то ли тебя.

Я говорю шутливо, но замолчав понимаю, что вышло ещё хуже, и закусываю свою губу от раздражения самой собой. Нужно уходить от этой неприятной темы, и я уже открываю рот, чтобы сказать что-то незначащее о погоде, как слышу низкий голос Макса.

– Мне думается, что человек всегда точно знает, может он предать или нет.

Я забываю свою реплику о погоде и высказываю своё мнение.

– Я не согласна. Как это можно знать заранее? В моменте, когда влюблён, кажется, что так будет вечно. Это потом что-то меняется, и человек может сделать шаг предательства. Да что там, некоторые даже не осознают, что делают что-то не то.

Горечь сквозит в моих последних словах, потому что они отражают мой опыт с Антоном, и Макс это чувствует.

– Ты говоришь о чем-то, что случилось с тобой? – я слышу, как он аккуратно подбирает слова и как он действительно хочет узнать эту историю.

Возможно, ему будет легче от понимания, что не он один оказывался в отвратительной ситуации, и я решаю рассказать. Меня моя история уже не задевает, она отболела давно. Хотя я по-прежнему не понимаю Антона, я смогла принять его таким, какой он есть, и отпустить туда, где он будет счастлив.

Я поднимаю глаза на спящего Тимура и тихо начинаю:

– Одним особенно жарким летом я познакомилась с классным парнем. Он был очарователен, весел и беззаботен. Мы часто встречались и гуляли. Антон попросту вскружил мне голову, – я усмехаюсь, вспоминая. – Я души в нем не чаяла. Верила ему и доверяла. Было классно… Месяц или чуть больше спустя нашего знакомства я узнала, что беременна. Пришла к нему с этой новостью, а он в это время сумку дорожную собирал. Оказалось, что он должен был уйти в плавание на следующий день. Антон был моряком, он мне говорил, но я как-то не думала, что он плавал одиннадцать месяцев в году. Он порекомендовал мне сделать аборт, дал деньги. Сказал, что ему было хорошо со мной, но его судьба – море.

Я замолкаю, ощутив ком в горле. Я вспоминаю, как пошла тогда на побережье и долго рыдала. Как приняла решение оставить ребёнка. Как поклялась самой себе, что никогда не прощу Антона. Это было так давно, но воспоминания той долгой ночи были такими живыми, что я ощущаю холод волн, накатывающих на мои ступни, ощущаю россыпь песка под собой, чувствую соленые брызги моря на щеках и не менее соленые слёзы.

Я вздыхаю и заканчиваю:

– Я оставила ребёнка, теперь у меня есть Тимур. Ему уже пять. Антон знает о нем, он тогда вернулся через год, и мы встретились в парке – я, с младенцем в коляске, бледная и усталая от бессонных ночей, и он, загоревший, веселый, красивый. Антон взглянул на сына мимолетно и сказал, что он по-прежнему моряк. Я… я отпустила его. Мне в тот момент просто хотелось спать и совершенно не хотелось выяснять, кто прав в этой истории. Мы разошлись в разные стороны. С тех пор мы не виделись, но я знаю, что раз в год его корабль швартуется в нашем порту на месяц.

Я замолкаю, чувствуя мокрую холодную дорожку на щеке, и с удивлением стираю слезу. Я чувствую обиду и грусть из-за тех давних событий, хотя мне казалось, что всё уже в прошлом. Но оказывается, что нет. Я все так же не понимаю, почему Антон поступил так со мной, не понимаю, неужели я была недостаточно хороша для него, ведь мне казалось, что и он влюблён не меньше моего. Но у него в сердце море, – напоминаю я себе – и эту величину мне не потеснить.

Так же как сейчас сердце Макса всецело занимает Майя, и я опять бессильна перед чужим союзом.

Я снова вздыхаю и прикрываю глаза, не желая тонуть в собственной грусти, когда слышу отрывистый голос Макса:

– Я сейчас к тебе приеду.

Я удивленно распахиваю глаза и догадываюсь, что мужчина хочет меня поддержать, испытывая неловкость от того, что пробудил во мне неприятные воспоминания.

– Нет, нет, не нужно, – быстро отговариваю его я. – Я в порядке. К тому же Тим заболел. Мне нужно быть рядом с ним.

– Что… – Макс запинается, перед тем как первый раз в жизни произнести имя моего сына. – Что с Тимом?

– Простыл. Наверное мороженое переел, – отвечаю я, с облегчением переходя на несложную для себя тему. – У него небольшая температура, но я все равно хочу быть рядом на всякий случай.

– Ладно, – выдыхает Макс, и мы снова молчим.

На этот раз тишина между нами неловкая, мы оба не знаем, что сказать после моих откровений. Макс курит, а я вожу пальцем по стеклу и замечаю, что оно пыльное.

– Ну, мне наверное пора, – неуверенно произношу я.

– Да, да, конечно, – спохватывается Макс, будто уже и забыл обо мне. – Хороших снов.

– И тебе, – шепчу я, открывая балконную дверь и возвращаясь к сыну.