– Я был поглощён вдохновением, считал Майю своей музой. Я писал много и редко перечитывал написанное, зная, что редакторы поправят все ошибки. Я работал сразу над тремя романами и поэтому дело продвигалось не так быстро. В это время Майя радостно сообщила, что написала книгу. Я был только рад за неё. Она не просила помочь или подсказать что-то, иначе я бы конечно понял сразу… – Макс вновь приложился к бутылке. – Я прочитал этот роман позже, когда он уже был издан. Оказалось, что Майя взяла за основу судьбу моих родителей. Не спросив меня, не изменив имён. Да она даже половину событий переврала, потому что не знала точно! – Макс гневно ударяет ладонью по камню и зло смотрит на проплывающий мимо катер. – Она… она умоляла меня простить ее. Говорила, что не будет больше делать подобное. Клялась, что хотела спросить разрешения у меня, но я был занят, – Макс пожимает плечами. – Врала, наверное, как всегда. Я ушёл с головой в работу. Закончил второй роман, и взялся вплотную за третий. Тут, конечно, мой косяк, я не хотел отвлекаться на вычитку и всю эту издательскую ерунду. Ну, и в результате, когда книгу отдали в печать, я вдруг увидел, что некоторые главы сильно изменились. Я полез к себе на ноутбук, чтобы проверить, что я помню свою историю верно, но и там я нашёл эти странные изменения. Сначала я махнул рукой и забыл. А спустя несколько месяцев, проверяя совсем другое, я обнаружил, что те файлы менялись с аккаунта Майи. Я ведь не закрыл для неё доступ к своим книгам, мне и в голову не могло прийти, что она может так поступить. Мы снова сильно поругались. Она говорила, что хотела помочь, сделать как лучше…

Макс надолго замолкает, приложившись к бутылке. Я сижу не шелохнувшись, теребя рукой шнурки своих кед, и не понимая, откуда на свете берутся такие подлые люди, как Майя. Я уже заочно ее ненавижу, потому что то, что она сделала с Максом, – можно назвать надругательством над писателем. И над личностью, если говорить о книге про его родителей. Я хочу узнать книжный псевдоним Майи, чтобы никогда случайно не купить ее книгу, но Макс продолжает.

– Год спустя, когда я заканчивал свой четвёртый роман, в обществе началась шумиха по поводу одного писателя из 17 века, кажется, который присвоил себе работы своей жены. Феминистки задрали головы и выступали везде, где могли. Может ты помнишь? И вот в это самое время издатель сообщил мне, что не будет публиковать мой новый роман, потому что свой второй роман я будто бы украл у Майи. Оказалось, что она за моей спиной пришла к издателю и нажаловалась на мой творческий кризис и деспотичную натуру, – Макс криво усмехается, вспоминая. – Издатель поверил ей. Мне он сказал, что ему не нужна подобная шумиха и известность такого рода, и что он разрывает наше сотрудничество. Майя… Майя сообщила мне, что она ничего такого не имела ввиду, что ее неправильно поняли и все в таком духе. Лгунья – ее второе имя, теперь-то я знаю, – Макс снова пьёт и добивает меня последней информацией. – Ну, а в последнее время мне кажется, что она мне изменяет.

– Ох, – только и могу выдохнуть я, ошарашенная этой историей.

– Родители Майи живут в небольшом городке, километрах в ста от нашего города. Я должен был сегодня съездить к ним с ней, и мы бы вернулись обратно вечером вместе. Но из-за твоего опоздания возвращаться пришлось бы поздно, так что Майя решила поехать сама и остаться там на ночь. Всё бы ничего, но в том городе живет один мужик, и вот с ним… с ним-то, я думаю, она и будет ночевать сегодня.

Я смотрю на Макса круглыми глазами и не верю его словам. Но чему я вынуждена верить, так это его эмоциям, которые написаны на лице. Боль, обида, отчаяние, непонимание, осуждение, неприятие – все они проступили разом, делая взгляд Макса резче, морщины глубже, губы – более поджатыми.

– Но почему, – я неуверенно тяну руку к Максу и кладу ее на плечо. – Почему после всего этого ты остаёшься с ней?

Макс молчит. По обреченности в его глазах я понимаю, что он давно знает ответ, но ему сложно озвучить его так быстро. И я уже догадываюсь, что он сейчас мне скажет. Что ещё он может сказать? Почему мужчина может прощать и прощать женские проступки? По какой причине он не разрывает эту связь, которая принесла столько боли? Я знаю, что сейчас услышу, и потому не даю ему это сказать. Я не желаю это слышать, не желаю знать эту его слабость. Я не могу допустить, чтобы короткие три слова прозвучали здесь и сейчас между нами. Я понимаю, что они что-то могут изменить. Что-то, чего ещё нет, но что мелькает иногда во взгляде Макса, направленном на меня. И я, как пантера, принимаю молниеносное решение, защищая своё.

– Забудь, – срывается с моего языка, а моя ладонь взлетает с его плеча и закрывает ему рот.

Макс, не мигая, смотрит на меня, и я вновь отвечаю ему тем же. Между нами снова та насыщенная тишина, которая накрыла нас вчера на шезлонге после того, как я открыла сюжет своей книги. Взгляд Макса так интенсивен, что я с трудом удерживаю свой и не отвожу. Он пытается понять причину моего поступка. Пытается выяснить, правильно ли он понимает. Он хочет прочесть что-то о нас в моих глазах, и я не хочу это скрывать. Не хочу закрываться, не хочу менять тему, не хочу разряжать напряжение, что уже потрескивает между нами.

Я не знаю, может виновато вино, или море, или жара? Или причиной всего стала откровенность? Макс открыл мне свою душу, пустил в свою личную историю жизни, а теперь сжигает меня своим темным взглядом. Я вижу, что в его глазах обреченность сменяется на решительность. Я чувствую, как его губы под моей ладонью изгибаются в ухмылке. Я замечаю, как напрягаются мышцы на его руке, которой он смахивает мою ладонь со своего лица, а затем обхватывает мой затылок и резко дергает на себя.

В его темных глазах я вижу отражение своего лица – удивленного, не ожидавшего ничего подобного сейчас. Мое сердце моментально ускоряет бег, а дыхание сбивается, когда губы Макса оказываются на моих. Он целует с напором, второй рукой ныряя под тунику на голую кожу спины. Его язык с легкостью врывается в мой рот и кружит там, знакомясь и заявляя о себе.

Не сразу – сначала я таю от его силы, от его решительности, от нашего терпкого винного вкуса, общего на двоих, – но спустя несколько мгновений я протестующе упираюсь Максу в грудь. Я давлю со всей силы, показывая, что это не игра, что я и правда против, и Макс отступает. Он отстраняется, вновь заглядывая мне в глаза, вновь ища там подсказку о причине моих действий, но в этот раз я готова озвучить все вслух.

– Нет. Не сейчас. Не здесь. Не так, – я резко отодвигаюсь и нервными движениями начинаю распускать и затягивать заново пучок на голове.

Я раздражаюсь от того, что своими словами выдала себя с головой. Я фактически сказала «да, но чуть позже», хотя дополнение особой роли уже не играет. Но мне правда не хотелось прозвучать такой согласной, после всей этой истории про Майю. Особенно после истории про Майю. В то же время, я не хочу выступать, как ее полная противоположность, не хочу быть той, чьи объятья служат для забытья. Макс любит Майю – вот почему я говорю «нет» и вот почему меня бесит, что мое «нет» прозвучало как «да».

Запутавшись в своих мыслях, я со стоном роняю голову на руки. Я не хочу испытывать сейчас никаких чувств, мне это не нужно. Но эмоции так волнительны и так притягательны. Я чувствую, как на сердце становится горячо от мыслей о его глазах, его поцелуе, его ладонях. И я ничего не могу с этим поделать.

– Прости, – хрипло говорит Макс, и я испытываю и облегчение, и досаду одновременно.

Он встаёт на ноги и, окидывая взглядом пляж, говорит:

– Я принесу чего-нибудь поесть. И попить, вино закончилось.

Я вскакиваю вслед за ним, придумав спасительную соломинку для самой себя, и быстро отвечаю:

– Не стоит, мне уже пора, няня скоро уйдёт, а я не люблю, когда сын остаётся один дома, он все же ещё мал для этого…

Последние слова я говорю уже тише и медленнее, замечая поднимающиеся вверх брови Макса и его округлившиеся от удивления глаза. Конечно, он ведь не знает про Тима – догадываюсь я и чувствую неловкость перед мужчиной. Наверное, о таком нужно предупреждать заранее. До поцелуев, даже до мыслей о них.

Макс ловит мою правую руку и поднимает вверх, внимательно разглядывая.

– У тебя нет кольца, – констатирует он. – Нет даже полоски белой кожи на месте кольца.

Я смущенно выдёргиваю свою ладонь из его пальцев. Разумеется, у меня нет даже следа от кольца! Откуда же ему там взяться?

– Кольцо и дети не всегда соседствуют, знаешь ли, – грубовато отвечаю я, отворачиваясь, чтобы поднять кеды.

Я выпрямляюсь, удерживая обувь в одной руке, и вижу, что Макс стоит по-прежнему на своём месте. Он опять хмурит свой лоб, немного сердито разглядывая меня. Я не хочу что-то говорить сейчас. На самом деле я хочу исчезнуть прямо с этого камня, но я не умею проделывать такой трюк. Так что я, тихонько вздохнув, делаю шаг, чтобы обойти Макса и уйти, но он второй раз за день не даёт мне это сделать. Он придерживает меня за локоть, и я поднимаю на него свой раздраженно-вопросительный взгляд.

– Только кольцо или кольцо и муж? – Макс щурит глаза, глядя на меня сверху вниз.

Мы стоим слишком близко, чтобы я могла не смотреть на него снизу, и это меня бесит. Мне кажется, что он специально стоит так, чтобы возвышаться надо мной и будто бы даже подавлять меня. Подавлять, чтобы я ответила правду – и меня выводит из себя его недоверие и мелькающая в его глазах мысль о том, что я могу так же легко, как Майя, предавать близкого человека.

Я делаю только то, что могу в этой ситуации – выпрямляю спину, вздергиваю подбородок ещё выше, вытаскиваю локоть из его захвата и резко отвечаю всю правду:

– Ни кольца, ни мужа, ни парня! Ясно?

С этими словами я наконец обхожу Макса и спрыгиваю с горячего камня на не менее горячий песок. Ступни обжигает, но я не хочу терять время и надевать кеды здесь. Нет, я хочу смыться отсюда, раствориться на горизонте, уйти в закат, в конце концов!

– Ты обещала подвести меня до дома! – слышу я смешок в свою спину, и за этими словами чувствую радость Макса от моего предыдущего ответа, чувствую его практически осязаемое облегчение.

– На такси доедешь, не сломаешься! – отвечаю я громко, не поворачивая головы, и мне вслед несётся низкий смех Макса.

На моем лице независимо от меня расплывается довольная ответная улыбка. Я борюсь с ней, хмурясь, но ничего не выходит. Иду к машине и улыбаюсь, как глупая школьница.