Читать книгу «Страх» онлайн полностью📖 — Франка Тилье — MyBook.

15

Прежде чем отправиться на утреннюю пробежку, Камиль Тибо закрылась у себя в рабочем кабинете и вошла в национальную базу данных жандармерии с помощью логина и пароля, которые сообщил ей Борис.

Она надеялась найти след своего донора в каком-нибудь уголовном деле.

Силы правопорядка располагали несколькими значительными базами данных для исследований: базой автомобильных номеров, базой учета правонарушений, учета прошлых судимостей, а также таможен, налогов, страхования по болезни и так далее.

В первую очередь Камиль заинтересовала база пропавших людей, потом она расширила поиск, перейдя в другие базы данных, и сделала запросы по датам около 27 июля 2011 года, то есть как раз перед ее операцией. Вдруг на той неделе нашли тело человека, объявленного в розыск? Или были закрыты соответствующие дела?

Но Камиль напрасно искала по всем направлениям, ничего подходящего так и не нашлось. Ее надежды опять обратились в дым. Хотя она крепко в это верила.

Где же таилась эта женщина, ее донор? Ее следов не оказалось ни в рубриках «Происшествия», ни среди уголовных дел. Оставались инсульты и разрывы аневризмы, покрывавшие почти половину случаев, когда изымались органы. Если женщина, призывавшая на помощь в ее кошмарах, относится к этой категории, у Камиль нет никакого шанса ее найти.

И все-таки… Камиль помнила о малых процентах, которые сопровождали ее с самого детства. О все более и более странных совпадениях, отмечавших вехами ее судьбу. И убеждала себя в том, что смерть ее донора вполне могла оказаться частью этих особых, необычных случаев.

Да пошло оно все к чертям, подумала она, в конце концов.

Молодая женщина откинулась на спинку кресла, разочарованная и уставшая так усердствовать день за днем. Чего ради, в самом-то деле?

Борис появился через час. Он принял душ, переоделся и принес с собой чай без сахара и кофе.

– Закончила?

Камиль кивнула:

– Уже вышла отовсюду. Спасибо еще раз.

Она устало взяла протянутый им стаканчик. Ночью, когда она лежала, прижав ухо к подушке, чтобы лучше слышать биение сердца, ей так и не удалось сомкнуть глаз. Всю ночь оно равномерно, без скачков качало кровь, но иногда Камиль было трудно уловить свое дыхание. Тогда она приподнималась на постели, ловя воздух ртом и прижимая обе руки к груди. Ей казалось, что она задыхается.

Настоящий ад в собственной постели.

Борис не стал задавать никаких вопросов и сразу перешел к делу:

– Так у тебя есть теория насчет того типа, что повесился полгода назад, но ДНК которого непонятно как оказалась под ногтями нашей жертвы?

– Должна признать, что тут я застряла.

– Зато, может быть, у меня есть гипотеза. Я малость покопался в актах гражданского состояния. Он значится единственным сыном, но вдруг у него был неизвестный нам брат-близнец? У близнецов ведь одинаковая ДНК, верно? Это единственное приемлемое объяснение, которое приходит мне в голову.

Камиль насмешливо возразила:

– Тогда уж почему не замороженные клетки кожи, которые засунули ему под ногти хирургическим пинцетом, чтобы сбить нас с толку? Выбрось из головы эту придумку с близнецами. Мы совершенно напрасно топчемся на месте, надо признать, что пока это совершенно необъяснимо.

Борис залпом допил свой кофе.

– В таком случае, думаю, стоит кое-кого навестить. Я раздобыл имя врача, который выписал свидетельство о смерти Людовика Блие. Это Артюр Сувийон, сотрудник Института судебной медицины Лилля. Я созвонился с ним по мобильному. Он сейчас как раз на рабочем месте, крошит какого-то жмурика. Вскрытие.

Она улыбнулась, держа свой чай в руке.

– Трупам, как я погляжу, плевать на праздники. Едем?

Борис улыбнулся в ответ:

– До чего мне нравится вот так проводить пятнадцатое августа!

Через полчаса «клио» Бориса остановилось на почти пустой автостоянке Института судебной медицины Лилля, соседствующего с Региональным больничным центром. Молодая женщина знала этот огромный комплекс наизусть, она провела в нем все детство и добрую часть прошлого года. Ей было знакомо тут каждое здание: в Институт судебной медицины она время от времени наведывалась с Борисом, чтобы присутствовать на вскрытиях, а прямо напротив – психиатрическая больница, ясли, тюремный медизолятор, чуть дальше – кардиологическое отделение. Вот она, ее жизнь, ее игровая площадка. Как бы ей хотелось иметь в качестве воспоминаний морские или горные пейзажи!

Дверцы машины хлопнули. От асфальта поднимались обжигающие испарения с характерным и совершенно невыносимым запахом. Палило солнце, ветровые стекла автомобилей на стоянке ослепляли. Борис выплеснул себе на лицо остаток воды из бутылки и, фыркая, направился к длинному зданию.

Они позвонили, поскольку дверь оказалась закрыта, а у секретарши был выходной. Им открыл сам Артюр Сувийон, черноглазый брюнет лет тридцати, с которым Камиль уже встречалась несколько раз, но никогда по-настоящему не разговаривала. Он казался ей довольно красивым, несмотря на осунувшееся лицо и козлиную бородку, которую словно обкорнали ржавыми ножницами. Они поздоровались.

– Мы вас побеспокоили прямо во время вскрытия? – спросил Борис.

Сувийон снял халат, слегка забрызганный кровью, скомкал его и бросил в угол.

– Коллега закончит. Пожилой господин, что сейчас на столе, очевидно, упал с лестницы. Его нашли у нижних ступенек, наполовину оскальпированным.

– Кошмар.

– Рутина. Пройдемте ко мне в кабинет, на второй этаж.

Камиль с Борисом пошли по коридорам Института судебной медицины, где, несмотря на запах, было довольно приятно, потому что прохладно. Молодая женщина сначала наведалась в туалет. Закрывшись там, она задрала рубашку, футболку и, морщась, потуже закрепила повязку. Боль была жгучей. Порез бритвенным лезвием плохо заживал и превратился в пятнадцатисантиметровую ухмылку. Однако Камиль ни о чем не жалела.

По крайней мере, она могла молча кричать о своем бессилии и гневе.

Она поднялась на второй этаж. Жандармы частенько наведывались сюда, но редко бывали на этом этаже и не знали всех членов команды в лицо. И хотя сегодня в институте было почти пусто, обычно, по словам Сувийона, здесь работало человек двадцать, занимаясь почти всем: от токсикологического анализа до изучения насекомых-некрофагов. Что касается вскрытий, то их делают на первом этаже, в самом конце коридора, куда допускаются жандармы и полиция.

Едва устроившись в кабинете Сувийона, Борис изложил суть дела:

– Мы пришли по поводу некоего Людовика Блие. Прошло уже больше семи месяцев, но, быть может, вы вспомните: он умер первого января этого года. Его нашли соседи, он повесился в собственной квартире, на седьмом этаже многоэтажки, на юге Лилля. Свидетельство о смерти выписали вы.

Врач повернулся к экрану компьютера и просмотрел документы.

– Самоубийство… Первого января… Как не помнить? Мне позвонили из уголовного розыска, вытащили прямо из-за праздничного стола и вынудили поработать. Поскольку выбора все равно не было, я согласился. Порой мне кажется, что у меня абонемент на работу в праздничные дни.

Он очень быстро разыскал фото повесившегося. Крупный план сверху на тело. Камиль была смущена. Она ожидала увидеть ужасное лицо, но глаза мертвеца были закрыты, щеки розовые, лицо спокойное, отдохнувшее, словно он спал.

– Отчаявшийся малый. Дошел до ручки, – сказал Сувийон. – Что вы хотите о нем знать?

– Под ногтями человека, убитого пять дней назад, мы нашли две разные ДНК, – сказала Камиль. – И одна из них принадлежит как раз вот этому типу.

На несколько секунд в кабинете повисла пауза. Заинтригованный Сувийон поглаживал свою бородку.

– Ну надо же… – протянул он и снова задумался. – Быть может, у меня есть объяснение, хотя оно покажется вам невероятным.

– Надеюсь, это не тайный брат-близнец? – улыбнулась Камиль.

Борис бросил на нее косой взгляд и поспешил ввернуть:

– Не сомневайтесь, мы вас внимательно слушаем.

– В тот день меня предупредила «скорая помощь». Блие обнаружил сосед, который заглянул поздравить его с Новым годом через некоторое время после того, как тот повесился. Врачи «скорой» прибыли на место через десять минут. Когда они поднялись к нему, он уже не дышал, но сердце еще очень слабо билось. Они вынули его из петли и интубировали. Потом отвезли в реанимацию РБЦ, чтобы проследить за эволюцией его состояния. Там-то и настал мой черед вступить в игру. Ему сделали две электроэнцефалограммы с интервалом в четыре часа, но они были совершенно «плоские». Мозг умер, а это означало, что и сам Блие по-настоящему мертв. Я лично выписал свидетельство о смерти – в присутствии второго врача – в трех экземплярах. Но в морг его не повезли, потому что его сердце все еще проявляло активность.

Борис нахмурился:

– Я чего-то не понимаю: так он был мертв или не совсем?

– Смерть мозга всегда довольно сложно осознать, потому что вот перед вами человек, у которого нет никаких положительных признаков смерти: он все еще теплый, его грудь поднимается в ритме, заданном аппаратом искусственного дыхания. Скажем так, новейшие способы реанимации создали двусмысленную ситуацию: в пациенте, который таковым уже не является, поскольку мертв, продолжают жить его органы…

Он взял мятный леденец и предложил жандармам. Угостилась только Камиль.

– В общем, благодаря смерти мозга Блие и стал идеальным кандидатом на донорство органов, – продолжил патологоанатом. – Хотя по этой же причине многие близкие весьма часто отказывают в изъятии. Представьте себе родителей, которые видят своего мертвого сына, погибшего, например, в автокатастрофе, но чье сердце все еще бьется, цвет лица у него розовый, и он все еще теплый, если провести рукой по его лбу. Он кажется им всего лишь спящим. Можно убеждать их как угодно, они продолжают надеяться, что сын проснется.

Камиль подумала об анонимном сердце в своей груди, которое, даже будучи больным, позволяло ей жить и о прежнем владельце которого она ничего не знала. Неужели родители, стоя перед телом своей умершей дочери, сказали: «Да, отдайте кому-нибудь сердце нашего ребенка»? Как прошел этот ужасный момент, когда они поняли, что любимое существо ушло навсегда и они его уже никогда не увидят, но что его сердце продолжит биться в груди какого-то безвестного человека?

– Надо заметить, что удушение вообще ведет к уменьшению содержания кислорода в тканях мозга, – продолжал судмедэксперт, – то есть из-за сдавливания шеи в мозг перестает поступать насыщенная кислородом кровь, отчего он очень быстро повреждается, в то время как остальное тело продолжает прекрасно функционировать. Иногда повешенных успевают спасти, но из-за повреждения мозга они остаются инвалидами на всю жизнь. Чаще всего они погибают, но бывает и так, что, несмотря на смерть мозга, удается поддерживать функционирование других органов – как это и случилось с Людовиком Блие.

Камиль слушала молча, посасывая свой леденец. Ей были известны все эти речи вокруг смерти. О трудности провести границу, об обратимых комах, о длинных туннелях со светом в конце, которые кое-кто, по их утверждениям, видел. Она тоже в некотором смысле побывала мертвой. В ходе тяжелой хирургической операции ее сердце остановилось, организм остыл, кровь выпустили из тела – это называется экстракорпоральное кровообращение, – но мозг продолжал функционировать, и сознание достигло мрака как раз на границе с пресловутым туннелем. Наполовину мертвая, наполовину живая, балансируя на грани между двумя мирами, она в какой-то момент оказалась вообще без сердца. В течение нескольких минут у нее уже не было ее старого сердца и еще не было нового. Ситуация, которая неизбежно меняет приоритеты и восприятие мира.

Сувийон продолжил свои объяснения:

– Ну и чтобы уж ничего от вас не скрывать – это мне всегда звонят насчет повешенных, потому что я обладаю компетенцией в правовых вопросах, касающихся здравоохранения, и помимо своей работы судмедэкспертом сотрудничаю также с координационным центром трансплантологии Лилля. Меня всегда вызывают, когда случаются насильственные смерти, которые могут привести к донорству органов. Скончавшиеся от повешения или от пули – не те кандидаты, которыми стоит пренебрегать, потому что они дают больше двенадцати процентов доноров. Вся цепочка имеющих отношение к посмертной судьбе тел, включая судмедэкспертов, весьма небезразлична к донорству органов.

Камиль с любопытством слушала все, что он говорит о донорстве. Ей нечего было делать в этих стенах, и все-таки она здесь. Может, это еще один знак судьбы? Может, она следует незримым путем, который направит ее к ответам? Это было так волнующе.

Малые проценты, – подумала она. – Опять случайности, совпадения, которые преследуют меня с раннего детства…

Врач снова заглянул в компьютер и запустил программу, которую молодая женщина знала слишком хорошо: «Кристалл». Она наклонилась к экрану, но Сувийон успел набрать свой логин и пароль раньше, чем она смогла их увидеть.

– У вас есть доступ к программе координации трансплантаций? – удивилась она. – Здесь, в Институте судебной медицины?

– Да, есть, потому что я тесно сотрудничаю с Национальным биомедицинским агентством, которое базируется в районе Ла-Плен Сен-Дени. Но ограниченный, потому что я могу получать информацию только о тех донорах, с которыми сам имел дело. Куда уходят органы и кто их получает, мне неизвестно… Это очень закрытая и анонимная информация. Сплошные штрихкоды.

«Нет ничего нового под солнцем, – подумала Камиль. – Войдя в программу, Сувийон выбирает несколько критериев поиска и затем кликает на имя Людовика Блие. Открывается сводный документ с медицинскими терминами и номерами».

– Вот… У нашего висельника не было ни семьи, ни близких родственников, которые могли бы воспротивиться изъятию органов. А надо знать, что в делах донорства тот, кто не возражает, считается согласным. Другими словами, во Франции мы все потенциальные доноры органов, если только еще при жизни не впишем себя в национальный регистр отказников. Но Блие не тот случай. Мы всегда стараемся связаться с семьей, чтобы родственники приняли окончательное решение. Но если никто не объявляется, действуем.

Он внимательно просмотрел документ.

– Вижу, что координационная команда изъяла у него почки, легкие, сердце, печень. Короче, полный набор. – Он кликнул мышью. – А, вот что меня интересует, ткани… Изъяты роговые оболочки глаз, головки бедренных костей, массивные кости, а главное, кожа со спины, бедер и рук… Все эти элементы идут в основном в банк тканей, который находится в Региональном больничном центре, для будущих пересадок, поскольку у них более-менее долгий срок хранения.

В голове жандармов сразу щелкнуло: пересадка кожи. Камиль злилась на себя за то, что сама не догадалась, хотя ведь имела к этому непосредственное отношение. Пересадка… Именно пересадка была ключом к неразрешимой проблеме ДНК.

– Тому, кто убил Арно Лебара, пересадили кожу Блие, – объявила она, пристально глядя на Бориса. – Потому-то мы и нашли его ДНК под ногтями нашей жертвы.

Врач кивнул:

– Да, действительно, это единственное объяснение, которое я вижу. Хотя чаще всего для пересадки кожи используют собственный эпидермис пациента: изымают у него куски неповрежденной кожи, чтобы залатать обожженные места. При аутотрансплантации не бывает отторжения. Но в некоторых случаях обожженные поверхности слишком велики и нетронутой кожи не хватает.

– Это ведь касается серьезно пострадавших от огня? – спросил Борис.

– Главным образом да. Приходится действовать очень быстро, нет времени вырастить кожу пострадавшего в лабораторных условиях. Тогда ему пересаживают кожу донора, но речь идет лишь о временном решении. Обычно еще до того, как через несколько недель проявятся признаки отторжения, ему пересаживают его собственную кожу, которую успевают вырастить в лаборатории.

Он закрыл программу. Борис попытался представить себе типа с заплатами на лице и теле из кожи Блие. Наверняка убийца серьезно обгорел…

– Это может объяснить то, что под ногтями найдены две разные ДНК, – сказал он.

– Точно. В эпидермических слоях вашего убийцы наверняка была ДНК его донора, в данном случае нашего повешенного. Вы столкнулись с тем, что называется химерой, как мифологическое чудовище: один человек с двумя разными ДНК в разных частях тела.

Камиль промолчала, поскольку еще никогда по-настоящему не размышляла об этой истории с химерой. Не является ли и она сама такой же химерой? Сердце у нее в груди обладает ДНК, отличной от ее собственной. По этой-то причине ее организм так яростно борется с ним, отвергает его.

Она так погрузилась в свои мысли, что позволила Борису опередить себя.

– Достаточно узнать, кому была пересажена кожа Блие, – сказал Борис, – и мы найдем нашего убийцу. Я знаю, что ваша программа может делать такие вещи: связать донора и реципиента.

– Да, верно, но у меня нет права на такой запрос. Как я вам сказал, мой доступ к «Кристаллу» очень ограничен, я никогда не знаю личности реципиентов. Но вам в рамках судебного расследования получить разрешение будет относительно просто.

Он взял лист бумаги, карандаш и написал имя и адрес.

– Получите разрешение у судьи, в чьем ведении находится ваше дело, а затем перешлите его по факсу или заверенным письмом по электронной почте директору биомедицинского агентства, чьи координаты я вам записал. В рамках конкретной судебной процедуры он снимет замок анонимности и установит связь между донором и реципиентом. И вы тогда узнаете имя вашего убийцы.

Вполне удовлетворенный, Борис взял листок и встал, но Камиль не шелохнулась.

– Я и не думал, что мы так продвинемся, придя сюда.

– Был рад помочь. Ваш случай довольно замысловат, я его запомню. Такого рода анекдоты всегда интересны для студентов-медиков, да и для криминалистов тоже.

– Камиль? Ты идешь?

Молодая женщина сидела не шевелясь, устремив глаза в пустоту. Эти истории про химер только что подсказали ей путь, даже мысль о котором раньше не приходила ей в голову.

Самый очевидный из всех и который с самого начала был у нее перед глазами.

Тот, который, быть может, раскроет ей личность ее донора.

1
...
...
16