8

Мы взрослеем.

Годы идут.

Воспоминания обрушиваются на меня, как град ударов.

В потоке людей были те, кто помогал направлять течение.

Например, Джули. Не знаю, нравилось ей это или нет, понимала ли она, что делает, но она была старостой, и даже те, кто не общался с ней лично, знали, кто она такая. Тут как посмотреть: она либо указательный столб, либо козел отпущения. Подумайте – над кем смеются? Кому не хватает уверенности? Кого унижают? Джули, между прочим, хоть и была предметом насмешек на контрольных, все равно собиралась с силами и каждый день зачитывала объявления.

Джеффри тоже был таким, но немного по-другому. Он был уверенным в себе и добродушным, и его никто не трогал: слабых мест у него не было. Однажды я услышала, как кто-то смеется над его вязаным жилетиком (по совпадению, это был тот день, когда в столовой меня ударило молнией дружбы), – и тогда я впервые увидела, как человека заткнули одной лишь улыбкой. Какой-то мальчишка поймал его на выходе из столовой и спросил, до какого возраста мама Джеффри планирует выбирать ему одежду. Джеффри улыбнулся ему добродушнее некуда, и мальчишка так и остался стоять как вкопанный, а мы с Джеффри пошли дальше, к моему шкафчику.

Он мог общаться с кем угодно. С задротами, с качками, с ребятами из театралки, с панками – разницы не было. Универсальный переводчик. Потоки людей текли вокруг него целыми днями, впитывая позитивную энергию. Мне хотелось быть как он. Поначалу я почти всегда чувствовала себя присосавшимся к нему паразитом и надеялась, что когда-нибудь это закончится. Если на уроке нас разбивали на пары и он хотел быть со мной, мне казалось, это потому, что он знает: другой пары у меня нет. Когда он хвалил мои рисунки, мне слышался только белый шум.

А потом однажды летом между седьмым и восьмым классами наш телефон зазвонил и папа поднял трубку.

– (), это тебя! Какой-то мальчик. Говорит, его зовут Джеффри, – сказал он.

Я стояла в гараже перед мольбертом, на котором был изображен извивающийся тоннель из плоти, похожий на горло, и с моей кисти капала черная краска. Я вытаращилась на папу, который с недоуменной гримасой протягивал мне трубку из дверей кухни.

– Джеффри Блументаль? – уточнила я.

– Джеффри Блументаль? – повторил папа в трубку. Послушал и сказал мне: – Говорит, да, но можешь звать его, как хочешь.

Ноги понесли меня вперед, я толкнула дверь с москитной сеткой, зашла на кухню и схватила телефон.

– Привет? – сказала я.

– Здорово, Кот!

Точно Джеффри. Он всегда звал меня Кот.

– Прости, что так внезапно звоню. Я бы тебе написал, но у тебя нет телефона. Ты и сама знаешь. Занята сегодня? Мой брат Джейк собирается закатить большую вечеринку для своих друзей футбольной закалки, и я надеялся, что ты придешь и мне не придется одному их терпеть.

Он сказал это так, как всегда говорил: доброжелательно и по делу, со щепоткой смирения.

Я открыла было рот, чтобы спросить, почему он не позвал __, или __, или __, но не смогла вспомнить ни одного имени, которое можно вписать в пробелы. Попыталась вспомнить, с кем Джеффри вообще проводил время, и в голову пришла только я сама. У нас были общие друзья, но я ни разу не слышала, чтобы Джеффри общался с ними вне школы.

– У нас есть какие-то планы на сегодня? – спросила я папу, который уже присел за кухонный стол и продолжил читать свою газету.

– Мама трудится над новым бонсаем для выставки, а я в ближайшем будущем собираюсь читать вот эту газету, – ответил он. – А что?

Я протянула ему трубку и спросила:

– Отвезешь меня к Джеффри домой?

Кэтрин

Ощущение, будто в голове стоит проектор, который проигрывает пленку с моей жизнью, но показывает ее мне кусками. Пока мы с Джеффри идем по коридорам к офисам администрации, я отчаянно стараюсь вспомнить что-нибудь еще. Может, если я вспомню, как мы сюда попали, пойму, как выбраться. Если выберемся, больше никто не умрет.

Коридоры недовольно вздыхают. Где-то вдалеке слышны шаги. Подходят ближе, затем сходят на нет.

Я поглядываю на Джеффри, который постоянно озирается – проверяет, нет ли еще кого в коридоре. Нет ли тех, кого мы потеряли. Они где-то рядом, шатуны, как Марк. По шагам их не узнать.

Джеффри проводит левой рукой по лицу, ощупывает контуры. Опять. Задумался. Прямого ответа из него не вытянешь, когда он в таком состоянии, но я все равно хочу в сотый раз задать ему те же вопросы. Ты знаешь, как мы сюда попали? Есть ли у тебя идеи, как выбраться?

Ты помнишь, как меня зовут?

Может, меня и зовут Кот. А может, и нет.

Но если я больше никогда не услышу, как Джейк Блументаль и его друзья говорят: «Эй, кис-кис-кис, киса», я умру счастливой.

9

Наступил вечер.

Джеффри, его старший брат Джейк, их мама Синди и две собаки жили в кирпичном доме в стиле «ранчо» с большим задним двором. У Синди были пышные волосы, большие губы и броский макияж, поэтому и на жизнь она зарабатывала, продавая все это. Сразу было видно – ей нравилось, когда дома много народу.

Папа Джеффри от них ушел. Джеффри не любил это обсуждать.

– Ты Кот! – Я еще не успела зайти, а Синди уже меня обнимала. – Джефф сказал, что я тебя узнаю, как только увижу. Я так рада, что ты пришла. Он ненавидит сидеть в одиночестве на этих тусовках. Проходи вон туда, через кухню, он должен быть где-то на заднем дворе.

У нее были темные волосы и зеленые глаза, и она была вообще не похожа на Джеффри. Я некоторое время таращилась ей в лицо, прежде чем заметила хоть какое-то сходство. Она провела меня через гостиную, где несколько родителей, развалившись на креслах и диване, смотрели футбол на низко стоящем телевизоре, а вентилятор в углу обдувал их воздухом. Я торопливо прошла мимо них на кухню, где складировали фастфуд. Раздвижные двери, выходящие на заднее крыльцо, были широко открыты. Снаружи толпа почти-девятиклассников устроила спонтанный футбольный матч, а родители общались, сидя за складными столами, расставленными по двору. Рядом с крыльцом стоял гриль, за которым какой-то дядька одной рукой переворачивал котлеты для бургеров, а в другой держал банку пива. Двор окаймляли свечи от комаров, замаскированные под факелы тики.

– Кот!

Джеффри сидел на складном стуле сбоку от крыльца, а по бокам от него расположились два старых слюнявых сенбернара. В кои-то веки он был в футболке и шортах. Меня поразило, что ноги у него волосатые. Не то чтобы я не ожидала, просто мне в голову не приходило, что ноги у Джеффри – не штанины цвета хаки.

Мне вдруг показалось, что я чересчур расфуфыренная. Мама предложила купить мне платье, чтобы я раз в жизни красиво нарядилась, хотя сама я тоже предпочла бы шорты и футболку. С платьями у меня проблем нет, но не когда я единственная девочка на вечеринке парней-старшеклассников.

Джеффри подскочил.

– Прости, – сказал он. – Я бы тебя встретил у двери, но не знал, когда ты придешь. Хочешь… Хочешь попить чего-нибудь? Сейчас у нас только газировка. И вода, но она из-под крана, если ты такую пьешь…

– Да нет, – ответила я, – и так нормально.

Джеффри улыбнулся.

– Я очень рад, что ты пришла, – проговорил он.

– Я тоже, – сказала я.

И тут мне в затылок врезался футбольный мяч.

Кис-кис, киса

Джейк Блументаль – негласный лидер неизменных. Когда все только началось, когда мы только попали в Школу – поодиночке, без воспоминаний о том, что произошло, – когда мы стали меняться, когда поняли, что эти перемены рано или поздно нас погубят и что нам отсюда не выбраться, он собрал свою шайку говнюков-затейников и соорудил крепость в офисах администрации. За едой в столовую они ходят по прямой и никогда не попадают в паутину коридоров, где те, кто преобразился, живут в страхе наткнуться на шатунов.

Объясню контекст.

Джейк и его компашка придурков нас боятся.

Вот и весь контекст.

По словам Джеффри (он единственный, кто их не пугает, с кем они хоть сколько-то готовы общаться), они считают, что мы преображаемся, потому что нас «отвергли», и, если войти с нами в контакт, тоже начнешь преображаться. А если это произойдет с ними, они никогда не выберутся из Школы. Некоторым из них кажется, что из-за нас мы все тут и застряли, как будто в Школе мы на карантине. Как будто выбраться можно, только избавившись от нас, как от инфекции.

Всеми этими теориями они лишь красиво маскируют свой страх. Я-то понимаю – раньше я боялась их. Может, и сейчас немного боюсь. Пусть мое лицо и превратилось в кошачью маску, это еще не значит, что у меня меньше шансов на побег, чем у тех, кто сохранил свою нежную кожу, открывающиеся рты и глаза. Поэтому, когда Джеффри передает мне очередную теорию Джейка, я записываю ее в раздел «хрень» и забиваю.

Пусть боятся моих шагов в темноте.

10

Футбольный мяч. Моя голова.

Вот я стою – а в следующую секунду уже лежу на земле.

Собаки залаяли, кто-то засмеялся, и Джеффри опустился рядом на колени, чтобы помочь мне встать.

– Все в порядке, – сказала я, одной рукой держась за затылок и быстро смаргивая слезы.

– Осторожней там, – раздался чей-то голос.

Я повернула голову и увидела Джейка, подбежавшего, чтобы забрать мяч. Косматый, зеленоглазый, атлетичный, словно под солнцем созревший Джейк Блументаль. Я и раньше его видела, когда он с друзьями подрезал Джеффри в пицца-палочковой очереди, когда он проходил мимо в коридорах, всегда против течения. Но сейчас он обращался ко мне, лично ко мне, и от этого стал больше, чем мои представления о нем.

Я ничего не могла сказать – я была уверена, что изо рта польется главным образом рвота. Поэтому я плотно сжала губы и просто смотрела, как он пасует мяч обратно друзьям.

– Прости, – вздохнул Джеффри, – даже не извинился. Он придурок.

– Ничего страшного, – ответила я. – Это же случайно.

Не знаю, правда ли это было случайно, но точно помню, что, пока мы с Джеффри проводили остаток вечера на обочине вечеринки, я наблюдала за Джейком.

Зачем мне это вспоминать? Почему это важно?

Админы

Офисы администрации окружены электрическим забором и баррикадой, сооруженной из примерно тысячи деревянных кольев. Мне от них давно не по себе. Откуда админы их взяли? Раньше мы по семь часов в день просиживали задницы на одном металле и пластике. Даже постучать, чтоб не сглазить, было не по чему.

Электрический забор меня удивляет меньше. Школа постоянно что-то подобное выдает.

Джеффри практически профессионально освоил дорогу в администрацию. Когда мы приходим туда, он нажимает кнопку звонка на стойке секретарши и засовывает руки в карманы по стойке «не хочу вам мешать, но и уходить не собираюсь».

– Не мельтеши, – говорит он мне. – Они ни за что не станут с нами разговаривать, если вести себя нервно.

– Я не нервничаю, – отвечаю я, протирая свою маску, – я злюсь. Я злюсь и никуда не уйду, пока не узнаю, кто напал на Джули.

Дверь с грохотом распахивается, и оттуда выступает Раф Джонсон, целясь из арбалета прямо нам в лица. Сказать «целясь мне в маску» будет точнее, потому что никто из администрации никогда и ни в чем не подозревает Джеффри. Раф – полузащитник, коренастый и быстрый, все еще носит именной бомбер своей футбольной команды, только с оторванными рукавами, словно персонаж из экшен-фильма восьмидесятых.

– Представьтесь, – требует он.

– Это мы, – говорит Джеффри, потому что мы стоим прямо перед Рафом и годами ходили с ним в одну школу.

– Что-то у меня палец указательный чешется, Джефферс, – отвечает Раф, – и подружка твоя выглядит не очень.

– Пошел ты, Раф, – говорю я.

– Куда глазки твои подевались, киса? – спрашивает он.

– Пошел ты, Раф, – повторяю я.

– Просто хочу убедиться, что никто из вас не наведывается в Ножовище.

– Что нам делать в Ножовище? – говорит Джеффри.