Тогда господин заметил, что вроде бы для этого ей нужен и мужчина, однако Амалия не растерялась: «Ну вы же тут».

– Но только до Милана, – сказал господин, отсмеявшись.

И все же там он помог ей с пересадкой и отнес ее багаж в вагон № 24, где она с радостью обнаружила, что ее место номер тридцать пять находится возле окна.

Рядом никто не сидел, и незадолго до выхода место напротив заняла обвешанная бусами полная женщина, водрузившая на соседнее сиденье собачью переноску, из которой показалась мордочка маленького шпица.

Амалия улыбнулась сначала собаке, потом даме, и дама улыбнулась в ответ.

– Милая собачка, – сказала Амалия, и дама кивнула.

После Милана поезд до того разогнался, что уже практически невозможно было рассмотреть пейзаж. Мимо проносились усадьбы и тополиные аллеи, появлялись и исчезали шпили церквей, деревни, по бескрайней равнине текла река, так что через некоторое время Амалия перестала смотреть в окно.

Она открыла свою огромную сумку и достала термос, налила себе обжигающего чая и развернула бутерброд с ветчиной, который сделала еще утром.

Шпиц с жадностью уставился на нее.

– Можно? – спросила Амалия, отщипывая кусочек ветчины.

Дама кивнула, ее бусы сверкнули, и шпиц слизнул ветчину с руки Амалии.

На мгновение она снова с ужасом задалась вопросом, где она и почему кормит собачку в этом мчащемся поезде. Но потом увидела в своей сумке прозрачную папку туристического агентства с большой надписью «Рим» и снова все вспомнила. Осталось понять, знает ли она итальянский.

Она решила попробовать. И, указав на шпица, спросила хозяйку: «Comment il s’appelle?»^[1]

Ответ последовал незамедлительно: «Зорро».

До Болоньи Амалия узнала от соседки, что Зорро принадлежит ее дочери, которая отдала его на трехнедельную передержку до конца каникул, и теперь его нужно вернуть в Рим.

До Флоренции дама узнала, что Амалия едет в Рим в свадебное путешествие, поскольку после войны, когда она вышла замуж, у них не было денег, и до смерти супруга они так и не смогли съездить, а в Риме дочь дамы со шпицем подвезла Амалию до отеля «Амбашаторе».

Вестибюль поражал своими размерами, красными ковровыми дорожками и огромной люстрой над просторными лестничными пролетами. Дама за стойкой регистрации стала чрезвычайно дружелюбной, стоило Амалии протянуть ей папку туристического бюро и заговорить с ней на итальянском, который она довольно хорошо освоила еще во времена своей юности в Романдии. «Pour trois jours»^[2], – выговорила она. И «Parfait»^[3] было ей ответом.

С легкой иронией она наблюдала, как молодой парень в униформе с золотистыми эполетами, серебряными пуговицами и очаровательной фуражкой схватил ее чемодан. Она последовала за ним, и вместе они поднялись в лифте на пятый этаж.

Сидя в номере на большой двуспальной кровати, Амалия снова почувствовала, что мир ускользает от нее и ненадолго прикрыла глаза. Она увидела своего покойного мужа: молодой, в воскресном костюме он вышел из церкви, огляделся вокруг и помахал ей рукой.

Она кивнула, открыла большую сумку и достала оттуда конверт с надписью «Свадебное путешествие». Почерк мужа был твердым, разборчивым, а внутри – лиры, которые теперь назывались евро. Брошюра, которую она положила на прикроватную тумбочку, называлась «Рим – вечный город». Так вот где она. С облегчением легла на кровать и сразу уснула.

Проснувшись, она еще некоторое время приходила в себя. Вид из окна на бесконечные крыши и башни был для нее совершенно незнакомым, и она долго не могла понять, где находится, пока не заметила брошюру.

«Рим, – сказала она себе. – Я в Риме», – и внезапно ее охватило чувство, которого она уже давно не испытывала. Любопытство, энергичность, что-то из давних времен, будто она вот-вот поедет в детский лагерь или на школьную экскурсию, будто она еще не стала Амалией Отт, матерью двоих детей, а была ребенком – ребенком, у которого впереди целая жизнь. Но к этому примешалось что-то еще, тоже из прошлого: страх перед неизвестностью, похожий на тот, который она испытывала, уезжая в Романдию на год.

Но счастье взяло верх. Номер, в котором она находилась, принадлежал отелю, название которого было на блокноте рядом с телефоном. Она оторвала верхний листок и сунула в карман. Ключ торчал из двери, и на грушевидном брелоке значился номер комнаты. Она снова развернула листок из блокнота и под адресом отеля записала номер: 501. Затем вышла из своей комнаты, заперла дверь и по просторной лестнице, над которой нависала огромная люстра, спустилась в вестибюль.

От приветливой женщины за стойкой регистрации она узнала, что ужин и завтрак включены в стоимость проживания, что ресторан рядом со входом уже открыт и что, если она пожелает, ей могут заказать экскурсию по городу на завтра.

Следующие два дня прошли как в тумане. Амалия рассматривала церкви, дворцы, колонны храмов, фонтаны, парки, монастыри, купола, стояла в Колизее, слушала о римлянах, о Гарибальди и папе римском, видела протянутый перст Бога на потолке Сикстинской капеллы, и ей казалось, что он тянется к ней, она чувствовала себя в другом мире; во время ужина она сначала подумала, что спагетти – это основное блюдо, и почти не могла поверить, что телячья вырезка с овощным гарниром тоже для нее, но она съела все с большим удовольствием, выпила четверть стакана красного вина, взяла к тирамису чашечку кофе, чего обычно никогда не делала по вечерам, а завершила день бокальчиком граппы, и поднялась на лифте, которым она к тому времени научилась пользоваться, в номер 501, где удобно устроилась на внушительной двуспальной кровати.

И люди были такими дружелюбными, баловали ее и разговаривали с ней по-французски, ведь язык, на котором она говорила, как она между тем поняла, вовсе не был итальянским. Однажды кто-то даже догнал ее и вернул ей позабытую в церкви сумку, а непривычно вежливые официанты подвигали ей стул, когда она садилась за стол, и слегка отодвигали его, когда она вставала – Амалия не могла понять, чем заслужила такое внимание, с каким обычно относились только к богатым людям.

Когда она не понимала, где находится, и что привело ее сюда, то сжимала сумку, которую всегда носила с собой, и все прояснялось: она в свадебном путешествии, наверстывает упущенное, ведь так хотел ее муж и специально для этого хранил деньги в конверте.

Правда, иногда ей казалось, будто есть что-то еще, нечто вроде поручения, но о нем ничего вспомнить не получалось, и она просто наслаждалась путешествием.

На третий вечер, последний вечер перед отъездом, как раз когда она собиралась пойти в столовую, в номере зазвонил телефон.

Амалия испугалась. Разве кто-то знал, что она здесь? Она немного помедлила, затем повернулась, подошла к тумбочке, взяла трубку и проговорила: «Алло?»

Звонила ее внучка Корнелия.

Час спустя она вошла в вестибюль отеля «Амбашаторе», где ее ждала бабушка, и они обнялись.

– Ты беременна, деточка? – спросила она. – А я и не знала.

Она много чего не знала и теперь, сидя в ресторане, внимательно слушала: как ее искали дома, и как полиция обнаружила, что она уехала в Рим, после чего ее дочь позвонила Корнелии, ведь та жила в Риме уже полгода. Она преподавала в немецкой школе, чтобы заработать на жизнь, и параллельно работала над фильмом, который не особо продвигался. Ее муж был итальянцем, они познакомились в Мюнхенской киношколе, а недавно он уехал на Сицилию снимать что-то о беженцах. Здесь они жили вместе в однокомнатной квартире, что было не так уж плохо, поскольку большую часть времени он проводил вне дома, и…

Амалия взяла внучку за руку. Ее озарило, зачем она приехала в Рим.

– А что насчет наркотиков? – спросила она.

Корнелия отдернула руку.

– Это тебе мама рассказала? Можешь не беспокоиться, я уже давно бросила.

Амалия оглядела соседние столики, а затем прошептала:

– Ты долго сидела в тюрьме?

Корнелия даже опешила.

– С чего ты взяла? Я никогда не сидела.

И пока они ели салат, бабушка рассказала ей о визите кудрявой женщины и обо всех последствиях.

Во второй половине следующего дня обе женщины шли по платформе миланского вокзала. Корнелия проводила Амалию до поезда в сторону Базеля, на котором та добралась бы до Ольтена без пересадок. Найдя нужное место, она поставила чемодан на багажную полку и присела напротив бабушки.

– Что ж, – сказала она, – мне нужно возвращаться в Рим. Не забудь, ты высаживаешься в Ольтене, ясно?

Амалия кивнула.

– Конечно, деточка, а ты как думала?

На мгновение она закрыла глаза. Затем полезла в сумку, вынула толстый конверт, который все это время лежал на дне, и сунула его внучке.

«Пока не забыла, это тебе. Тебе и ребенку. Вдруг понадобится».

Корнелия колебалась.

Амалия рассмеялась: «Хоть ты и не сидела в тюрьме».

Корнелия все еще колебалась, так что Амалия продолжила:

– Не волнуйся. Мне недолго осталось. Не то что тебе.

Корнелия обняла ее, а после они вдвоем направились к дверям вагона.

– И напиши мне, когда родится ребенок!

Позже она ехала вдоль набережной Сан-Сальваторе мимо озера Лугано, а женщина напротив спросила ее, где именно в Италии она побывала, и Амалия ответила:

– В Риме. В свадебном путешествии.