Глава 3

«Центральная гомеопатическая Аптека Форбрихера» встретила меня как обычно – густой смесью запахов берёзового дёгтя, мятных капель, розового масла и овечьего ланолина.

Аж глаза заслезились.

Вонючесть – это был один из существенных минусов работы в лаборатории гомеопатической аптеки. Я, как учитель химии в прошлой жизни, прекрасно знал о необходимости и пользе вытяжного шкафа на хороших мощностях. В 1927 году в городе N с этим делом было более чем так себе. Да, в передовых университетах столицы вытяжные шкафы были, но и они представляли собой стеклянно-деревянные бандурины со сдвигающейся вверх и вниз панелью со стеклом, защищающим лишь от взрывов, дыма и едких газов.

Но всё это ещё было ой как примитивно.

В аптеке товарища Форбрихера даже такого не было. Когда приходилось выпаривать какую-то особо вонючую и едкую жидкость на водяной или песчаной бане, то потом просто открывали окна и проветривали. А так как здесь регулярно что-то выпаривалось или варилось, то вонища стояла капитальная. Хорошо, что с концентрированными кислотами здесь дела практически не имели. Иначе только бы меня тут и видели (здоровье зубов, кожи и костей важнее всего!).

Так что я вошел в раздевалку, вытащил из «моего» рабочего шкафчика испещрённый разноцветными пятнами белый халат и колпак, торопливо переоделся и юркнул в лабораторию, так как уже конкретно опаздывал (этим вечером с Гришкой и Зёзиком неплохо так посидели, так что сегодня я потому и проспал).

К счастью, товарищ Форбрихер не заметил – он был занят: мило улыбаясь, беседовал с дородной дамочкой в крашеном кроличьем манто о преимуществах мази от выпадения волос перед эмульсиями. Судя по обстоятельности беседы, товарищ Форбрихер явно ожидал, что дамочка проникнется и выкупит у него солидную партию этих мазей. Кстати, судя по её шевелюре, ей бы не помешали и мази, и эмульсии, и всего побольше.

Но зря я радовался.

У конторки сидела Лизонька, великовозрастная тощая дочь товарища Форбрихера, и старательно переписывала что-то из блокнота в толстый гроссбух. Из приятных моментов у Лизоньки можно было отметить лишь рыжеватую косу. Всё же остальное нуждалось в кардинальной коррекции. Жаль, что в этом времени массовых пластических операций для населения ещё не делали.

Увидев меня, Лизонька вспыхнула:

– Вы опоздали, Геннадий! – с негодованием воскликнула она и даже писать перестала. – На двадцать три минуты!

Остальные практиканты, заметив это, оживились – даже такая небольшая склока и то скрашивала невообразимую скуку трудового дня.

– Я знаю, – склонил голову в притворном смирении я.

Но Лизоньке этого было недостаточно, она жаждала крови:

– Я пожалуюсь папеньке, что вы нарушаете трудовую дисциплину! И он напишет в вашу школу! И вас накажут!

Я промолчал, по опыту зная, что лучше в таких случаях не перечить.

– Почему вы молчите?! – возмущённо вскричала Лизонька. – Вам что, сказать нечего?!

– По-моему, она к тебе неравнодушна, – ехидно прокомментировал Енох и полетел к дальнему столу, где двое практикантов усиленно растирали в ступках какую-то особо вонючую бурду и от этого постоянно чихали, фыркали и ссорились.

Я не стал отвечать призраку и посмотрел на Лизоньку как можно более печально:

– А что мне говорить, Лизонька? – со отчётливой слезой в голосе вздохнул я, – да, я опоздал. Ходил на кладбище к папеньке на могилку цветы отнести. Разговаривал там с ним. Вот и не заметил, как время прошло.

Как и все староватые барышни, Лизонька была натурой крайне впечатлительной, она ахнула и на её глазах аж показались слёзы:

– Ладно, Геннадий, идите, – великодушно сказала она дрожащим голосом, но тут же строго добавила, – но, чтобы это было в последний раз!

– Обещаю! – раскланялся я и радостным ёжиком упорхнул на своё рабочее место, ликуя в душе, что эта коза отцепилась и не пристает больше.

– Ты представляешь, что тебе будет, когда она Изабеллу увидит? – поддел меня Енох и, не дожидаясь моего ответа, торопливо исчез.

Но судьба сегодня явно была не на моей стороне.

Только-только я устроился, взял фарфоровую ступку и пестик, отмерил на весах необходимую пропорцию из окиси цинка, осадочной серы, углесвинцовой соли и борной кислоты, всыпал всё это туда и уже хотел начинать аккуратно перетирать компоненты для отбеливающего крема, как случилось непредвиденное.

Один из практикантов, прыщеватый Валентин, из городских, нес свежеприготовленную хинную мазь для роста волос, поскользнулся и грохнулся на пол. И всё содержимое высыпалось на него.

– Апчхи! – от неожиданности расчихался Валентин.

– Ну всё, теперь у тебя волосы везде вырастут, – не удержался от шутливого комментария я.

Все засмеялись, а Валентин неожиданно вызверился:

– Слышь, придурок приютский, рот закрой!

Я взрослый человек в теле пацана, но даже меня столь грубый ответ на безобидную шутку выбесил, и я рявкнул в ответ:

– Свой прикрой, морда прыщеватая! А то сейчас вдобавок ещё вот эту хрень отбеливающую на тебя высыплю, будешь не просто везде волосатым, а волосатым блондином!

– Ах ты ж урод! – Валентин бросился на меня, но я подставил подножку, и он опять растянулся на полу.

– Отдохни, блондинчик!

– Что здесь происходит?! – в лабораторию вошел товарищ Форбрихер и теперь грозно смотрел на притихших практикантов.

– Это крыса приютская подножки расставляет! – наябедничал Валентин, – я упал и мазь рассыпал!

У меня аж челюсть от такой подставы отпала. Всё же не так совсем было!

Но аптекарь разбираться не стал и грозно велел:

– Капустин, отойдите от стола. Сдайте Елизавете реактивы и бегом за мной!

Пришлось подчиниться.

Провожаемый сочувственными взглядами остальных практикантов (и ни одна падла правду не сказала!) и злорадным взглядом прыщеватого Валентина, я отдал ступку с недоделанной мазью и пестик Лизоньке и вышел из лаборатории вслед за аптекарем.

Мда. Попал.

А всё же так хорошо начиналось.

В основном помещении аптеки, Форбрихер остановился и вперил грозный взгляд на меня, который, очевидно, должен был меня смутить.

Ну ладно. Я смутился, мне не трудно.

– Геннадий! – напыщенно начал читать нотацию аптекарь, – я думал, что вы, как никто другой, будете заинтересованы получить дополнительную специальность в аптечном деле!

Я покаянно вздохнул.

– Я давно наблюдаю за вами! – продолжил вещать Форбрихер, – У вас неплохой потенциал к работам по аналитической химии. И даже, скажу честно, я хотел дать вам рекомендацию, если бы вы решили поступать на провизора в училище. Но сейчас вы меня совершенно разочаровали! Мда-с, молодой человек, разочаровали вы меня, изрядно разочаровали! Вы же не только испортили дорогостоящие ингредиенты и попытались нарушить дисциплину, но и устроили безобразнейшую ссору с Валентином! А это, между прочим, сын нашего управляющего ВСЕРОКОЖСИНДИКАТом! Как вам не стыдно!

Он ещё что-то говорил, ругал, упрекал и обличал.

Появился Енох и насмешливо замерцал:

– Ну вот. Теперь будешь всегда крайним! Сейчас тебя этот аптекарь показательно накажет, чтобы остальным неповадно было. А Валентин увидит, что получилось, и теперь постоянно тебя травить будет.

Я зло зыркнул на Еноха. Но пришлось промолчать. Хотя сказать ему мне было что.

– И негоже безотцовщине, у которого и за спиной никого нету, вести себя так… – разошелся Форбрихер.

– У меня за спиной советское государство, – ляпнул я, зло сверкая глазами, – это уж получше всех ваших родственных кланов будет!

– Нет, ну вы посмотрите на него! – рассвирепел Форбрихер, окончательно потеряв самообладание, – я тут достучаться до него пытаюсь, а он хамит мне в ответ!

– Зря ты его доводишь, – скептически заметил Енох, который опять появился прямо передо мной, – у него эта толстая баба, на которую он почти час потратил, так ничего и не купила. Вот он теперь на тебе досаду и срывает. А ты, вместо того чтобы потерпеть, начал с ним спорить.

Так-то Енох был прав.

Поэтому дальнейшие обличения Форбрихера я прослушал молча, стараясь не морщиться.

К счастью, продолжалось это не столь долго, как я боялся.

Аптекарь, выплеснув раздражение на меня, подытожил свой воспитательный спич:

– Раз вы так себя ведете! И так позволяете себе разговаривать со старшими! Значит, нужно вас перевоспитывать! – заявил Форбрихер непреклонным голосом. – После выполнения работы задержитесь и возьмите у Елизаветы дополнительное задание. Я персонально для вас подготовлю. Будете оставаться после работы и выполнять их!

– Так может, лучше я в другой день приду? – попытался скорректировать график я, – мы же не каждый день занимаемся, всего дважды в неделю. Я могу в любой другой прийти и отработать.

– В том-то и суть наказания трудом, чтобы выполнять работу в неудобное для вас время, Геннадий. Если время будет комфортно, то какое же это наказание? – пожал плечами Форбрихер и отвернулся, молча, всё, разговор закончен.

Я вернулся на своё место и продолжил работу.

Валентин бросал на меня самодовольные взгляды и иногда тихо отпускал едкие замечания в мой адрес, крайне нелицеприятные, судя по смешкам остальных практикантов, что трудились в том углу.

Ладно, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.

После всего этого досадного происшествия я, чтобы унять раздражение (не только моральное, но и физическое), отправился к Изабелле. Наши с нею отношения были какими-то специфически-странными. Она, видимо, уже поняла, что ей возле меня ловить нечего и продолжала икать себе мужа по всем злачным заведениям города N. Иногда и я составлял ей компанию. В смысле не мужа искать, а кутить и предаваться разврату. С нею было весело. А в промежутках между поисками мужа и работой стенографисткой, Изабелла с удовольствием пускала меня к себе в кровать. Чем я и пользовался.

Вот и сейчас я, сразу после аптеки, отправился к ней на квартиру, благо время было ещё не столь позднее, и она ещё не успела накраситься боевой раскраской и свалить в ресторан или кафешантан.

Я неторопливо шел по улице и выслушивал претензии от Еноха:

– Зачем тебе эта Изабелла? – возмущенно мерцал он. – «Похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть!».*

Я предпочёл воздержаться от комментариев.

– Разве мало вокруг юных дев? – не унимался призрак, – Хоть бы та же Юлия Павловна! Не девушка, а пэрсик!

Енох аж причмокнул от удовольствия, что в исполнении черепа получилось, словно он изо всей дури клацнул челюстями. Выглядело это, скажу я вам, жутковато, но я уже привык к его выходкам.

– Да та же Лизонька! – не унимался скелетон.

Вот тут даже я не выдержал:

– Она же страшная!

– Ну и что, что страшная! – Еноха не так-то и легко было смутить, – можно же свет потушить, и она вполне даже ничего будет.

– А днём? – скептически хмыкнул я, – с закрытыми глазами ходить, да?

– Хм… днём, – задумался Енох и я торопливо, чтобы отвлечь его от нотаций, перевёл тему, – что с Филимоном Поликарповичем делать будем?

– А почему ты меня спрашиваешь? – возмутился Енох, – тебе меня одного мало, да?

– Конечно нет! – попытался я успокоить призрака, – тебя вполне достаточно. Но есть же моменты, которые тебе выполнять как бы и не по чину. Мелочь всякая. Вот он бы и пригодился. Да и у тебя поручения какие-то могут быть…

– Хм… – задумался Енох. – И то правда…

Видно, что мои слова ему сильно понравились. Идея заполучить себе призрака на побегушках явно польстила его чрезмерно раздутому честолюбию.

– Вообще, надо понять, можешь ли ты быть без этой чёртовой доски! – задумался я, – как было бы хорошо. Ты бы не был привязан.

– Да, это было бы замечательно, – вздохнул Енох, – но экспериментировать тебе с доской я не позволю. Вон с Филимоном Поликарповичем доэкспериментировались.

– То была досадная случайность, – вздохнул я, – по сути этим он спас мне жизнь. И я теперь просто обязан найти способ и вернуть его обратно. И я обязательно сделаю это.

– Думаю, ты прав и способ есть, – согласился Енох, – просто мы его не знаем.

– Может быть, отшельник хоть что-то подскажет? – продолжил рассуждать я.

– Это, если он тебя слушать захочет, – хмыкнул Енох, – отшельники – они жуть какие вредные! Помню был у нас один отшельник в Фивадской пустыне… давно ещё, где-то в 270-х годах… Так вот, характер он имел прегнуснейший. Как-то раз поехал я к нему совета спрашивать…

Увидев мой ошеломлённый взгляд, он осекся и фыркнул:

– Чего?

– Енох! Ты что, жил аж в 270-х годах?

– Ой, начинается! Не цепляйся к словам! Может, я приврать хочу, для красивости легенды! Все сказочники и великие литераторы любят приврать. Чем я хуже?

Угу, так я и поверил. Сказочник он, ага. Но промолчал, чтобы не злить Еноха. Ну ничего, придёт время, и эта тайна тоже станет моим достоянием. Я вон в прошлой жизни даже двоечника Филимонова из восьмого «Б» на раз колол, где он курит и остальное. А тут какой-то призрак из 270-го года!

– Тебе нужна тёплая одежда, – теперь уже Енох постарался быстренько перевести тему разговора, – в этом ты по соседней губернии ходить околеешь. Там, говорят, сплошные леса.

– Ты прав, но для этого нужны деньги, – кивнул я. – А денег сейчас нет. От слова совсем.

– А вот не надо было этой своей Изабелле манто покупать, был бы сейчас в новом тулупчике, – поддел меня Енох.

– Мне нужно было попасть к тому медиуму, – вздохнул я.

– И много от этого вышло пользы? – скептически покачал головой призрак.

– Ну кто ж знал, что она обычная фокусница и шарлатанка?!

– Мало того, так ты теперь в это тайное общество вляпался! – недовольным тоном сказал Енох, – ох, чует моё сердце, вылезет тебе всё это ещё боком, Генка! Ой как вылезет!

– У тебя нет сердца, – съехидничал я.

– Зато мозги есть! – взвился Енох, – в отличие от некоторых! Ну ладно ещё ты к этой Изабелле бегаешь, тут не мозгами думаешь, а кое-чем другим! Но тайное общество тебе на что? Такие же шарлатаны! Ты же сам всё видел!

– У них есть связи, Енох, – объяснил свою позицию я, хотя сам понимал, что это не самое разумное решение, – а у меня ничего нету. Вот в ту же соседнюю губернию я попал только благодаря их протекции. И сейчас, благодаря им, учитель латыни приедет вот-вот.

– Итальяшка! – пренебрежительно фыркнул Енох, – гнилая нация.

– Ну разве можно так о людях говорить? Тем более о целом народе! – вздохнул я, – ты же его ещё не видел даже. Может. Это милейший человек окажется…

– Итальяшка? Милейший? – расхохотался Енох. – ой, не смеши меня!

Я не стал даже спорить. Бесполезно переубеждать Еноха, когда он вот так упёрся.

– Это тайное общество – это же секта! – продолжил бушевать Енох, – вляпаться туда легко, а вот выбраться – невозможно!

– Ничего, – беспечно махнул рукой я, – пока мне с ними по пути, так что побуду. А, когда надо будет уходить – тогда и думать начну.

– Тогда может уже быть поздно, – мрачно заметил Енох.

– Ты завтра придёшь? – спросила Изабелла, откинула одеяло и вытянулась, как кошка.

Я невольно залюбовался нею. Гибкая, стройная, красивая. И почему ей с замужеством так не везёт, не пойму?

– Не молчи, – капризно надула губки Изабелла и принялась расчёсывать волосы перед зеркалом.

– Генна-а-а, – протянула Изабелла, посмотрела на себя скептически в зеркало и чуть припудрила носик пуховкой, – расскажи-и, как прошел спиритический сеанс?

– Да ничего там особо интересного не было, – отмахнулся я, – ерунда обычная. Шарлатаны и аферисты. Вроде как в театре побывал, только скучно.

– А вот Авдотьина рассказывала, что там было нечто невероятное! – возбуждённо блестя глазами, рассказала Изабелла.

– Авдотьина? – спросил я, припоминая, что давно слышал эту фамилия и отчего-то она мне всё никак не дает покоя, – не видел я там никакую Авдотьину.

– Ну как же! – захлопала глазами Изабелла, – она же сидела рядом с тобой!

–– – – – – – –

*Библия от Иакова, глава 1, стих 15