Глава 5

Что петух – тварь мстительная и дурная было ясно ещё изначально. Согласно классификациям Линнея, Ламарка и моей покойной бабки Лукерьи в иерархии животного мира петух стоит отнюдь не на самой высокой позиции, но при этом, не обладая особым умищем, отличается бестолковой злопамятностью. И вот я в этом дополнительно убедился. В общем, повесил я свой полупиджак сушиться на плетне, так он запрыгнул, сволочь, на него и нагадил. Одёжка у Генки и так была неказиста, а сейчас стала тем более. И вот что теперь делать?

Кипя праведным гневом, решил я отомстить. И отомстил самым что ни на есть примитивным образом (вычитанным когда-то мною как способ охоты таёжных аборигенов). Выкопал ямку, затем взял бутыль и выдавил в глинистой земле глубокую лунку, стенки которой обильно смочил для дополнительной скользкости: сверху лунка получилась довольно широкая, как раз под размер петуха, зато книзу – сужается. На дно лунки насыпал выпрошенных у Нюры жаренных семечек и вдобавок покрошил туда немного хлеба, что оставался из школьной столовой.

Засел в кустах и приготовился ждать. Когда я готовился, петух наблюдал за моими действиями с большим интересом, но в целом, неодобрительно. Дождавшись, когда я уйду, он бочком, бочком, подкрался к лунке и заглянул, склонив голову набок. Жаренные семечки призывно пахли и манили, и петушиная душа не выдержала – он попытался достать, нагнулся и скувыркнулся головой вниз, а толстой жопой вверх, только ноги торчать остались. Немного подёргавшись, он обречённо затих, видимо осознав, что выбраться из западни не получится. Я моментально выскочил из-за кустов, схватил пленника за ноги и выдернул. Петух и тут не сплоховал, заорал, изогнулся буквой «зю», захлопал крыльями и попытался меня злобно клюнуть.

Я мстительно набросил загаженный полупиджак ему на голову и потащил в избу. Настроение, испорченное Зубатовым, скакнуло вверх. Проблема с продовольствием на некоторое время была решена. Осталось раздобыть спички и кастрюлю для варки. Соль возьму у Клары. Очаг здесь, хоть и был в неприглядном состоянии, но нехитрую похлёбку приготовить кое-как на нём можно было. А то сидеть на сухомятке для желудка, говорят, плохо.

– И что ты с ним собираешься делать? – спросил Енох, когда я бросил связанного, словно мумия, пленника на полати и направился к очагу.

– Варить, – ответил я. – Куриный бульон очень полезный.

– Зря. Не делай этого, – вкрадчиво сказал Енох.

– Эта тварь обосрала мой пиджак. Единственный, между прочим. А ещё разбудила меня на рассвете. Он вполне заслужил свою участь. Тем более, у меня осталось только сало и четыре варенных яйца.

– И самогон, – напомнил Енох.

– Самогоном не насытишься, – нравоучительно сказал я и осторожно начал выгребать из очага старые угли. Надо было тщательно расчистить тут всё. – Кроме того, я – несовершеннолетний. Детям спиртное пить нельзя.

– Но за самогон можно обменять у селян еды, – вкрадчиво заметил Енох.

– Тоже верно, – кивнул я. Совет был вполне хорош. Очевидно, и от призраков бывает польза.

– Тогда отпусти петуха и сходи в село обменяй самогон.

– Ну, во-первых, нужно знать у кого и что обменивать, – начал загибать пальцы я, – во-вторых, Зубатов сейчас злой и пасёт меня. Увидит самогон – и мне капец будет. Выкрутиться больше не получится. В-третьих, самогон – это хорошо, это стратегический запас на трудные времена, задел на будущее. А петух – вот он, уже здесь. Сейчас я с очагом разберусь, согрею воды, ощиплю его и поставлю варить. К сожалению, у меня нет холодильника и придется варить его целиком. А, ну ещё кастрюлю раздобыть надо. Но в крайнем случае – возьму ведро, я видел у Жоржика есть.

– Послушай меня, отпусти-таки петуха, – продолжил нудеть Енох, проигнорировав всю мою аргументацию.

– И не подумаю, – отмахнулся я, выгреб остатки золы и вынес во двор.

– Зря ты меня не слушаешь, – замерцал мне в спину Енох.

– Вот чего ты прицепился? – взорвался я. – Этот петух тебе чем дорог? Может быть он твой родственник или ты из общества защиты животных? Слушай, а может ты вообще веган и буддист?

– Крик петуха отпугивает нечисть, – отстранённо заметил Енох.

– Кто-то еще недавно втюхивал мне, что нечисти и бесов не существует, – язвительно напомнил я, – а теперь, оказывается, что только петух может нас всех спасти. И вот как мне понять, когда ты врешь – в прошлый раз или теперь?

Енох, очевидно, обиделся, потому что торопливо замерцал и исчез.

Я не стал слушать эту ошибку альфа-распада и отправился искать ёмкость для приготовления еды.

Кастрюлю я не нашел, зато обнаружил на заборе у соседки большой и пузатый глиняный горшок, в котором хозяйки этого времени готовили пищу в печи. Одолжив без спросу на время данную ёмкость, я вернулся обратно. И первое, что увидел – петуха дома не было.

Может, крутился-вертелся и вывалился под полати?

Я согнулся, пытаясь высмотреть в пахнущей едкой пылью темноте под полатями мой будущий ужин, но петуха там точно не было.

Вот что за чертовщина?

Я вылез, отряхивая с головы сор и паутину и крепко задумался. Что-то мне здесь нравится всё меньше и меньше. Надо валить отсюда. Вот только вопрос – куда? Документов у меня нету, Генка – несовершеннолетний и очень бы не хотелось побираться по улицам и очутиться в допре.

В животе заурчало.

– Эй, Енох! Енох! – громко позвал я, – ты засранца этого, случайно не видел?

Призрак появился буквально передо мной и завис, невнятно мерцая, в воздухе.

– Петух исчез, – пожаловался я.

– Я его отпустил, – спокойно кивнул Енох.

– Как? – опешил я. – Ты же бестелесный призрак, ты даже горшок вон сдвинуть не можешь. Как ты петуха смог развязать, открыть дверь и вытолкать его из дома?

– Да, я не могу, – согласился Енох. – Но Барсик вполне может.

Я покрутил головой: скотина Барсик сидел в углу и с тупым и независимым видом вылизывал лапу.

– Да ладно, – не поверил я, – у него же ума не хватит провернуть всё это.

– У него не хватит, но я могу его заставить, – ответил Енох и я аж завис. Полезность привидения становилась всё очевиднее.

– Слушай, Енох. Раз уж ты оставил меня без обеда и ужина, так, может, ты скажешь Барсику, пусть сгоняет к какой-нибудь хозяйке и стащит мне пирогов? Хочу с грибами и кислой капустой. Хотя нет, лучше с картошкой и шкварками. Так нажористее.

– Я не могу управлять Барсиком на большом расстоянии, – вздохнул призрак, – а отсюда выбраться тоже не могу.

Вот чую, что выкрутился, а заловить не выходит.

Так как есть хотелось всё больше и больше (яйца и сало я пока экономил, да и без хлеба сало как-то не очень), то я отправился к Гудкову.

Тот сидел в доме за столом и пристально рассматривал от руки нарисованную картосхему, делая пометки в тетради. Пахло тушеной картошкой со свининой и печёными яблоками.

– Здарова, браток, – увидев меня, разулыбался руководитель агитбригады, – а у меня к тебе непростое поручение…

– Товарищ Гудков, – перебил я его, – я живу у вас третьи сутки. И меня ещё ни разу не покормили. Моя зарплата сразу уходит на счета школы, денег на руках нету, купить продуктов я не могу. Хлеб, который у меня был со школьной столовой, давно закончился. Я скоро умру от голода. Даже над крепостными в средние века так не издевались. Их хоть гнилой капустой, но иногда кормили… я читал.

– Так я же тебе сказал у дежурной спросить, – нахмурился Гудков (мой выпад ему явно не понравился). – Ты же не маленький, Капустин, чтобы за ручку тебя водить!

– Они на диетах, дежурные ваши, – скривился я, – даже себе не готовят.

– Ну тогда не знаю, – задумался Гудков и уставился на карту.

– Товарищ Гудков, так что мне делать? – напомнил я, – я есть хочу.

– Завтра мы ждём подводу с реквизитом, они и кое-какие продукты должны подвезти, – попытался обнадёжить меня Гудков.

– Я до завтра не доживу, – с тихой печалью сказал я, – умру с голоду. Уже три дня не ел почти ничего.

– А вот Зубатов говорит, что ты у него продукты спёр, – выдал Гудков. – Так что не умрёшь, Капустин.

– А если Зубатов врёт, и я умру? – прищурившись, произнёс я. – Где в советских законах такое есть, чтобы детей морить голодом и заставлять прислуживать Зубатову? Между прочим, я сирота.

Гудков аж завис.

– Ну знаешь…! – цыкнул он.

Потом подумал, быстро достал из кисета деньги, отсчитал немного мелочи и положил на стол:

– Сбегай вот на село, купи себе там чего-то. Здесь хватит.

На столе одиноко лежало несколько мелких монет.

– И что на эти деньги я могу приобрести?

– Ну… – замялся Гудков, – хлеба и молока тебе продадут точно.

Я сгрёб мелочь. Вот жадюга. Ну ладно, я ещё с вами со всеми разберусь.

– Спасибо, товарищ Гудков, – сахарным голосом поблагодарил я.

Гудков хмуро промолчал, рассматривая карту и давая понять, что он очень занят и я отнимаю его драгоценное время какой-то несущественной ерундой. О поручении он больше не упоминал.

Ну а я пошёл на село.

Дорога до тех пор петляла промеж утопающих в яблоневых садах избушек и домиков, пока не вывела меня к явно стратегической завалинке у перекрёстка, откуда прекрасно просматривались все дороги и улицы, и где сейчас собралось несколько баб и один старый дедок. Все они что-то активно обсуждали. Бабы при этом сплёвывали шелуху от семечек, а дед курил самосадный табак.

При виде меня все умолкли.

– Добрый день, – вежливо поздоровался я.

– И тебе здравия, – нестройным хором ответили крестьяне. А одна бабёнка, рябая, зато в стеклярусных бусиках, спросила с плохо сдерживаемым любопытством:

– Ты что ль с агитбригады тоже будешь?

– Ага, – кивнул я, не зная, гордиться своей принадлежностью к местной богеме, или же ноги в руки и бежать, пока не поздно.

– А правда, что у вас есть слепой предсказатель? – спросила одна.

– И бородатая женщина?

– И карла?

– А бабуина есть? Я в позапрошлом году была в Бобровке на ярмарке и такую бабуину в цирке видела! Ужасть прямо! – не унималась рябая бабёнка, – и вся жопа синяя у неё. Кошмар.

– Да нет, товарищи, у нас же не цирк, – снисходительно усмехнулся я, – приходите сегодня на представление и сами все увидите.

– Так бабуины не будет? – разочарованно спросила рябая.

– Зато у нас будет товарищ Зубатов, – торжественно сказал я, хотел добавить про жопу, но не стал, зато добавил другое, – это куда уж лучше, чем все эти ваши бабуины. Приходите на него посмотреть.

Бабы одобрительно загомонили и обещали прийти.

– Я вот что хотел спросить, – сказал я, когда эмоции от предстоящего зрелища немного улеглись, – у вас продуктов прикупить можно? А то наша подвода с едой только завтра придёт. Они там реквизит же ещё везут. А есть сегодня надо.

Я показал монетки. Если при моих словах, крестьянки воодушевились, то при виде жалких монет, от их добродушия не осталось и следа. Все враз заторопились по своим делам.

– Ну пойдём, я что-нибудь тебе дам, – вздохнула баба Фрося, когда мы остались одни. Старичок был не в счет, так как был глуховат, да и давно уже не в себе.

Мы пошли по улице, и баба Фрося воровато оглянувшись, спросила тревожным свистящим шепотом:

– Ну что там? Когда к Сомовым пойдёте?

– Завтра, – таким же шепотом сообщил я, – сегодня нельзя – подготовка к представлению у нас.

Мы дошли до зелёного забора, ворота были щедро разрисованы маками, правда чуть кривоватыми, но тем не менее. Почему-то я думал, что такая вот бабка должна жить в одинокой покосившейся избушке. Огромный дом, почти терем, меня, честно говоря, удивил. Во двор меня, правда, не позвали – баба Фрося велела подождать ее здесь, у калитки. Видимо, мой социальный статус подкачал. Ну да ладно.

Монеты она забрала с собой. Через минут пятнадцать, которые томительно тянулись и тянулись, она вышла обратно:

– На, держи, – строго поджав тонкие губы, она сунула мне торбу со снедью и проворчала. – На такие деньги разве что прошлогоднего снега купить можно, но я по старой дружбе собрала, что смогла.

Я поблагодарил и, не заглядывая в торбу, отправился обратно.

Зато дома я чертыхнулся – баба Фрося дала полкаравая хлеба, правда сильно сухого, точнее он давно превратился в монолитный камень и слегка отдавал плесенью. Ещё в торбе были две варёных репки, безвкусных даже с виду, творог в платочке и кусочек пожелтевшего старого сала, дубовая шкурка которого злобно ощетинилась кристаллами соли.

– Мда, – сказал я, – не густо.

– Нормальная еда, – примирительно прокомментировал Енох.

– Слушай ты! Радиоизотоп хренов! – вызверился я, – между прочим, это из-за тебя, скотина, я вместо наваристого бульона из петуха должен грызть заплесневелый хлеб! Уйди с глаз моих и больше никогда не разговаривай со мной!

Енох возмущенно померцал, но, видя, что я демонстративно его игнорирую, исчез.

– Барсик, иди сюда! – позвал я, – кис-кис сюда, дурень.

Кот осторожно выглянул из-за печки и уставился на меня желтоватыми глазами-крыжовниками.

– Жрать хочешь? – спросил я и насыпал прямо на пол немного творогу.

Барсик юрко скользнул к еде, подошел, понюхал, сердито чихнул и уставился на меня с осуждающим видом, мол, а где жратва.

– Ну извиняй, брат, чем богаты, как говорится, – вздохнул я, – вот не надо было этого вредителя слушать и петуха выпускать. Сейчас бы мы с тобой навернули полезного бульончика.

Я закинул «еду» к остальным продуктам и уныло пошел во двор: агитбригада готовилась к выступлению и мне нужно было помогать.

***

Во дворе нервно суетилась Клара, то ей декорация разонравилась, то транспарант помялся, то костюм доярки найти не могут. Я предложил помощь, но ей явно было не до меня. Иногда, глядя на неё накануне представления, мне казалось, что вся вот эта нервотрёпка – для неё своего рода некий ритуал, традиция.

Скотина петух сидел неподалёку и насмешливо смотрел на меня.

Война была объявлена без объявления войны.

– Генка, помоги! – Жоржик, кряхтя, тащил большой раскрашенный щит.

Я уцепился за противоположный край и помог дотащить до повозки с реквизитом. Идти до места, которое сельсовет выделил нам для представления было недалеко, но декораций и реквизита накопилось столь много, что мы решили взять одну телегу.

Затем мы грузили канаты. Их ещё предстояло растянуть над импровизированной сценой, и Люся на них будет танцевать с горящими факелами.

– Ты бы потеплей оделся, – глянул на меня Жоржик, пока мы пару минут выделили на передышку, – мы же до ночи там будем. Что-то ветер поднимается. Смотри, Генка, замёрзнешь, простудишься. Лечить тебя тут некому.

– Схожу тогда оденусь, – согласился я.

– Сильно не спеши, я сейчас эту подводу туда к сцене отвезу, а потом мы с тобой остальное догрузим.

– А там разгружать разве помочь не надо? – спросил я.

– Да нет, там Гришка и Виктор, так что помогут. Ты утеплись лучше.

– Сделаю! – обрадовался я, и пока выдались пару свободных минут и меня не пригрузили делать ещё что-то, со всех ног ломанулся домой.

В доме было темно как в той синей части тела бабуина, о которой так беспокоилась рябая бабёнка. Я зажег лучину и взял полупиджак.

От него несло петушиным дерьмом и застарелым потом. В общем, с одеждой нужно было что-то решать, и то срочно. Я невесело усмехнулся, вспомнив заплесневелый хлеб. Тут жрать нечего, а я о фраке беспокоюсь.

– Генка, – заискивающим тоном обозвался Енох.

– Вот! – я показал призраку загаженный пиджак, – и как я в этом сейчас на представление пойду? А там, между прочим, холодно. И вот скажи мне, Енох, что лучше – замёрзнуть и заболеть или быть в тепле, но вонять петушиным дерьмом?

– Ты сердишься, человек, – сообщил мне Енох.

– Не то слово, – подтвердил я. – Причем настолько сержусь, что сегодня же попрошу Гудкова разрешить мне ночевать в фургоне. А сюда больше ни ногой, раз такие вредители здесь!

– Я же объяснил… – начал было Енох.

– Да мне пофиг, что ты там кому объяснил! – отрезал я, – из-за тебя я сегодня остался голодным, выспаться ты мне своими разговорами не дал. Зачем мне такое соседство? Нет, пойду в фургон. А ты сиди здесь еще триста лет, в темноте и сырости.

– Генка… – заволновался Енох. – Я же извинился.

– А что мне твои извинения? – фыркнул я, – я от них сытым стану? Новый пиджак появится?

– Как я могу загладить свою вину? – совсем поник Енох и даже мерцать почти перестал.

– А что ты можешь делать?

– Да не особо что-то, – вздохнул Енох.

– Опять врёшь? – разозлился я, – ладно, мне пора, скоро представление, а я тут тебя разговорами развлекаю.

– Подожди, Генка!

– У тебя есть две минуты, чтобы всё рассказать. А я подумаю, полезно ли мне тратить на тебя время или общайся с петухом, – выставил жесткие требования я.

– Ну, про Барсика ты уже знаешь… – признался Енох.

– Слушай, а ты можешь в петуха влезть и его прямо в суп прыгнуть заставить? – осенила меня гениальная мысль.

– Дело в том, что Барсик – кот, – начал Енох.

– Давай без преамбул, я тороплюсь, – напомнил я.

– Я могу устанавливать связь только с некоторыми животными, да и то, ненадолго, – сказал Енох. – Кот, ворон, сова, летучая мышь…

Я мысленно возликовал – это открывало широкие перспективы. Но решил не показывать столь откровенный интерес, поэтому со скучающим видом спросил:

– А в хомяка можешь?

– Нет.

– Жаль, можно было бы отправить хомяка в королевскую сокровищницу… – размечтался я и хохотнул.

Енох укоризненно посмотрел на меня и ничего не сказал.

– Это всё?

– Могу глаза отвести, – начал перечислять Енох, – могу небольшой предмет двигать, листок бумаги, например, или затушить свечу…

– Это всё?

– Ну ещё так, по мелочи, – уклончиво ответил Енох.

Ну ничего, дай мне только время, и мы с тобой разберемся.

– А пошли со мной на представление, – предложил я, – разве тебе не интересно?

– Интересно! – от воодушевления Енох замерцал. – Но увы, это невозможно. Я тебе уже говорил.

– А где эта доска? – спросил я.

– Зачем? – испугался Енох.

– Оторву и возьму с собой на представление, – сказал я.

– А если я развоплощусь? – забеспокоился Енох.

– Вполне возможно. Но у нас один тип говорил, что кто не рискует, тот не пьет шампанское.

– Мудрая мысль, – восхитился призрак.

– Ладно, мне пора бежать, – пожал плечами я и направился к двери, – А ты сиди здесь в одиночестве еще триста лет. Как раз обдумаешь эту мудрую мысль. Если, конечно, сельсовет дом не снесет лет через пять.

– Подожди! – крикнул Енох так, что у меня аж мурашки по коже пошли.

– У тебя полминуты, – заявил я.

– Я согласен. Пошли покажу, где доска, – дрожащим от волнения голосом сказал Енох.