Глава 4

– Ты что, меня видишь? – призрак настолько удивился, что аж завис, словно ледяная сульптура, но замерцал ещё больше.

С виду он напоминал лишенный плоти голый скелет, примерно такой же, как был у нас в школьном кабинете биологии, но с тем отличием, что наш школьный скелет был вполне осязаем, хоть и слегка покоцан, из гипса, а этот выглядел словно кости на рентгеновском снимке. И вдобавок пошло мерцал, как невыключенная новогодняя ёлка первого января в полдень.

– В-вижу, – ответил я совершенно растерянно.

– Это невозможно! Ты человек!

На эту тираду я не нашелся что возразить, и поэтому просто пожал плечами и развёл руками.

– Ты не можешь видеть меня, смертный! – не унимался призрак-скелет, очевидно приняв мой жест за выражение крайней непочтительности.

– Но вижу, – примирительно сказал я. – Сам удивлён не меньше.

– Вон из моей избы! – проскрипел призрак, уставившись на меня пустыми глазницами.

Я подошел к нему и потыкал рукой. Рука свободно прошла сквозь.

– Да ты обычное привидение, – зевнул я, всяких «Охотников за привидениями» и «Сверхъестественного» я насмотрелся в той жизни столько, что ой, и вполне себе знал, что если их не бояться, то ничего они сделать не могут, ну максимум – это сбросить спичечный коробок со стола на пол. Спичечного коробка у меня не было, стола тоже, так что я не стал переругиваться с непонятным призраком, за день устал и вымотался с этим переездом очень, поэтому завалился на полати и уснул крепким сном.

Утром, едва только забрезжил рассвет, меня разбудил крик петуха. Горластая скотина устроилась под окном и орала во всё горло дурниной.

– Пшёл вон, дебил! – я выскочил во двор и пугнул наглую тварь.

Петух, грузно спрыгнул на землю, обиженно покосился на меня налитым кровью глазом и поскакал прочь, но недалеко. Там он вспрыгнул на небольшой плетеный заборчик и опять заорал не своим голосом. Я поднял гнилое яблоко и метнул в дебила.

Не попал, но петух позорно бежал. Поле боя осталось за мной.

Сделав свои дела, я вернулся обратно в затхлость старого помещения. Улёгшись на смятую постель, я повернулся на бок, намереваясь подрыхнуть еще часика два. Мои коллеги всё равно раньше обеда не проснутся, так что нет смысла суетиться и мне.

– Человек, эй! – призрак вновь возник и решил обозваться. В свете утренних лучей солнца он мерцал не так интенсивно.

– Отстань, дрыщ, – вяло огрызнулся я, настроение с утра у меня обычно ни к чёрту. – Дай поспать.

– Ты не должен меня видеть! – опять напомнил мне призрак, – это невозможно!

– Слушай, ты дашь мне поспать или нет?! – вызверился я. Заколебал уже этот пасторальный зоопарк, сперва петух, теперь вот этот с утра нудит.

– Ты что меня не боишься? – удивился призрак.

Вот привязался с утра!

– А что тебя бояться? – развернулся к призраку я. Сон пропал. Они с петухом разбудили меня окончательно.

– Ну как же.., – сказал призрак и замерцал более интенсивно, видимо, с целью попугать меня.

– И что дальше? – зевнул я и опять потыкал в рентгеновское мерцание рукой, – банальная рефракция и интерференция. Любой школьник знает.

– А знаешь, ты какой-то странный, как для человека, – сказал призрак. – Не боишься меня, не кричишь, в обморок не падаешь.

Я спорить не стал.

– А как тебя зовут? – спросил я, чтобы поддержать разговор. – Нормально же общаемся, а имени твоего не знаю.

– Енох, – важно надувшись, торжественно сообщил призрак скелета.

– Это что за имя такое?

– Так звали ветхозаветного святого! – проинформировал меня Енох. – Седьмое колено от Адама, между прочим.

– А меня – Генка, – сообщил я призраку имя хроноаборигена, в которого вселился позавчера. – Кстати, интересно, а ты давно здесь, Енох?

– Давно. Очень давно, – тоскливо прошелестел призрак.

– А наружу, во двор, выходишь?

– Увы, нет. Я привязан здесь. И моё существование ограничено стенами этой скорбной обители.

– То есть если завтра сельсовет снесет этот дом, то и ты исчезнешь? – уточнил я, и с подвыванием потянулся.

– Ну, рациональное зерно в твоих словах есть, Генка. Хотя и не совсем так.

– А как?

Призрак долго колебался, но в конце концов сказал:

– Здесь есть место, где я нашел свою смерть. Моя кровь когда-то пропитала доски. Понимаешь?

– То есть теоретически, если оторвать доску, то ты сможешь перемещаться вместе с нею? – заинтересовался я.

– Не знаю. Вряд ли, – забеспокоился призрак. – Ты явно что-то задумал, Генка.

– Да нет, я так просто спросил, – сказал я. – А вообще, я тут чуть больше недели поночую, и потом мы переедем в другое место, согласно графику. Так что не беспокойся, Енох. Твою тайну никто не узнает. Тем более, что кроме меня тебя больше никто не видит. А меня скоро здесь не будет.

Но призрак забеспокоился, замерцал. Очевидно, он долгое время уже находился здесь сам, и соскучился по нормальному общению. А тут появился я. Полноценный собеседник. И он аж воспрял. Но моё заявление, что я тут ненадолго, повергло его в шок. Я видел, что он остро боялся одиночества. Не хотел опять остаться сам в пустом ветхом доме.

Я прекрасно понимал, что творится у него в душе (если, конечно, у призраков души существуют. Ну или что там у них вместо этого), и не мешал. Пусть нормально отрефлексирует. Любое решение человек (или призрак) должен принять сам. Ну или должен думать, что сам.

Пока призрак предавался печальным размышлениям, я достал из торбы остатки колбасы, уже чуть подсохший хлеб, кое-как порезал всё это тупым перочинным генкиным ножиком и принялся за еду. Яйца и сало я пока ещё экономил, у них срок годности больше. Моментально нарисовался Барсик и прыгнул на импровизированный стол, который я соорудил прямо на полатях, где спал.

– Что, пришел, предатель? – упрекнул я его, – бросил меня тут наедине с этой нечистью, а сам слинял.

Барсик мой выпад оставил без внимания, натомись попытался цапнуть кус колбасы. Колбасу я не дал (самому мало осталось), правда потом таки пожалел наглую скотину и отрезал немного, а ещё дал хлеба. Барсик колбасу в два укуса сожрал и уставился на меня требовательным немигающим взглядом. Хлеб он демонстративно проигнорировал.

– Попрошу не выражаться и не оскорблять меня, – высокомерно заметил призрак.

– А что я такого сказал? – возмутился я, жуя колбасу. – Разве ты не нечисть?

– Нет, конечно же, – возразил призрак, – в иерархии потусторонних сущностей призраков как таковых не существует…

– Да ладно! Я в книгах читал про призраки!

– Жалкие писаки! – взорвался Енох, – Графоманы чёртовы! Один идиот когда-то ерунду написал, остальные подхватили.

– Так, а кто ты тогда?

– Это долго объяснять, – спрыгнул со скользкой темы Енох.

Ну ладно. Не хочет сейчас рассказывать – не надо. Всё равно выясню.

– Слушай, Енох, а почему ты не умер? Или ты умер?

– Сложный вопрос, – задумался Енох. Причём завис так надолго, что мне аж надоело ждать ответа. Поэтому я сунул в рот остатки колбасы, заслужив возмущённый взгляд Барсика и, торопливо пережёвывая, задал следующий вопрос:

– И что дальше делать будешь? Как долго ты вот так будешь здесь сидеть и мерцать? Или тебе нравится здесь?

– Пока эта обитель существует, буду существовать и я.

– Слушай, но скучно же? Вот так вот в этой тёмной избе сколько времени торчать. Неужели не хочется туда, на волю, в пампасы?

Енох не ответил, а вместо этого замерцал и некультурно исчез.

Ну и ладно. Я доел остатки хлеба, собрал свою «скатерть-самобранку», турнул наглого Барсика (пусть крыс и мышей лучше ловит) и вышел из избы во двор.

Начинался очередной день в этом, новом для меня, мире.

***

Баба Фрося была бабкой крайне любознательной и алчущей вселенской справедливости. Вот и сейчас, узнав, что в село приехала агитбригада, а значит, безбожники, она заторопилась к нам. Нет, бабка Фрося была самой что ни на есть нормальной добропорядочной бабкой, и в церковь, как и положено, по воскресеньям или по святым праздникам ходила исправно. Там она и исповедовалась, когда надо, и свечечки ставила в обязательном порядке. А недавно даже вышила цельный льняной плат для алтаря, и отдала батюшке. Так им так понравилось, что они ещё и срачицы попросили срукодельничать. И бабка Фрося обещала. А раз обещала, то выполнит. А как же не выполнить, ведь годы-то идут, и скоро надлежит предстать там, наверху, и лучше иметь там доброжелателей, которые, когда раба божия Евфросиния предстанет перед судом, то и плат вышитый вспомнят, и срачицы белошвейные, и поклоны усердные в церкви.

Но и с безбожниками бабка Фрося решила отыскать взаимопонимание. Была она лютой конформисткой и умела приспособиться к любой ситуации.

Агитбригадовцы уже попросыпались и сейчас занимались кто чем: одни вяло переговаривались, Нюра с Люсей неторопливо пили на завалинке кофий, а Жоржик тренировался, используя вместо штанги рессору от телеги.

– Доброго здоровьица, комсомол, – дипломатично поздоровалась бабка Фрося, входя во двор, и, на всякий случай, кряхтя, поклонилась в пояс.

– Здравствуйте!

– Доброе утро! – нестройно ответили ей заспанные голоса.

– Это вы же безбожниками будете, правильно? – уточнила бабка Фрося и, прищурившись, склонила голову в кипенно-белом накрахмаленном платочке набок.

На подворье возникло молчание. Помня вчерашнее досадное происшествие в селе Батюшкино, отвечать ей особо не торопились.

Кто-то догадался кликнуть Гудкова. Тот вышел во двор, в селадоновых галифе и простой полотняной рубахе, прямо свой парень в доску:

– Здравствуй, товарищ бабуля, – сверкнул белозубой улыбкой он, – а что там случилось? Говорят, ты безбожников ищешь? Никак отречься от веры на старости лет решила?

– Да господь с тобой, милок! – испуганно хихикнула бабка Фрося, видя, что разговор явно повернул не туда, и незаметно перекрестилась. – Я по другому вопросу. По вашей части.

– Слушаю, – посерьёзнел Гудков.

Агидбригадовцы подтянулись поближе. Даже Жоржик рессору бросил.

– А вот как вы, безбожники, к примеру, относитесь к нечистой силе? – без экивоков, в лоб, задала провокационный вопрос бабка.

Народ во дворе весело рассмеялся. Возникшее было напряжение спало.

– С подобными суевериями мы активно боремся. Словом и зрелищем, – сказал Зубатов. – Идеологически искореняем предрассудки.

– Нечистой силы не существует, бабушка, – подкупающе улыбнулась Нюра.

– Так я ж и не спорю, деточки. Тёмная я, неграмотная бабка, – на всякий случай включила заднюю бабка Фрося. – Не существует, так не существует. Мне и поп наш, отец Варава, сказал, мол, господь попускает беснование для осознания грехов…

– Врёт ваш долгогривый! – возмутился Зубатов. – Ничего этого не существует! Ни бесов, ни херувимов с серафимами!

– А что случилось? – решил остановить грозившую затянуться надолго теологическую полемику Гудков.

– Случилось, – кивнула бабка и народ притих.

– Ну так рассказывайте, – подбодрил старушку Гудков.

– В общем, есть у нас один человек, Герасим Сомов, так-то исправный он хозяин, и мужик толковый, нареканий нет, – начала свой рассказ бабка, предварительно промокнув морщинистые губы чистеньким платочком, – но вот недавно взял он к себе работника по агрономической части. Лазарем звать. Откуда-то аж из города, говорят, его привёз. Сперва-то всё нормально вроде было, живёт себе мужик и живёт. Тихий такой, работящий, не пьет, по бабам, простигосподи, не ходит. А потом гляжу, а у него урожай репы – самый большой на селе. Капусту у всех окрест мушка пожрала, а у него стоит, хоть бы хны, как золото стоит. Такая капуста знатная уродила, что хучь плачь.

Бабка печально вздохнула и с надеждой посмотрела на Гудкова.

– Хм, – сказал Гудков для поддержания разговора, и бабуля, ободрённая, торопливо продолжила:

– А давеча Лушка, старшая дочка Герасима, у колодца хвастала, что ихняя Пеструшка даёт аж по два ведра молока! А я-то ихнюю Пеструшку хорошо знаю. Худая скотина была, никчёмная, никогда она и одного ведра не давала. А это вдруг попёрла. Понимаете?

Бабка опять с надеждой посмотрела на всех.

Но агитбригадовцы был людьми городскими и с удоями понимали не очень, поэтому смотрели на бабку в ожидании продолжения рассказа.

– Ну так сами же видите, это всё началось после того, как Герасим из города Лазаря этого привёз! Теперь-то ясно?

– И что? – поморщился Зубатов.

– А то! Знается этот Лазарь с нечистой силой, я вам говорю! – возбуждённо блестя глазами, зашептала бабка, испуганно оглядываясь по сторонам. – Потому как быть такого само по себе не может!

– А от нас ты чего хочешь, бабуля? – спросил Гудков.

– Надо, чтобы вы пошли и проверили! – решительно заявила бабка, – Так нельзя, чтобы у всех репа не уродила, а у него одного урожай такой большой был! Надо искоренить! А не то он же и мор на село навести может.

– А почему вы сами не сходите? – поинтересовался Зубатов, видно было, что идти ему куда-то банально лень.

– Так это… боимся мы, – просто ответила бабка и со вздохом добавила, – тёмные потому что. А вы же комсомол, грамотные, враз всё обстоятельно обсмотрите там. Кроме того, вы безбожники же, в бесов и нечисть все равно не верите.

В общем, идти к Сомову решили завтра, как все проснутся, чтобы не нарушать график репетиций. Тем более, что сегодня вечером агитбригадовцы должны были давать представление. А ещё разрушенные декорации чинить. И реквизит. Но это уже мне.

В общем. Работы предстояло много.

***

Клара Колодная растянула на траве длинную-предлинную полотнину явно не первой свежести, сунула мне в руки изрядно размочаленную кисть и велела:

– Рисуй транспарант.

– Я не умею, – попытался спрыгнуть я, тоскливо глядя на стремительно подсыхающую гуашь или нечто на неё похожее.

– Все не умеют, – выдала мудрость Клара. – У неумелого руки не болят. Так что рисуй давай.

– Что рисовать? – сдался я.

– Вот текст, – Клара положила передо мной листочек. – И постарайся, чтобы всё влезло и буквы не очень кривые были.

Я машинально скосил глаза на строчки. Там было написано:

«Мы – комсомолия, с железной волею, мы строим новой жизни путь! 

Эй, твёрже ногу, попу и богу, с того пути нас не свернуть!»

Мда. И как столько слов уместить на полотнище?

Кроме того, я заметил, что при попытке рисовать, руки мои начинали предательски дрожать и буквы получались слишком уж рахитичными.

Досадно, не Рубенс я явно. И даже не Ван Гог.

Прибежала Клара, посмотрела на мои мучения и прогнала клеить бумажные фонарики. В общем, одно другого не легче.

Я сидел и беспросветно размазывал тоненькой кисточкой вонючий клей по краям основания фонарика, когда со стороны моего жилища раздался крик.

Честно говоря, первое, что я подумал, что кто-то зашел ко мне и увидел Еноха. Но нет, от порога моего дома орал Виктор Зубатов личной персоной.

«Да что они, сговорились все сегодня орать?» – с досадой подумал я, вспомнив скотину петуха.

– Вор! – надрывался Зубатов, глядя на меня и некультурно показывая на меня пальцем.

– Что опять? – рядом возник Жоржик.

– А ты зайди! Сам зайди и всё поймёшь! – возмущался Виктор.

Жоржик, сердито сплюнул, зашел и через пару секунд вышел обратно:

– Ну зашёл и что? – проворчал он.

– Там же колбасой воняет! – издал вопль смертельно раненого марала Зубатов.

– Ну и что, что воняет? – не мог сообразить Жоржик. – Дом старый, конечно там не розами пахнет.

– А то! Он украл мою колбасу! Вор!

– Какую ещё колбасу? – нагло глядя на Зубатова, спросил я, – ты сказал сходить в сельсовет и принести саквояж с реквизитом. Я сходил? Сходил. Принёс? Принёс. Реквизит? Реквизит. Гудков лично видел и может подтвердить. Что тебе ещё от меня надо? И почему вместо «спасибо» ты уже второй день обвиняешь меня непонятно в чём?

– Ты мне зубы не заговаривай! – процедил Зубков, – если я сейчас найду свой честно заработанный харч – тебе мало не покажется!

Он резко крутанулся и влетел в дом. Моё сердце замерло, и я похолодел: вспомнил, что торбу с реквизированной едой я повесил на гвоздь в стене (чтобы крысы и Басик не достали). И свёрток висел буквально на виду, выделяясь на замызганной стене светлым чужеродным пятном.

В общем, сейчас походу мне будет гамбец. Надо, в общем, делать ноги.

Я стоял и прикидывал, за сколько смогу добежать и выскочить за ворота, и в каком направлении сматываться из села, когда Жоржик, видимо заметив мой безумный мечущийся взгляд, предусмотрительно стал как раз между мной и спасительными воротами. Из-за чего моментально потерял все заработанные в моих глазах очки репутации.

Долгое время было относительно тихо и ничего не происходило.

Неподалёку Нюра и Люся с громким смехом хором разучивали слова для сегодняшнего представления:

– Ваши книги по клубам то взятые,

Православною верой проклятые!

Ждёт в аду вас за них наказание,

А читать бы вам лучше писание!

Чай написано слово то божие!

Не товарищем с бритою рожею,

В черной куртке, да в кепке прохвостовой,

А святым и блаженным апостолом!

А мы с Жоржиком просто стояли во дворе и молча ждали, чем вся эта ситуация закончится.

Затем из дома вышел растерянный Зубатов.

– Ну что? – спросил его Жоржик.

– Ничего не пойму, – махнул рукой Зубатов и, глядя на меня, злобно сказал, – я за тобой буду следить! Ты меня понял, босяк? И рано или поздно поймаю на воровстве и пристрелю!

– Тьху! – сплюнул Жоржик и ушел к лошадям.

Я остался один. И сразу рванул в дом. Первое что бросалось в глаза – светлый полотняный куль с харчами, мирно висевший по центру на закопчённой стене. Просто не может быть, чтобы Зубатов его не увидел.

– Енох! – позвал призрака я.

Передо мной возникло знакомое мерцание.

– Чего тебе? – сварливо сказал Енох.

– Это твоя работа? Ну что Зубатов не нашел свёрток?

– Ну не Барсика же, – немного уязвлённо ответил Енох и обличительно померцал.

В подтверждение его слов скотина Барсик громко, как стадо бешеных слонов, проскакал где-то на чердаке, аж пыль с паутиной на голову посыпалась.

– Спасибо! – от души поблагодарил я и не удержался от вопроса. – А как ты смог спрятать?

– Я не прятал, – моментально напустил важный вид Енох, – просто глаза отвёл.

Я и понял, что мне срочно нужно найти ту доску и забрать Еноха с собой. Такой зачётный ресурс мне в этом мире более чем пригодится.