– Фиданцата – это не жена, Леопольдо. Знаешь Рико, сына синьоры Батичелли? Он встречался со своей фиданцатой десять лет, никак не меньше. И что ты думаешь? Вчера иду по Виа Франческо Петрарка, а он уже с другой фиданцатой, – синьора Риччи снова рассмеялась, затем посмотрела на Леопольдо, словно на маленького мальчика, ничего не знающего о жизни, и хотела что-то еще сказать, но не успела, в залу вошла Паола Витале, раскрасневшаяся, взмокшая.

– Все на кухню, – распорядилась она. – Время ужинать.

Все прошли на кухню, точнее в зону для приема пищи – большую нишу на кухне, посреди которой стоял кухонный стол в окружении стульев. На стене висели зеркало и небольшой телевизор. Красиво расставленные тарелки, стаканы, салфетки, столовые приборы. С кухни неслись невероятно вкусные запахи. Леопольдо почувствовал, как его рот наполняется слюной, предвкушение сытного и вкусного ужина овладело его сознанием.

Леопольдо собрался сесть на стул, стоявший сбоку стола, но мать воспротивилась, указала на место напротив Софи. Леопольдо подчинился; спорить с матерью было бесполезно. Краем глаза Леопольдо заметил устремленный на него взгляд Софи. При этом девушка не забывала улыбаться улыбкой в тридцать два зуба. Леопольдо повернул голову к Софи, вперил в нее взгляд и улыбнулся в ответ, надеясь, что девушка смутится и отвернется. Не тут-то было. Софи, словно выпила живительной воды, расцвела, грудь – никак не меньше четвертого размера – заходила ходуном под цветочным платьем, но больше всего Леопольдо поразила улыбка девушка, она стала такой широкой, что ему показалось, что он видит даже коренные зубы девушки.

Веселый смех наполнил кухню. Паола Витале и синьора Ричии, казалось, соревновались, чей смех громче. Перестав смеяться, женщины посмотрели на Леопольдо и Софи с такими умилением и нежностью, что Леопольдо почувствовал себя новорожденным, маленьким patata^[29], которому только и оставалось, что сунуть соску в рот.

Паола Витале улыбнулась сыну и исчезла на кухне. Синьора Риччи последовала за ней, то и дело оборачиваясь и посматривая на Леопольдо и Софи. Едва женщины скрылись из виду, Умберто Витале и синьор Риччи принялись обсуждать последние городские новости, затем Умберто Витале поднялся и ушел. Вернулся минуту спустя с бутылкой белого просекко^[30], которым не преминул наполнить все пустые стаканы. Паола Витале и синьора Риччи принесли антипасти – холодные закуски, среди которых преобладали овощи и мясные нарезки.

Ужин начался. Пока ели, разговаривали. Леопольдо старался не активничать в разговоре, так как понял, что любая его активность обернется против него. Достаточно было вспомнить реакцию матери и синьоры Риччи на неудавшийся фокус с Софи, чтобы убедиться в истинности этих предположений. Поэтому Леопольдо сосредоточился на еде, благо это дело он любил и всегда уделял ему много времени. К счастью для него, такое чревоугодие почти не сказывалось на его телосложении.

За антипасти последовало пасти – основное горячее блюдо, которое состояло из равиоли^[31] с мясной начинкой и спагетти с жареной рыбой. Потом был небольшой отдых, за которым Паола Витале подала большое блюдо с несколькими видами сыра. Десерт, состоявший из печенья и конфет, сменил сырную трапезу.

Когда тарелки убрали, Умберто Витале принес бутылку красного вина и каждый пропустил по стаканчику. Уже после Паола Витале приготовила себе, Леопольдо, синьоре Риччи и ее дочерям кофе. Синьор Риччи и Умберто Витале отказались от кофе, предпочтя завершить сытный ужин рюмочкой граппы^[32].

Все то время, что длился ужин, Леопольдо старался не смотреть на Софи, которая будто прилипла взглядом к Леопольдо.

– И не надоедает же, – думал в такие минуты Леопольдо, старательно избегая смотреть на девушку напротив, а еще пытался понять, с какой это стати мать решила его свести со старшей дочерью синьоры Риччи, зная о том, что у него есть Ангелика. Обычная неприязнь к девушке виделась Леопольдо недостаточной причиной, поэтому он решил при случае поинтересоваться у матери истинными причинами увлеченности семьей Риччи. Как знал Леопольдо, семья эта богатой не была. Синьора Риччи работала продавщицей в супермаркете, а синьор Риччи – специалистом на фабрике по производству мебели. Софи, как и мать, была продавщицей, продавала продукты в продуктовом магазине, а Агата, младшая из Риччи, заканчивала школу. По социальному статусу семья Риччи явно не могла сравниться с семьей Витале, хотя и последняя не принадлежала к высшему классу, средний класс – не больше. Возможным объяснением для Леонардо такой, по его мнению, сверхувлеченности семьей Риччи со стороны матери было то, что Паола Витале и синьора Риччи были лучшими подругами. Так или иначе, Леопольдо решил пока не заострять внимание на этой загадке, да и зачем, когда у него есть Ангелика.

Вспомнив о девушке, Леопольдо заволновался и посмотрел на наручные часы. Время перевалило за девять вечера. Пора было ехать за Ангеликой. Семья Риччи также решила не задерживаться в гостях, собралась и дружно покинула квартиру, правда, этому предшествовала череда громких охов и ахов, особенно со стороны синьоры Риччи, выражающих сожаление по поводу столь скорого расставания и, как показалось Леопольдо, большей частью с ним, а не с его родителями.

Когда входная дверь закрылась за последним представителем семьи Риччи (конечно же это была синьора Риччи), Леопольдо вздохнул с облегчением. Довольная улыбка появилась на его лице, но радоваться ему пришлось недолго.

Только хлопнула дверь, Паола Витале повернулась к сыну и вскинула руки.

– Леопольдо, что ты себе надумал? Ты ни словом не обмолвился с Софи. Дитя глаз с тебя не сводило, а ты ее совсем не удостоил взглядом.

– Мама́, давай на чистоту. Что ты задумала? – Леопольдо скрестил руки на груди и оперся спиной о стену.

– Я? Ничего не задумала. С чего это ты взял, что я что-то задумала, Леопольдо? Зачем мне это?

– Кроме тебя этого не знает никто. Но то, что у тебя что-то на уме, и глупому понятно. Слишком хорошо я тебя знаю, мама́. Семейство Риччи, да еще в полном составе, да еще у нас дома, да еще во время ужина. Нет, здесь дело нечисто. Говори, я жду. И учти, у меня мало времени. Меня Ангелика ждет, – Леопольдо сощурил глаза и уставился на мать.

– Умберто! – позвала Паола Витале мужа. – Ты слышишь, Умберто, как твой сын разговаривает с матерью? Дожились. И это в собственном доме. И это ребенок, которого я когда-то прижимала к груди, – руки женщины ожили, взметнулись в воздух и принялись выписывать невероятные геометрические фигуры. – Это все она, Умберто, все эта полентонэ.

Паола Витале скрылась в зале.

– Где же ты Умберто?! – услышал Леопольдо. – Ах, вот ты где. Сидишь, улыбаешься. Ты все слышал, что сказал твой сын? Все до последнего слова? Какие трудные времена наступили. Если собственные дети тебя не уважают, то, что говорить о других людях?

Леопольдо слушал словоизлияния матери и улыбался. Как и многие итальянки Паола Витале любила поговорить, но еще больше любила пожаловаться на свою, по ее устойчивому мнению, нелегкую судьбу. Пробудить жалость к своей персоне – в этом Паола Витале была большая мастерица.

Леопольдо оттолкнулся от стены и двинул в гардеробную. Проходя рядом с залой, он посмотрел на мать, сидевшую рядом с отцом, и что-то тому втолковывающую.

– Мама́, иду собираться. У тебя есть две минуты, чтобы рассказать мне о своей задумке, иначе мне придется ограничить походы к вам с папой в гости до одного раза в месяц. Не хотелось бы снова столкнуться с семьей Риччи.

– Умберто! – глаза Паолы Витале распахнулись, на морщинистом лице застыло возмущенное выражение. – Умберто! Как ты можешь такое терпеть?! Ты только посмотри, как твой сын обращается с собственной матерью?! Он уже ставит мне ультиматумы! Бедная я, бедная, – голос Паолы Витале надтреснулся, ладони обхватили лицо. Казалось, еще немного и квартиру наполнит женский плач.

Но не тут-то было. Паола Витале взглянула на мужа, скрывшего свое улыбающееся лицо за газетой, нахмурилась и ударила по газете.

– Умберто! Я с тобой разговариваю или с кем? Ты слушаешь меня? Почему ты закрылся от меня газетой? Ах, негодник! Он еще и улыбается! – молнии засверкали в глазах женщины. – Vecchio schifoso^[33]!

Но Паола Витале должно быть решила изменить тактику, так как внезапно огонь негодования в ее груди угас, лицо опечалилось, женщина покачала головой и положила руки на колени, застыв в позе глубочайшего смирения.

– Бедная я, бедная. Что-то я плохо себя чувствую, – тихо выдохнула она. – Устала.

Синьор Витале отложил газету в сторону, улыбнулся и похлопал жену по ноге.

– Все будет хорошо, Паола. Не стоит так убиваться. Ты посмотри, какой у нас сын, – Умберто Витале кивнул на Леопольдо, наблюдавшего за родителями с полуулыбкой на лице. – Посмотри, какой красавец. Недаром синьора Риччи со всей присущей ей страстью сегодня прижимала его к груди. А синьорины как на него смотрели. Я все видел.

– Я думаю, Софи была бы очень хорошей женой. Знал бы ты, какая она хозяюшка, а красавица-то какая, – Паола Витале была так поглощена воспоминаниями, что не заметила, как при этих словах муж и сын переглянулись и заулыбались как нашкодившие малыши. – Умберто, ты только посмотри, как наш сынок исхудал, живя с этой полентонэ, – Паола Витале отвернулась от мужа и посмотрела на сына. – Одни кожа да кости. А посмотри на его одежду. Она совсем не знакома с утюгом, – женщина вновь устремила глаза на мужа. – Нашему мальчику нужна хозяйка, а не карьеристка. А эта полентонэ только о карьере и думает. Она думает, что я не знаю, а я знаю, о чем она секретничает с Моникой, нашим секретарем. Она только и говорит о том, что когда-нибудь вернется на Север. Там, видите ли, больше возможностей и больше платят. Я знаю. Моника мне все рассказывает.

– Ты зря волнуешься, Паола. Нашему мальчику не пять лет. В двадцать восемь лет можно уже и самому выбрать себе жену.

– Что ты понимаешь, Умберто? Дети как слепые котята, они всегда требуют родительской опеки.

Леопольдо отвлекся. Узнав, что у Ангелики есть тайное желание вернуться на Север, опечалился. Ангелика ничего ему про это не говорила. Может, боялась, что он ее не поймет? А он понял бы? Хочет понять? Готов отпустить свою принцессу? Нет, только не это.

– Неужели она хочет меня бросить? – думал Леопольдо. – Неужели она меня не любит? Нет, это неправда! Это просто не может быть правдой! Надо поехать к Ангелике и объясниться с ней.

Леопольдо вышел из залы, прошел в гардеробную, обулся, вернулся в залу и остановился, услышав слова матери.

– Ничего, Умберто. Ничего. Скоро все изменится. Я слышала, как синьор Гирландайо, это наш главный редактор, говорил, что из-за кризиса придется сократить штат, уволить нескольких журналистов и редакторов, и ты знаешь, Умберто, – Паола Витале наклонилась к мужу, – эта полентонэ в списке тех, кого собираются уволить. Пусть убирается на свой чертов Север. Наш мальчик не пропадет. Мы найдем ему хорошую жену, настоящую хозяйку, а не глупую карьеристку. Софи – хороший выбор. Ей наш мальчик давно нравится. Конечно, семья Риччи не богата, но и мы не из таких. Главное, что Софи хорошая хозяйка. С ней наш мальчик будет и накормлен и обстиран. Да и синьора Риччи моя лучшая подруга. Мы с ней вместе растили наших ангелочков…

– Мама́, – прервал Леопольдо мать, – когда ты слышала, что Ангелику собираются уволить?

– Сегодня, Леопольдо.

– Значит, Ангелика об этом еще не знает?

– А я откуда знаю, знает она или не знает? Мне нет дела до этой глупой полентонэ.

– Мама́, не называй ее так!

– Не кричи на меня, Леопольдо… Умберто, скажи ему хоть что-то. Что ты молчишь? Будто набрал воды в рот. Это все твое воспитание.

– Паола, ты непоследовательна в своих утверждениях, – заметил Умберто Витале. – То ты обвиняешь во всех грехах эту чудесную девушку, Ангелику, то меня.

– Чудесную девушку?! – вскинулась Паола Витале. – Нет, вы слышали! Mamma mia^[34]! Никогда ты меня не поддерживал, Умберто! Никогда!

В кармане штанов Леопольдо заиграла музыка. Леопольдо вытащил мобильник и взглянул на экран, улыбка тронула губы, когда увидел, что звонит Ангелика.

– Мама́, – сказал Леопольдо. – Ciao^[35]. Мне пора. Меня Ангелика ждет.

– Подожди, Леопольдо. Дай мне хоть поцеловать тебя на прощание.

Мобильник разрывался, и Леопольдо пришлось нажать клавишу "отбой". Ничего, потом перезвонит.

Паола Витале приблизилась к сыну, поднялась на носки и поцеловала в щеку.

– Не забывай нас, Леопольдо. Приходи завтра на ужин.

– Посмотрим, мама́. Ciao, папа́, – Леопольдо махнул отцу на прощание, открыл входную дверь и вышел из квартиры в коридор.

– Звони, Леопольдо, – услышал он, спускаясь по лестнице на первый этаж.

– Обязательно, мама́. Ciao.

Леопольдо вышел на улицу. Прохладный ночной ветер коснулся лица, дернул за воротник рубашки и пробежался по шее. Леопольдо улыбнулся. Взгляд пробежался по деревьям, тускло освещенным уличными фонарями, скользнул выше, оставил позади крыши домов, устремился к звездам, яркими белыми точками блестевшими в ночи, зацепился за тонкую полоску облака, за которым спрятался блеклый, покрытый серыми пятнами диск месяца.

Леопольдо потянул носом воздух. Запах еще не совсем остывшего от дневного жара асфальта смешался с ароматами цветов, росших на клумбах под домом и в горшках на балконах, создавая тем самым что-то новое, странную смесь искусственного и натурального, мертвого и живого.

Мобильник в кармане Леопольдо снова ожил. Леопольдо направился к машине, припаркованной в двух десятках метров от дома, где жили родители, на ходу доставая из штанов мобильник.

– Привет, amore mio^[36]. Прости, что не ответил раньше, только что вышел от родителей.

– Привет, милый. Хотела узнать, ждать тебя или взять такси?

– Конечно, ждать. Через пятнадцать минут буду у тебя.

– Тогда жду, Лео. Натали собирается ложиться спать, поэтому я тебя подожду возле подъезда.

– Хорошо, милая. Я скоро буду, не скучай.

– Постараюсь, – Леопольдо почувствовал, как на губах Ангелики расцвела улыбка. – Жду.

Из динамика понеслись короткие гудки.

Леопольдо нажал пальцем на клавишу "отбой", вернул мобильник в карман, отключил сигнализацию машины, после чего забрался в салон и завел двигатель. Несколько мгновений спустя он уже летел сквозь ночь по дорогам спящего Ареццо.