Цитаты из книги «Книга Пыли. Прекрасная дикарка»

Тебе бы лучше тоже войти, – сказал он Элис. – Ты лучше объяснишь, что нам надо. Он взял Лиру на руки, Элис тоже спрыгнула в воду и ахнула от холода. Крепко держа малышку, он двинулся вперед, в магазин. – Надеюсь, то, что нам нужно, не осталось на нижних полках, – проворчал он, оглядываясь.

Человек поглядел на нее, кивнул и жестом показал, чтобы они подплыли со двора. Проулок между его лавкой и соседней вел к открытой двери. Вода внутри магазина стояла так же высоко, как на улице, – то есть Малкольму по бедро, как он выяснил, когда вылез из лодки, чтобы привязать ее к водосточной трубе, – и была такая ледяная, что у него сердце зашлось.

Человек внутри подошел к двери и выглянул. Физиономия не то чтобы недружелюбная, подумал Малкольм, но какая-то беспокойная и озабоченная. – Нам нужны лекарства! – прокричал он, указывая на бледную Лиру, обмякшую у Элис на руках.

руках тут же сообщил ему, сколько усилий он на самом деле прилагает, когда гребет. Но, в конце концов, ему удалось благополучно направить лодку в заводь, некогда бывшую улицей, и двинуться дальше, мимо неосвещенных витрин. – Вон там, – Элис показала на аптеку. Та, разумеется, была закрыта. Внутри царил мрак – но за окном кто-то явно двигался (Малкольм понадеялся, что не мародеры). Он подвел каноэ вплотную к двери и постучал в стекло. – Подними малышку повыше, чтобы оттуда было видно, – посоветовала Элис.

совсем, проволока все равно ее удержит. Руки у него все были исцарапаны, изрезаны и покрыты ржавчиной – красной, как кровь. Малкольм сполоснул их в реке, и тут заметил, что каноэ больше не покачивается у берега, а сидит на траве, еще совсем недавно скрывавшейся под водой. – Паводок спадает, – сказал он. – Самое время, черт его дери. Ему не терпелось поскорее пуститься в путь, и Элис тоже. Когда Лира напилась молока, они сели в лодку, устроили Элис с ребенком как можно уютнее, оттолкнулись от берега и снова отдались на волю потока. Весь день они просто плыли по течению под холодным серым небом, и часы тянулись медленно и уныло. Но зато, насколько Малкольм мог судить, к вечеру им удалось продвинуться довольно далеко. Вода определенно спадала, и места, которые они проплывали, выглядели все более городскими. Слева и справа виднелись дома, дороги и магазины, а по улицам даже бродили люди! Весло болталось и слабело, но, по счастью, грести против течения не приходилось. Малкольм в основном рулил и старался держаться как можно ближе к берегу, но все-таки не налетать на него. Они с Элис пристально глядели во все стороны: оба понимали, что Лира чувствует себя неважно. – Правь туда! – внезапно скомандовала Элис, показывая на целую улочку небольших магазинчиков, под прямым углом отходящую от реки. Повернуть каноэ и поднять его немного вверх по течению оказалось совсем не просто. Каждый нерв у Малкольма в

– Я могу сжечь весло, – горько сказал он. – Нет. Вот этого не надо. Добудь хворосту и попробуй разжечь костер, Мал. Это действительно важно. Он посмотрел на ослабевшего ребенка у нее на руках, на ее полузакрытые глазки, на несчастного деймона, приникшего к ее шее. Лира выглядела больной и измученной. Он сунул весло обратно в каноэ. – Не трогай его. Если совсем развалится, починить будет еще труднее. Я найду дрова. Медленно и нехотя Малкольм поднялся к мавзолею, обходя еще не высохшие лужи крови, и отворил дверь. Бросив почтительный взгляд на открытый накануне гроб, он пробормотал: – Доброе утро, леди и джентльмены, и еще раз простите великодушно. Нам правда очень, очень надо… Еще одна крышка, еще один скелет (снова извинения) и еще один костерок. Через несколько минут в кастрюльке грелась чистая вода (ее почти не осталось). Малкольм пошел поискать среди оградных столбиков что-нибудь для починки весла. Проблема была не в том, чтобы к чему-то его привязать – главное, чем привязать? Бечевка, веревка, любой шнурок… Увы, нигде ничего не было. Лучшее, что ему удалось найти, – это кусок ржавой проволоки. Малкольм вытащил его из кучи столбиков, оторвал от тех двух, к которым он был прикручен, и принялся возиться с веслом. Проволока попалась тугая и упрямая, и намотать ее достаточно плотно никак не выходило, но ничего другого под рукой все равно не было. И, самое главное, ее хватило, чтобы обмотать древко несколько раз, так что даже отвались лопасть

шеи. – У нее щеки красные, – заметил Малкольм. – Простудилась, наверное. А у нас только один подгузник остался. Вряд ли нас еще надолго хватит. – Значит… – Нужно развести огонь, Мал. Ее придется вымыть и накормить. – Я пойду добуду еще дров. Он пошарил в поисках весла, собираясь первым делом смыть с него кровь, – и обнаружил настоящую катастрофу. – Господи! – Что такое? Весло было сломано. От того, что он делал им ночью, древко треснуло. Лопасть и рукоять еще с грехом пополам держались вместе, но это ненадолго: малейшее усилие, пусть даже простое сопротивление воды, и они расстанутся окончательно. Малкольм повертел их в руках, совершенно убитый. – Мал, как ты там? В чем дело?.. Боже, что с ним случилось? – Сломалось. Если я попробую грести, оно тут же развалится. Я же… я же не… Если бы я только… – Малкольм чуть не плакал. – Ты можешь его починить? – Мог бы, если бы у меня была мастерская и инструменты. Элис огляделась по сторонам. – Так, будем решать проблемы по мере поступления. Нам нужен огонь.

Голос Элис звучал совсем слабо. Малкольм склонился над лодкой и увидел ее лицо, все еще затуманенное сном и испачканное кровью. Порывшись на дне каноэ, он достал измятое полотенце и повозил его по траве, чтобы как следует намочить. Элис молча взяла его и вытерла глаза и щеки. Потом она тоже выбралась наружу, морщась от боли, дрожа и стуча зубами, и наклонилась, чтобы взять Лиру из лодки. Малышке нужно было срочно поменять подгузник. Она тоже еще спала и вместо обычного оживленного щебета невесело закряхтела. Мышка-Пантелеймон тряпочкой лежал возле ее

пронизывала ее насквозь. – Ничего другого мы сделать не могли, – прошептала она. – Да, нам пришлось. – Правда. И у нас все получилось. Надо, наверное, смыть кровь… Интересно, эти ступени когда-нибудь станут снова чистыми? Он содрогнулся от ужаса. – Мал? Ты где?

старше прежнего. Аста уткнулась ему в шею своей кошачьей мордочкой. Ей тоже пришлось очень худо, когда они разделились… Возможно, когда-нибудь они сумеют об этом поговорить, но сейчас Малкольма лишь переполняли скорбь и сожаление о том, что он причинил ей такие муки. Если она чувствовала то же, что и он, то боль, должно быть