Я сидел напротив нее с бокалом «Киндзмараули», бутылочку которого достал по знакомству, и любовался ее полной грудью, выступавшей из довольно смелого разреза кофточки. Мне так хотелось носом, носом влезть в эту очаровательную складочку между грудями и обцеловать, что только можно. Она была свежая и неизношенная, чем очень отличалась от Зои № 1, Зои № 2 и Зои № 3. Те были простыми девчонками или работницами, уже лет с 15-ти поменявшими десяток мужиков. От моей новой Зои пахло французскими духами, которые купить было невозможно в ее положении.

Наверное, об этом она попросила кого-нибудь перед свиданием, и сердобольный сотрудник прыснул на нее французскими духами. Я всегда страшно волнуюсь, открывая для себя новую женщину.

У меня все напряжено и пробивает мелкая дрожь, не видная для других. Хорошо тем, кто этого не знает. Я был как бы кладоискатель, который находит грязный комок руды, но не знает, что под слоем наслоений. А вдруг золото? Или новая порода бабочки с Амазонки, которую он видит издалека. Энтомолог весь трясется, а вдруг это что-то совсем новое, т. е целое открытие. Для меня это новое исследование таинственного и неизвестного, того, что называется женщиной. А в этих исследованиях бывает всегда по-разному.

Внезапно из объекта исследования течет, как из ведра, страсть какими-то флюидами, так она тебя чувствует. Другой объект – сухой, как саксаул в пустыне, и абсолютно тебя не чувствует. В других случаях только дотрагиваешься до него, и он полностью готов ко всему, что предложишь. Другой не сдается, и осаду приходится проводить целый месяц, а когда добьешься своего, пожалеешь, что столько трудов потратил. Больше одного способа не применишь. Скука смертная. Только наступило утро, а ты находишь тысячу причин, чтобы поскорее удрать куда попало. Они, как некоторые женщины в религиозных общинах. Мужчина не имеет права никогда видеть ее голой. Поэтому перед тем, как лечь на жену он накрывает ее простынью. В этой простыне есть маленькая дырочка, которая как раз сверху замечательной ловушки, в которую благоверный и должен попасть, чтобы зародить дите.

Тук-тук, тук-тук, и секс закончен. Будь здоров. И так бывает, только без простыни. Бывают такие, что им не до Секса. Страх «залететь» их сковывает так, как будто они лежат не в теплой постели, а их закопали в колотый лед. Вот и дождись от них страсти. Бывает так, что за ночь тебе не дадут заснуть ни на секунду. Женщина вертится, как волчок, на тебе. Так и кажется, что что-то у тебя оторвется и, возможно, думаешь об этом не напрасно. Ну, довольно об этом, бумаги и чернил не хватит. Зоя сидит передо мной, и я жду, когда начнется цирк. Я стал многоопытным и хочу-хочу теперь медленно наслаждаться тем, что будет происходить. Себе говорю: будь хладнокровным. Рыбка поймалась, и «держи марку», ведь у тебя было уже предостаточно всего и вся, к тому же всех мастей.

Наверное, знаете, дорогой читатель, сказку Пушкина «Царь Никита» – нет? Напомню. У одного царя были очень красивые дочки, но при всех их достоинствах у них не было между ног того, что привлекает мужчин. Ну вот, царь обещал отдать их в жены тем, кто найдет эту деталь. Ну вот, один молодой посланец нашел на одном дереве десяток сидящих и весело щебечущих этих, так нужных царским дочерям, деталей. Привел к этому дереву молодого человека его нос.

В сказке сказано: «Черт возьми, знакомый дух!» Ну вот, они и сидели на дереве, все в кудряшках, да причем разных мастей – и рыжие, и черные, и блондинки, и брюнетки, и всякие разные. Молодой человек заплакал, не зная, как их достать с дерева. Затем догадался: вынул то, чем женщин соблазняют. Они обрадовались и колечками нанизались на его мужское достоинство. Так все дочки царя получили то, что просили. Вот и сказке конец. Поэтому я упомянул, что столкнулся со всеми мастями.

Моя Зоя № 4 совсем не была развращена. Вина почти не пьет, не курит. В этом отношении мне с ней скучно. Ну посмотрим, что будет, что будет. Зоя подсаживается ко мне и спрашивает: «Я тебе нравлюсь?» «Конечно, нравишься, а зачем же я тогда вытащил тебя из Семиной постели?» Я нарочно немного грублю. «Знаешь, когда мы ложились спать с Семой, он только и говорил о марках барабанов. Он и сам как барабанная небольшая палочка… Ляжет на меня, простучит по мне своей барабанной палочкой минут пять, потом отвернется и заснет. Неужели все мужчины такие? О, Ферри, а что теперь мне надо делать?» Семен, ты что, дурак, что ты делал с Зоей семь месяцев, до чего ты ее довел! Она не умеет себя подать: пококетничать, посопротивляться, поиграть. Ну, чисто начинающая робкая студентка перед маститым профессором. Говорю строгим тоном: «Что тебе делать? Раздевайся, раз пришла».

Что творится у меня внутри, я тщательно скрываю. Ведь пройдет немного времени, и я вопьюсь в нее всем, чем только можно – членом, зубами, руками, ногами, языком.

Волнительный момент. Снимается блузочка. Снимая ее, она поднимает руки вверх, и я вижу свежевыбритые подмышки.

Мужчины! Вы же знаете, как сладко целовать женские подмышки, прижимаясь к ним лицом, да притом если они пахнут французскими духами. Снимается лифчик, освобождая два больших нежнейших полушария, нисколько не опускающихся вниз. Снимаются юбочка, туфельки и чулочки. И вот она стоит передо мной в свои 20 лет голая, свежая, как сдобная булочка. Я сгораю в страсти. Но лобке нет треугольничка – растительного покрова. Она гладко побрита, т. е. эта часть тела как у 11-летней девочки.

«Вот это да!» – думаю я. Ну, раз так, значит, так. Принимаю с удовольствием. Мне хочется откусывать от нее маленькими кусочками частицы ее тела. Но я держу себя в руках. Медленно раздеваюсь и встаю перед ней.

Я представляю собой симпатичного мужчину 22-х лет с узким лицом, довольно глубоко сидящими глазами, очень живыми. Рост у меня невысокий, 1 м 64 см. Хорошо развитая спортивная грудь, в меру покрытая темными волосами.

Хорошие ровные плечи и развитые бицепсы на руках. Стальной живот с рельефной мускулатурой. Немного кривоватые ноги устойчиво держат меня на земле. Они минимально покрыты волосами. Попа крепкая, нормального размера. Эти хорошие формы дал мне институт спорта и ему я очень благодарен за это.

Глаза у меня карие, очень выразительные, хотя и небольшие. Что касается моего мужского достоинства в его физическом выражении, то позволю себе сделать маленькое отступление. В оркестре есть скрипки и виолончели. Так вот, их величине соответствуют смычки.

Я с друзьями часто бывал в бане, ну как в фильме «С легким паром».

Так получилось, что все мои друзья, как очень крупные ребята, играли бы на скрипках. Их мужское достоинство больше соответствовало среднему смычку. Я же был наделен смычком от виолончели. Если я возбуждался, то на этот смычок можно было навесить приличную гирю, и он бы не сломался.

Я и стою перед Зоечкой в том виде, который описал: очень возбужден, в висках и между ногами пульсирует кровь. С другими женщинами я бы мог сбить это пламя страсти с помощью «увертюры». Но это мне не поможет. Она в Сексе ничего не понимает, да и не скоро поймет. Я сажусь на стул и зову ее: «Зоечка, иди ко мне». Она подходит. «Повернись ко мне спиной и садись ко мне на колени». Она садится и вскрикивает. Я обнимаю руками ее груди и тихонечко заставляю опускаться вниз.

Я медленно нажимаю на нее, и она скользит по моему горячему, очень большому для нее члену С большой силой обхватив ее грудь, я заставляю ее опускаться. Мне надо, чтобы она своей попкой коснулась моих колен и, наконец, несмотря на ее всхлипывания, она их касается.

«О, Ферри! Мне кажется, что ты достанешь до моего сердца». «Не достану, Зоечка, до этого надо немножко подрасти». Сев на меня очень плотно, она вдруг захотела меня обнять руками. Рановато. Ведь сесть мне на колени – это все равно, что преступнику во времена Ивана Грозного сесть на приличный кол. Но «чертовка» находит выход. Она медленно поворачивается и уже сидит боком ко мне, а затем перебрасывает одну ногу через меня и оказывается ко мне лицом. Как она ухитрилась это сделать, я не понимаю.

Ей было очень больно по первой. Теперь она лицом ко мне. Мое лицо упирается в ее роскошную грудь, руки обнимают за талию. Она прижимается ко мне, крепко обнимает меня и замирает, в глубоком поцелуе сплетаясь с моим языком. Так мы сидим, тихо поднимаясь, опускаясь, покачиваясь где-то 30 минут. Затем она кладет свою головку на мое плечо и, обнимая меня, говорит: «Я тебя люблю и с твоих колен не сойду. Как мне хорошо!»

«Сойдешь-сойдешь, дорогая, придет время, и ты перестанешь быть первоклассницей для своей и моей же пользы. Я научу тебя «кончать» вместе со мной, чтобы ты почувствовала, что это такое – настоящий, не барабанный или заячий Секс, который начинается и заканчивается через несчастные 20 минут. Так почти у всех, но этого у нас не будет. Я научу тебя, когда буду сгорать от страсти, в последнюю минуту высасывать ее из меня без остатка. Не спрашивай, как, потом узнаешь. А сейчас марш в постель, я научу тебя, что значит быть настоящей женщиной».

Затем я провожу Секс по более углубленному курсу. Подошел момент, я вышел из нее, и она, подчиняясь какому-то инстинкту, подтянула мое тело к своему лицу и выпила все, что мужчину делает мужчиной. Дурак ты, Сема, дурак. Только и умеешь прятать девушек в своей никчемной постели. Таким, как ты, нужно иметь в подружках какую-нибудь сорокалетнюю старуху^[6] или «фригидную молодуху».

Слава провидению, что я уворовал у тебя мою Зоечку. Если бы нет, не узнала бы она, что такое Секс, а осталась навеки «фригидной телкой». А может быть, женился на ней, ничего ей не дав, кроме своей маленькой барабанной палочки и, может быть, маленького барабанщика. Счастливые деньки и вечера, которые я проводил с Зоей, подходили к концу. Оставался один вечер и одна ночь до приезда Володи. Зоечка всему быстро училась, по крайней мере, старалась. Но все-то у нее получалось как-то коряво, не в такт со мной. Иногда получалось, что в самый нужный момент я терял ее, и прерывалась вся моя страсть. И вообще мне показалось, что она достаточно холодна и не умна. Я почувствовал, что получив от меня опыт общения с мужчиной, она меня бросит первая, а этого я допустить не мог. И все равно мне досталась редкая женщина, телом которой я мог наслаждаться бесконечно.

«О, Ферри! Ты знаешь, между нами что-то идет не так. Я так устала, ведь ночью я сплю два-три часа, а остальное время ты спать мне не даешь. Ты очень любвеобильный. С Семой мне было спокойнее. Посмотри на меня». Она придвинула ко мне свое лицо, чтобы продемонстрировать якобы появившиеся морщинки под глазами. И правда, выглядела она усталой. Я подумал про себя: «А в чем я виноват? Если на пару тысяч мужчин попадается только одно такое редчайшее тело, да еще не умеющее ценить себя». Я подумал, что пришла пора отдать Семе то, что у него забрал.

«О, Ферри! У меня все болит!» «Что болит?» «Язык, грудь и там болит», – она показала ручкой куда-то вниз по направлению к ногам. Интересно, Зоечка! Вот у тебя все болит, а как ты думаешь, у меня ничего не болит? Я что, железный, что ли?

Ее последнее заявление еще больше подтвердило меня в желании с ней расстаться. На душе было очень плохо. Расстаться с этой чудесной шелковой грудью, расстаться с чувственными полными губами, расстаться с чудесными волосами, коса из которых не умещалась в ладони. Как расстаться с ее интимнейшей частью, очень красивой, которая просто заволакивала и поглощала меня целиком. Но время подошло. Наступило утро. Я встал, оделся, она тоже.

Я еле удержался от соблазна откусить кусочек от ее тела и груди, наклонился, поцеловал в сладкую складку между ее грудями, поцеловал в губы, обещав позвонить, и мы расстались.

Приехал Володя. Я отдал ему ключи и, ничего не рассказав, пришел домой. Одиночество охватило все мое существо. Черт побери! У нее, видите ли, все болит. В конце концов, ты имела дело со страстным мужчиной. Я много знавал женщин и видел, какие они были по утрам радостными, наводя марафет, и какими они были колкими и раздражительными после проведенной плохой ночи. Если были счастливы, то, наверно, благодарили меня как хорошего садовника, который никогда не забывал орошать их садик по утрам, как и полагается в молодости всем делать. Иди к черту со своими болями! Станешь старушкой и будешь звать меня: «О, Ферри, приди ко мне и наломай, как следует, мои косточки». Но я не приду. У меня у самого болят все косточки, только не из-за Секса, а из-за старости. Поздно-поздно, Зоечка! Если держишь все в голове, чему я тебя научил, то и наслаждайся сном, если, к большому счастью, он придет к тебе. Пришла серая, безысходная пора. Пришли сумерки жизни, и ты никогда не присядешь на мужской член…

Итак, после горестного расставания я просидел дома четыре дня один. Занимался чтением. Я большой книголюб. Книги читаю за один-два дня. Затем я подумал: «А ну все это к черту! Книги останутся на сотни лет, а молодость моя через десяток лет уйдет в небытие». За эти дни я придумал замечательную идею и решил воплотить ее в жизнь. Вечером я перешел улицу Горького и увидел моих четырех друзей, по которым очень соскучился. Володя, Женя, Александр и Виктор стояли, как всегда, в восемь часов вечера около памятника Долгорукому на «Бродвее». «Ферд! Ну, наконец-то! Мы по тебе соскучились. Не заходили, потому что не хотели тебе мешать с Зоечкой». Прежде чем приступить к изложению моей замечательной идеи моим друзьям, я немножко отвлекусь. Я уже писал о нашей главной улице, улице нашей юности. Еще раз напишу.