II

Страна ругов – владения короля Визигаста – простиралась от правого берега Дуная к западу, до цепи холмов, где берут свое начало реки Кремс и Камп. На один день пути от Дуная стоял на возвышенности королевский дворец, довольно простое здание, окруженное более низкими постройками.

Склоны возвышенности поросли дубами и буками, а из дворца открывался прекрасный вид на долину с северной стороны: здесь протекал широкий, светлый ручей, извивавшийся по роскошной луговине и огибавший холм с юга к северо-востоку.

На берегу этого ручья в одно ясное летнее утро кипела веселая работа. Группа молодых девушек усердно занималась стиркой шерстяных и полотняных одежд в прозрачной свежей воде. Юные работницы представляли красивую и живописную картину, полную разнообразия и движения. Они не тяготились своим занятием, потому что ежеминутно оглашали воздух громким говором и задорным смехом, смешивавшимся со звонким стуком вальков, чьи красные, желтые, голубые и белые спинки быстро мелькали в воздухе, выделяясь на зелени сочного, усыпанного блестками росы луга. Девушки подоткнули подолы своих длинных, похожих на рубашки платьев, подвязав повыше концы широких поясов; они работали босиком, не стесняясь обнаженных, сверкающих на утреннем солнце своей белизной ног. На некоторых девушках были широкополые, совершенно плоские шляпки из бурого тростника, подвязанные тесемкой у подбородка, но большинство обходилось без них, свободно распустив по плечам белокурые волосы – среди них не было ни одной темно-русой. Временами то одна, то другая из согнувшихся над водою работниц поднималась на ноги, выпрямляя стройную девичью фигуру, упиралась обнаженными руками в бедра и подставляла свежему ветру свое пылающее лицо.

Так трудились целое утро двенадцать девушек, стоявших рядышком на коленях на чистом и мелком прибрежном песке. Прополоскав по нескольку раз каждую вещь, девушки раскладывали белье на больших плоских камнях, специально принесенных сюда, и принимались колотить мокрую ткань гладкими вальками, сделанными из белой березы. Иногда валек будто бы невзначай попадал по воде, осыпая соседку шалуньи холодными брызгами, вызывая несмолкаемый смех и новые шутки.

Покончив с этим занятием, девушки крепко скручивали и выжимали каждую выстиранную вещь непременно по семь раз, наблюдая, чтобы вода стекала на землю, а не обратно в ручей. Таков был древний обычай, завещанный германским женщинам самой богиней Фриггой, супругой Вотана – высшего божества. Отжатые одежды полоскальщицы бросали в густую траву и брали из высоких, ивовых корзин новую партию белья.

Другие девушки – расстилалыцицы – быстро подбирали выстиранные вещи, складывали в неглубокие корыта из липового дерева и уносили подальше на лужайку, где на самом припеке солнце уже давно успело высушить траву. Там работницы расстилали по земле чистые одежды длинными рядами, тщательно разглаживая каждую складочку. На лужайке пестрело множество цветов: и вероника, и венерины башмачки, и рута, и тысячецвет, – и все они прятались в траве, спасаясь от жарких лучей солнца. Над ними кружились пестрые, разноцветные мотыльки и бабочки, стрекозы с длинным тельцем и прозрачными, как слюда, крыльями, отливающими всеми цветами радуги.

Вблизи лужайки проезжая дорога разветвлялась в разные стороны. Начинаясь у дворца короля Визигаста на холме, она спускалась к югу, потом поворачивала к западу – к лесу и направо – к востоку, где терялась в степи. У самого перекрестка, в тени густого орешника стояли длинные дроги, запряженные тремя белыми лошадьми. На шести полукруглых обручах над дрогами был натянут парусиновый навес. В повозке рядами стояли корзины с сухим, отжатым бельем.

Около дрог спокойно прогуливались три девушки, но любое внимание, несомненно, привлекла бы лишь одна из них – статная, белокурая красавица. У нее была величественная фигура, полные плечи, красивой формы грудь и ростом она превосходила подруг на целую голову. В белом платье, открывавшем шею и дивные, изящные руки с ослепительно белой кожей, она напоминала мраморную статую, в которую искусный скульптор вдохнул живую душу. Эта юная красавица была дочерью короля Визигаста, несравненная Ильдихо.

Несмотря на свой высокий сан, королевна не носила драгоценных украшений – их с избытком заменяли жемчужины глаз и роскошные золотые волосы. Волосы Ильдихо были мягкие, как шелк, а обрамлявшая лоб коса в три пальца шириной украшала ее головку сказочной диадемой, будто выкованной из червонного золота.

Так стояла она у повозки, выпрямившись во весь рост, положив правую руку на хребет одной из лошадей, а левой прикрывая от солнца глаза, чтобы лучше следить за работой девушек у речки и на лужайке. Большие, золотисто-карие глаза Ильдихо, с твердым, смелым взглядом, напоминали глаза орлицы. Временами она закидывала гордую головку, поднимая тонко очерченные темные брови.

Внезапно передняя лошадь испуганно заржала, попятилась назад и встала на дыбы, а повозка сдвинулась с места и накренилась. Еще минута – и дроги вместе с конями полетели бы с откоса вниз. Подруги Ильдихо с громким визгом отскочили в сторону, и лишь королевна не растерялась, ухватив сильной рукой за повод вздыбившегося коня. Потом, когда лошадь успокоилась, она наклонила головку, рассматривая землю, и – увидев какой-то предмет в траве – наступила на него ногой, притопнув сандалией.

– Идите сюда! – крикнула Ильдихо подругам, отбрасывая ногой судорожно извивавшуюся змею. – Она издохла!

– Что это? – боязливо спросила одна из девушек, снова появляясь у повозки и прикрываясь темно-зеленым плащом.

– Медянка. Лошади их ужасно боятся, Ганна.

– И нельзя не бояться, – заметила другая из подоспевших товарок. – Мой двоюродный брат умер от укуса медянки. Знай я, что тут змея, то убежала бы еще быстрее.

– Их нужно давить ногой прежде, чем они изготовятся ужалить. Кто – кого, – спокойно сказала королевна. – Вон, взгляните: я наступила змее на шею у самой головы.

– Ильдихо! – в ужасе воскликнула Ганна, взмахнув руками. – О, госпожа! А если бы ты промахнулась? – жалобно прибавила другая.

– Я никогда не промахнусь, Альбрун. Кроме того, меня охраняет сама Фригга, благодатная жена.

– Конечно, не без ее помощи, – согласилась Альбрун. – Помнишь, Ганна, как прошлой весной при стирке белья я полетела в реку? Ты закричала и другие девушки тоже, а было нас человек двадцать. Меня уносило быстрым течением, как щепку, а вы бежали по берегу.

– Как же, помню! Но королевна не закричала: она прыгнула в воду и схватила тебя за плащ, вот за этот самый. Госпожа схватила тебя левой рукой и с помощью одной правой поплыла к берегу и вытащила тебя из воды.

– А когда я стала потом выжимать мокрые волосы, – вмешалась королевна с улыбкой, – то…

– …нашла крепко прицепившуюся к ним раковину, которую мы теперь называем застежкой Фригги.

– В них попадается жемчуг, – перебила Ганну Альбрун. – Мы знали это и разделили половинки…

– …и нашли там великолепную жемчужину, небывалой величины. Такая прелесть!

– Да, – серьезно сказала Ильдихо, слегка разглаживая рукою брови, – я нахожусь под покровительством Фригги. Моя мать умерла тотчас же после моего рождения, и мне было бы трудно вырасти здоровой, понятливой и честной девушкой, если бы не богиня. Отец отдал меня под ее охрану, чтобы она заменила мне умершую мать. Недаром. Фригга была нашей славной родоначальницей! По вечерам, когда мы сидели у огня, отец постоянно рассказывал мне о ней, самой доблестной, самой достойной из женщин. И как часто потом, засыпая после его рассказов, я видела у своей постели прекрасную златокудрую богиню: она гладила белой рукой мой лоб и брови. Я, конечно, просыпалась от ее прикосновения, и мне чудилось, будто бы белая одежда мелькает у порога, исчезая в темноте. Сладкий испуг волновал мое сердце. Я вскакивала – и искры сыпались из моих волос. Это правда. Благодатная жена невидимо следит за каждым моим шагом, оберегая меня от зла… Однако довольно болтать! Примемся за работу!

– Нет, госпожа! – возразила Альбрун, встряхивая черными косами и останавливая Ильдихо за руку. – Ты слишком много трудилась сегодня.

– Кто поднял на повозку все эти корзины с бельем? – подхватила Ганна. – Они до того тяжелы, что мы вдвоем еле притащили их сюда, а ты управлялась одна.

– И не позволяла нам помочь тебе. Зачем так утруждать себя понапрасну?

– Вы у меня слабенькие, – ответила со смехом королевна, – я боялась, что вы сломаетесь, поднимая корзины. Ну хорошо, раз вы устали, тогда на сегодня довольно. Внизу расстилают последние вещи. Подождем, пока они просохнут, а девушки пусть отправляются с повозкой домой. Они, наверное, проголодались. Зовите их сюда.

III

На берегу ручья и на лужайке вновь воцарилась тишина. Веселая болтовня молодых девушек исчезла вместе с кибиткой за широкими воротами ограды, окружавшей поселок на вершине холма. Ильдихо с двумя своими подругами бродили под зелеными стройными буками на опушке леса. Деревья росли здесь не густо и пропускали сквозь свои ветви яркие солнечные лучи, отбрасывавшие узорчатые подвижные тени на темно-зеленый бархатистый мох, который покрывал землю словно дорогой ковер.

Королевна срывала тонкие веточки, сплетала вместе их стебельки, и вскоре в ее искусных руках оказалась длинная гирлянда, которую она связала венком. Из чащи леса, поднимавшегося на отлогую возвышенность, с мелодичным журчанием вытекал ручей. В прозрачной воде ежеминутно мелькали темные спинки пескарей, мелькали – и исчезали в глубине. Их пугало приближение человека: даже легкие шаги девушек и ложащиеся на поверхность воды тени. Между тем грациозная стрекоза с длинными и узкими решетчатыми крылышками уселась на золотистые кудри Ильдихо, будто упиваясь их ароматом, и долго не слетала прочь, хотя девушка продолжала идти вперед.

– Вот посланница Фригги! – вскричала Альбрун.

– Она принесла тебе привет от богини, Ильдихо, – подтвердила Ганна.

Но королевна замедлила шаги и молча указала пальцем вверх. Там, в густых ветвях высоких буков, раздавалось нежное воркованье.

– Дикая горлица! – прошептала Альбрун, а ее глаза заблестели от радости.

– Это ты первая услышала ее, госпожа! – заметила Ганна.

– Это предвещает…

– …свадьбу, замужество, – с улыбкой подсказала Ганна, прижимаясь к белой руке своей госпожи. – Фрейя^[5] также явно благоволит к тебе, потому что дикая горлинка – ее любимая птица.

Ильдихо покраснела, опустила темные ресницы и прибавила шагу.

– Прислушайтесь! – произнесла она, как бы желая отвлечь мысли своих спутниц в другую сторону. – Сейчас раздался голос другой птицы – издалека, из самой чащи леса. Слушайте: вот опять!.. Отрывистые, но такие сладкие звуки, такие манящие, таинственные…

– Э! Да это поет черный дрозд с желтой грудкой, – объяснила Альбрун.

– Золотая птица, которая умеет сделать свое гнездо невидимым!

– Да, да! Ведь это не простая птица, а заколдованный царевич! Его обратили в дрозда за то, что он подсмотрел, как купалась Остара, прелестная богиня утренней зари и весны.

– Его заколдовали, чтобы он не смог рассказать о том, что видел.

– Однако в его пении до сих пор слышится затаенный восторг.

– Но девушка, родившаяся в праздник Вотана, может разрушить чары и освободить царевича…

– Если она нежно поцелует птичку в золотое темечко…

– Трижды!

– Поцеловать птицу! Но это ведь нисколько не стыдно даже для самой целомудренной девственницы. Не так ли, Ильдихо? – спросила смуглянка Альбрун.

– Да, но ведь ты сознавала бы при этом, что целуешь мужчину, прекрасного царевича! – поддразнила подругу веселая Ганна. – Когда он сбросит с себя перья и птичий клюв…

– Ну, тогда придет его очередь целоваться.

– Ах вы, болтуньи! – побранила их королевна. – Разве можно говорить так громко о поцелуях между мужчиной и девушкой? Меня удивляет, как вам не стыдно!

– Э, что за беда, если о поцелуях говорится в шутку…

– Ведь мы пока не собираемся никого целовать…

– О ком умалчиваем с намерением!

– Ну да! А про царевича, обращенного в птицу, может толковать всякая девушка, и мечтать о нем, и…

Но Ильдихо нахмурила белый лоб и слегка сжала пунцовые губки. Ганна тотчас же заметила этот признак неудовольствия своей госпожи. Она потихоньку дернула свою подругу за курчавые спутанные волосы, чтобы та перестала докучать королевне.

– Подождите меня здесь, – сказала дочь Визигаста служанкам, указывая на причудливое ложе из мха. – Мой венок из буковых листьев готов. Мне надо увенчать им исток лесного ручья. Я дала такой обет.

– Лесной ключ посвящен Фригге, – серьезно заметила Ганна. – И по нему можно угадывать будущее. Пусть королевна идет одна – ее не должен видеть при этом ничей глаз!

Ганна потянула за плащ любопытную Альбрун, которой так хотелось подсмотреть, что станет делать молодая госпожа у священного источника…

IV

Ильдихо быстро продвигалась вперед. Она была вынуждена не раз наклонять голову в золотой диадеме волос, чтобы не задеть за древесные ветви, переплетающиеся над узкой лесной тропинкой, едва заметной посреди сырого мха. Тропинка все дальше углублялась в лес. Деревья становились гуще, все скупее проникали под их зеленый свод яркие солнечные лучи. Вскоре Ильдихо достигла цели – истока священного ключа.

Место, откуда бил источник, вырываясь из таинственных, глубоких недр земли, было обложено красивым темно-красным песчаником. Сделали это предки короля Визигаста. Красота, прочность и вместе с тем мягкость песчаника напоминали те же качества бука – с его ласкающей глаз листвой и гибкими ветвями, недаром эти камень и дерево существуют вместе.

Бук – краса леса – невольно приводит на память миф о прекрасных дриадах, и недаром на верхнем центральном камне незатейливого свода, сооруженного без помощи цемента, была нацарапана руническая надпись, гласившая:

 
Этот быстрый ключ
Живой воды
Оградил и посвятил
Богине Фригге
Фридгаст,
Удалых наездников-ругов
Благочестивый король.
Фригга, пошли благодать твою
Во дворец и в хижину
Нашим женщинам
Из рода в род.
 

Камень с надписью был обвит венком из темного плюща и крупных лиловых колокольчиков. Венок лежал здесь уже целую неделю, но не завял, потому что его освежали мелкие брызги воды и влажные испарения. Ильдихо опустилась на колени, бережно положив рядом с собою на мох буковую гирлянду. Она осторожно сняла с центрального камня старый венок и разделила его на две половинки, слабо державшиеся вместе. Потом девушка поднялась и произнесла торжественным, серьезным тоном:

 
Фригга, я вопрошаю!
Как этот венок, так и наше будущее:
Что случится с венком,
То будет с нашей жизнью и любовью.
Направо плыви «его» участь,
Налево – моя!
Фригга, я вопрошаю!
 

Говоря таким образом, королевна осторожно спустила венок на воду и стала следить за ним с напряженным вниманием. Не долго держались вместе обе половинки: вскоре их разъединило быстрое течение ручейка. Правую половину венка унесло вперед, она закружилась, нырнула в глубину и пропала. Левая половина медленно поплыла вперед и остановилась, зацепившись за камень, выступавший со дна ключа. Напрасно течение пыталось оторвать гирлянду от этого препятствия: цепкий плющ прочно держался за него и лиловые колокольчики печально поникли своими головками. Ильдихо так засмотрелась на свои цветы и так до того ушла в гадание, что застыла в неподвижной позе, опершись левой рукой на каменный свод и вытянув вперед голову. Углубившись в свои мысли, она не расслышала быстрых шагов, доносившихся из чащи леса. Правда, то была осторожная, легкая поступь опытного охотника, привыкшего подкрадываться и к зоркой рыси, и к чуткому тетереву. Кроме того, шаги подходившего замирали на мягком ковре зеленого мха.

Королевна заметила его приближение, лишь увидев на гладкой поверхности воды человеческую тень. Она тотчас узнала его и повернулась.

– Это ты! – радостно вырвалось у нее, и щеки ее запылали.

Остановившийся перед ней молодой воин оперся на древко охотничьего копья.

– К чему ты так присматривалась? Ах, да, вижу, вижу! Лиловые цветы зацепились за камень, а плющ умчало от них далеко-далеко. А знаешь ли, юная дева, почему это? У цветов нет воли; они должны покоряться посторонней силе, но людские сердца и сами люди – свободны. Я сейчас помогу бедным цветочкам. Впрочем, нет! Мое вмешательство не нужно. Гирлянда отцепилась сама и весело помчалась вперед. А вон там – видишь – у корней ивы колокольчики снова соединились со своим плющом. И вот – они опять поплыли дальше вместе.

– Фригга соединила их, – набожно прошептала Ильдихо. Ее благородное лицо прояснилось, голос зазвучал уверенней.

– А зачем ты пришел сюда? – спросила она юношу, отворачиваясь в сторону.

– Может быть, для того же самого, для чего и ты: для ворожбы.

Но он засмеялся, сверкнув белоснежными зубами.

– Не смотри же так упорно на зеленый мох у себя под ногами! Ты можешь любоваться им, когда я уйду, – прибавил юноша.

И он грациозным движением руки откинул со лба свои густые темно-русые кудри, ниспадавшие ему до самых бровей и почти закрывавшие большие темно-серые глаза. Низкая, с узкими полями войлочная охотничья шляпа, украшенная пушистым пером серебристой цапли, свалилась у юноши с головы, пока он пробирался по лесной чаще, и висела у него за спиной, болтаясь на синем ремешке. Правильно очерченные темные брови почти сходились над переносьем, что придавало его лицу веселое, чуть плутоватое выражение. Красивый, немного своенравный рот, обрамленный светло-каштановым пушком, казалось, постоянно улыбался против его воли. Молодой охотник был замечательно хорош собой, и королевна не могла отвести глаз от милого лица, когда решилась наконец взглянуть на юношу, уступая его мольбам.

– Ты пришел сюда для ворожбы? – спросила она, сомневаясь.

– Нет, я пошутил. Мне не надо больше пророчеств и гаданий, королевна… Я искал здесь… тебя!

– Но ведь я запретила тебе приходить! – произнесла Ильдихо, грозя ему указательным пальчиком. – Как ты смеешь подстерегать меня у источника Фригги… точно дикую лань?

– Вот было бы прекрасно, если бы все лани запрещали охотникам выслеживать себя! – задорно возразил юноша, поглаживая свою едва пробивающуюся бородку. – О, Ильдихо, не упрямься напрасно! Это не поможет! И Фригга, и радостная Фрейя желают нашего союза. И я сам его желаю, да и ты тоже.

Он хотел взять королевну за руку, но она отдернула ее с быстротой молнии.

– Ты не прикоснешься ко мне, королевич, пока…

– Пока отец Визигаст не даст своего согласия? Хорошо. Так знай же, что он дал мне его.

– Даггар! – Ильдихо краснела все больше и больше. – Такие слова не говорят в шутку!

– Нет, потому что они священны, – серьезно ответил юноша, сменив свой шутливый тон. – Я переговорил с твоим отцом сегодня поутру, отправляясь сюда. Он мне попался по дороге к дому. Меня же привело сюда… тайное предчувствие.

– Значит, отец вернулся с большой охоты?

– С охоты?.. С большой охоты? – в смущении повторил Даггар. Он судорожно сжал в правой руке древко копья.