– Но идея-то классная,– я не слушал её рассказа, кликал мышкой, вращал слайды. Сменялась череда россыпей капель крови и подсохших потёков на серовато-коричневой ткани.– Видно живое движение, ненадуманный рисунок, экспрессия. Мне кажется, человек, сведущий в медицине, способен восстановить ход операции по пересечению линий, по следам, похожим на бутоны сирени. Эдакая хиромантия для хирургов. И для простого созерцателя эмоций предостаточно. Качество снимков уже никак не смогу улучшить, но в остальном – я к твоим услугам.

– Отлично, тогда завтра у нас куча дел: нужно познакомить тебя с достопримечательностями Ямгорода, занести флешку в фотоцентр…

– Снять мне квартиру, появиться в зоомагазине. Тань, слушай, а почему мне не хочется тащить тебя в постель? Ты ж вроде разрешила, и мы достаточно пьяны.

– Наверное, именно потому, что разрешила. Отбила азарт. Поверь, секс – не единственный способ понравиться друг другу и не единственная сфера интересов. Отбрось лишние запреты, скованность, окольные пути, и откроются новые горизонты, новые ракурсы для созерцания – не только тела, но и души. Понятно говорю?

– Не очень. Но твоё предложение всё равно в силе?

– Подруга с расширенными функциями? Да, для тебя я такая.

С утра мы отправились по совместным делам. Таня пыталась увлечь меня импровизированной экскурсией по городу, выступая в роли гида. То и дело обращала моё внимание на музеи и церкви, называла фамилии зодчих – русские и зарубежные, архитектурные стили и даты построек. Я попивал лимонад, а, выбросив бутылку, увлёк себя наблюдением за комарами. День выдался пасмурный, и у воды – небольшого округлого пруда в центре города – кровососущих насекомых было немало. Они присаживались нам на руки, Таня тут же прихлопывала их ладонями или отгоняла ветками, а я следил, как под тонким хоботком на моём предплечье надувался огромный волдырь, а кровопийца раздувался и краснел. На просвет было видно полное брюшко – будто бокал с розовым вином. Другого комара я словил за изогнутую лапку и долго держал, позволяя ему в бесплодных попытках махать крылышками.

– Эй, ты меня вообще слушаешь?

– Да.

– И что я сейчас говорила?

– Говорила,– медленно произнёс я, поднося комара к самому своему носу и скашивая на него глаза,– что в первый раз поцеловалась, сидя на этом склонившемся к воде дереве.

Я отпустил комара, но крошечная лапка осталась у меня на пальце.

– Теперь этот парень доктором у нас работает, он постарше меня на три года. Целоваться с ним меня и раньше не очень тянуло, а теперь и подавно. Не дело это медсестре с доктором целоваться,– она состроила мне глазки,– шучу. Это личное дело кажого: с кем целоваться, а с кем нет.

Мы обошли весь город, показались хозяйке зоомагазина, где мне предстояло трудиться. Таня предлагала устроиться по специальности – в автосервис, но я был непреклонен: уж лучше пораздаю красочные листовки, чем стану по жаре в замызганном пропитанном маслом комбинезоне ковыряться в автомобилях. Да и руки, если честно, у меня не из того места растут. ПТУ я окончил, но специалист из меня получился бросовый. Так что вариант у меня один: предлагать посетителей торгового комплекса – вернее их питомцам – попробовать новый кошачий корм «Мур-мяу». Мы с Таней тут же обозвали новинку «Мурня» и называли её между собой только так. Пару раз я выкрикнул это переделанное название вслух. Надо сказать, покупателям в таком звучании «аппетитные кусочки в желе» показались отчего-то привлекательнее.

К слову, о зоомагазине. Не надо считать, что это была скромная лавчонка заставленная мешками с едой для животных, поилками, переносками и прочими товарами. Всё это, конечно, здесь было наравне с разномастными поводками, ошейниками и шлейками, а также множеством резиновых игрушек для питомцев любого вида и размера. Но главная особенность магазинчика заключалась не в разнообразии ассортимента. Это был тактильный зоопарк. Собственно товарам отводился закуток почти в самом углу, зато многочисленные обитатели чувствовали себя в помещении вольготно. За малую сумму посетители торговых рядов могли полюбоваться на тех, кто был за стеклом, покормить хвостатых нутрий или пушистого кролика-барана, погладить комолого козлика Боню, который разгуливал по территории зоомагазина, где вздумается, требуя у вновь пришедших капусты и хрустящих хлебцев. Он ревновал и бодал безрогой головой гостей, уделявших чрезмерное внимание ахатинам или эублефару, паукам-птицеедам или шустрым дегу. Он неохотно, но всё же мог простить страсть посетителей к обезьянке или еноту, но от террариумов отгонял всех без раздумий. Надо сказать, цели он достигал быстро: люди отвлекались от наблюдения за зверьками и чтения надписей рядом с клетками, подкармливали озорного козлика рублеными овощами из выставленного хозяйкой тазика.

Вечером Боня укладывался спать на попонку в загоне, обнесённом невысоким деревянным заборчиком с калиткой, прежде ещё угостившись несколькими порциями сена из кормушки и приложившись к поильнику. Некоторое время над загоном горел ночник, скорее для красоты. Вряд ли в темноте козлика мучили кошмары. Перед уходом хозяйка гасила свет и запирала двери. Ночевали звери самостоятельно.

Квартиру на улице Вишнева снять тоже удалось.

– Далековато от меня,– расстроилась Таня.

– Нормально,– протянул я. Маленькая однушка готова была облизать нас, словно верный пёс хозяина, языками отстающих от стен обоев, но микроволновка оказалась исправной, а стиралка выглядела довольно современно. Что ещё нужно? Душ, туалет. Большая кровать посреди комнаты с белым кое-где прохудившимся матрасом, телевизор – нет, не плазма, простенький, с кинескопом – на тумбочке. В ящиках какие-то чеки, фантики. Всё на выброс. На кухне газовая плита, стол, два квадратных табурета. Один с подкосившейся ножкой. Посуды минимум. На подоконнике два пакетика с приправами – лавровый лист и смесь перцев. Тоже на выброс. Холодильник – пустой и чистый внутри, только на дверце давленный-передавленный тюбик оксолиновой мази и ещё какая-то банка с надписью «Наружное» – в глубине на полке. Пусть себе стоит, мне она не мешает. А тюбик – в помойку!

Неподалёку оказалось фотоателье, где в течение пяти рабочих дней нам обязались изготовить снимки необходимого формата. Мы заранее купили рамки, определили их в угол моей съёмной квартиры, а вечером принесли от Тани ноутбук, заказали пиццу и похлёбывая вино из маленьких рюмок, обнаруженных на кухне, стали придумывать названия для композиций. Вернее, придумывала Таня. Я только поддакивал, когда ей в перепутье кровяных потёков и разномастных каплях мерещились вдруг то кленовые листья, то закат над зимним лесом, то ещё хлеще – зубья наполовину расстёгнутой одёжной «молнии». Наверное она давно уже мысленно подписала все фотографии, но из вежливости предлагала мне поучаствовать. Толку в этом деле от меня маловато. Ну не вижу я в калейдоскопе брызг ни «Богатырей», ни «Девочки с персиками»…

Я сидел по-турецки в шортах на большой кровати, Таня лежала рядом на животе. Если ей хотелось что-то показать на экране, она вытягивала руку с рюмкой вперёд, при этом неизменно задевая моё обнажённое колено.

– Переверни, переверни! – восклицала Таня, временами подскакивая с белого матраса и поливая его вином из рюмки. Ещё немного и у нас появится новая серия фотоснимков, только вместо крови будет дешёвый алкоголь из местного супермаркета.

Я нажимал на кнопку мыши, а Таня бормотала:

– Как же я раньше не разглядела! Если повернуть, похоже на наш город сверху. Вот же, смотри,– и она плескала вином на клавиатуру. Кощунство, ей-богу! Убил бы.

Залпом допив содержимое рюмки, Таня поставила её на пол у кровати.

– Смотри,– продолжила она, указывая теперь в экран пальцем, а не питейной посудой,– вот и собор, мы его сегодня видели, а вот и моё любимое красивое здание с колоннами, постройки конца восемнадцатого века. Так и назовём: «Ямгород с высоты птичьего полёта».

– Ну и фантазия у тебя,– я усмехался, делая пометки в специально созданном вордовском документе,– слушай, а зачем вообще медсёстрам такой странный доклад на конгрессе? Про хобби, про фотографию, про брызги эти твои кровяные? Пусть бы лучше про клизмы-градусники слушали.

– Понимаешь, Áрсенька…

Нравилось мне это обращение «Áрсенька». С ударением на первую «А». Нравилось даже не само слово – на кошачью кличку похоже! – а то, как она его произносила пухловатыми губами с нежно-розовой помадой, несколько боязливо, словно опасаясь, что не разрешу так себя называть. Замолкала на долю секунды после имени, бросала быстрый взгляд и продолжала, не услышав протеста с моей стороны.

– Дай-ка,– она забрала у меня мышку и некоторое время изучала очередной снимок, вращая его то по часовой стрелке, то против,– понимаешь, Арсенька… Ага, это можно назвать «Летние звёзды»… Так вот, умение видеть художественное в нехудожественном позволяет развивать кругозор. Это нужно в любой профессии. Многие люди, погрязнув в череде служебных обязанностей, как бы это сказать…

– Останавливаются в развитии?

– Ну что-то вроде того. И порой надо научиться отвлекаться на милые шалости, вроде превращения окровавленных халатов в произведения современного искусства. И потом, любую конференцию надо иногда разбавлять неожиданными докладами.

– Вроде как во время светского раута для оживления обстановки крикнуть матерное слово?

– Ага. Этот назовём «Частокол».

– А может «Забор крови»? Мне в детстве было непонятно, как из крови сделать забор.

– Пусть будет «Забор крови».

– Да я же пошутил.

– Я тоже. Оставляем «Частокол».

– Тань, а ты когда-нибудь грустишь?

– Редко. Но бывает, конечно. Когда устаю.– Она отвернулась от экрана и смотрела в сторону.– Когда порой мне кажется, что занимаюсь не своим делом или, что – своим, но делаю его недостаточно хорошо. Но вообще стараюсь гнать от себя любые негативные мысли. Медикам и так хватает причин для огорчений: когда не можешь помочь, когда мог бы помочь, но поздно, когда для помощи не поздно, но нет медикаментов или оборудования. Столько огорчений на работе, что домой я стараюсь не приносить отрицательных эмоций.– Она повернулась ко мне,– лёгкие люди, Арсенька, они совсем не потому лёгкие, что не грустят, не злятся, не истерят, не выходят из себя. И грустят, и злятся – они ж обычные, только с дополнительной опцией быстрой внутренней очистки. Перемолоть и выбросить, как ненужный жмых, всё лишнее. Как в соковыжималке: ценный напиток жизни оставить, а отходы – в отдельную чашу.

Я притянул её к себе, словно именно сейчас у неё на губах был тот самый сок жизни, о котором она рассказывала, и не попробовать его стало бы преступлением. Подумаешь: осталось всего три-четыре не озаглавленных снимка! Успеется! Я и так слишком затянул с откликом на её гостеприимное предложение.

Таня ответила на поцелуй, осторожно, не отрывая губ, сняла с моих колен ноутбук.

«С новосельем,– подумалось мне,– какая чушь первыми пускать в дом животных! Разве может случиться что-то плохое в квартире, где в первый же вечер тебя целует обалденная девчонка? Надо предложить этот вариант вместо устаревшего – с кошками. А лучше даже запатентовать».