Письмо ваше от 5 февраля с удовольствием получил, но не получал всех статей, означенных в оном, а именно: «О козарах, из Еверсовых изысканий»[269]. Вы, верно, забыли вложить в пакет.
Все присланные вами статьи прекрасны и будут напечатаны, исключая Шлецеровой статьи «Изменение людей», которая уже была несколько раз напечатана по-русски, а мы помещаем только то, чего еще не было по-русски. К тому ж и нынешняя цензура не поняла бы остроумных шуток Шлецера и его веселого образа изложения. Прикажете ли возвратить сию статью? Что касается до статьи о восточной литературе[270], то это золото, а не статья. Мы[271] с удовольствием соглашаемся заплатить за нее по той же цене, как согласились с вами, и впредь уполномочиваем вас, почтеннейший Михайла Петрович, доставать для нас подобные дельные статьи, за деньги. Только дельные! Эта статья пусть служит образцом. При сем должны вас уведомить, что мы не можем платить за переводы, ибо имеем своих переводчиков слишком много; за повести, ибо за повести платим бывшим издателям литературных прибавлений к СО[272], и это их дело; за критики ни полушки! Словесность (Litterature, proprement dite[273]), изыскания (Forschungen), критические исследования, объяснения, история, статистика, этнография, оригинальные путешествия и прочее сему подобное берем охотно за деньги, если будет так мастерски написано, как статья о восточной словесности.
Письма Суворова не знаю, какие были напечатаны, – справлюсь.
С первою или второю почтою получите уведомление, как и от кого получать деньги, по требованию вашему, в Москве. Мы рады делиться малыми нашими доходами с почтенными литераторами, но только с пчелами, а не с трутнями. Вы лучше знаете московских ученых, и потому надеемся на вас как на каменную стену!
Мы с Гречем часто вспоминаем вас: вы очаровали нас своими познаниями и скромностию. Надеюсь увидеться – я намерен быть в Москве на коронацию нашего доброго царя, чтоб описывать и посылать в «Пчелу» церемонию[274]. – К тому же я ни разу не был в Москве. – Кланяюсь милому нашему Строеву. Он ужасно ленив писать. М. Т. Каченовскому – также челобитье – он забыл обо мне.
С истинным почтением и преданностью честь имею пребыть, милостивый государь, ваш покорный слуга Ф. Булгарин
18 февраля 1826 год. СПб.[275]
Условие с вами соблюдается и относительно переводов; но это именно касается до одних вас, потому что вы (как сами изъясняетесь в последнем письме) будете переводить одно важное, любопытное и с примечаниями. Что же касается до других, то мы не можем согласиться, ибо платим и без того множеству переводчиков. С вами другое дело: от вас получим и оригинальное, и к тому же, зная вас, ваш благородный характер и правоту, надеемся, что вы нас более потчевать будете оригинальным, для успеха наших изданий. О статье Шлецера, посмотрим. Нельзя ли перевод статьи Расмуссена о сношениях арабов с скандинавами и Россиею взять за 200 отпечатков?[276] Право, мы не так богаты, чтобы платить по 40 руб. за лист перевода! С сею почтою посылается приказ Ширяеву выдать вам деньги по требованию. Заплатите автору статьи о восточной словесности и попросите его, чтоб он подарил публику, а нам продал еще что-нибудь столь же прекрасное[277]. Цензура напакостила у него в статье несколько, а именно в отношении еврейской словесности, Моисея и Магомета.
О письмах Суворова не имел еще времени справиться, что напечатано. Денег для себя возьмите, сколько надобно: с вами, верно, можно и вперед считаться. В ожидании милых ваших писем и статей честь имею пребыть, милостивый государь, ваш покорный слуга Ф. Булгарин.
24 марта 1826.
NB Корректурных листов Греч не имеет более, но вскоре пришлет 1[-ю] часть «Грамматики»[278]. Журналы будете получать от Ширяева.
Я получил ваше письмо с тремя статьями и крайне удивился упреку вашему, что вы не видите статей своих напечатанными в наших журналах. Все, что выходит из-под пера вашего или что одобрено вашим вкусом, для нас драгоценно. Я поныне получил от вас: 1. О Кирилле и Мефодии; 2. О казарах; это напечатано в «Архиве»[279]; 3. О изменении людей; напечатано в «Дет[ском] собеседнике»[280]; 4. О восточной литературе; напеч[атано] в «Сыне Отеч[ества]»; 5. Писем Суворова одних только не напечатано поныне, потому что их взял поверить г. Фукс[281]. – Нынешние три статьи также тиснем и с благодарностью[282].
Я ассигновал вам деньги на имя Ширяева и поныне не получил от вас уведомления о получении оных – о чем прошу покорно для поверки наших счетов с книжниками.
Вы желали, чтобы я прислал что-нибудь вам для вашего альманаха[283]. Признаюсь, хотя я завален работою по четырем журналам и, кроме того, занимаюсь (между нами будь сказано) изданием моих сочинений, в нескольких отдельных томиках[284], для которых кое-что должен приделать новое, хотя сам беден – но с вами делюсь последним. Посылаю к вам пиеску, которую я берег для нового издания моего маранья, пиеску, к которой у меня особенно лежит отеческое сердечко, тем более, что она полюбилась другу моему А. С. Грибоедову, говорившему мне всегда правду в глаза. Надеюсь, что цензура ничего не помарает, потому что у нас эта статья была уже одобрена. Прошу вас об одном: ничего не переменять, сохранить мои знаки препинания, точки и проч. и, наконец, не ошибиться в поправках и перестановке слов, означенных сверху нумерами. Если бы присылка мне корректуры не остановила издания – славно было бы! – Я бы в тот же день отправил назад.
Если статья вам не понравится, благоволите отослать обратно – это меня нимало не оскорбит – но не сваливайте греха на цензуру, как случается с нашею братьею, журналистами. Во всяком случае, прошу вас покорнейше отвечать мне тотчас по получении сего письма и прислать окончание исторической критики[285], которое вы обещали.
Прошу вас покорно узнать, как зовут по имени и отчеству г. Ушакова, который украшает иногда наши журналы прекрасными своими произведениями. Я хотел бы войти с ним в переписку, но, не зная имени и адреса, – не могу это сделать[286].
Что делает добрый, милый, умный и ученый Строев, которого я люблю и который на меня сердится. Несколько присланных им малых, но дорогих статеек лежат у меня без употребления. Старая цензура запретила их. – Жду, что скажет новая[287]. – Новый комитет откроется в половине октября[288]. Обещают благоразумие – боюсь, чтоб конец этого слова не вышел с другим кратчайшим началом[289]. Впрочем, генерал Карбонье человек умный и добрый – мы надеемся, что он полюбит общее благо, славу Государя и отечества и защитит бедную литературу от невежественных когтей цензоров, на которых поныне не было ни суда, ни расправы, ни апелляции! Простите, почтеннейший и любезнейший Михаил Петрович. – Я с первого знакомства полюбил вас душевно и не изменюсь в чувствах – но вы вспоминайте почаще обо мне – и снабдите статьями для «Архива» – крайне обяжете!
Извините меня перед Строевым, что я не писал к нему. Мне писать письма – смерть. И это письмо – кража времени от журналов. Воспользовался головною болью, чтобы напороть к вам – и устал до смерти. Простите!
Весь ваш Ф. Булгарин
СПетербург. Сентября 27 дня 1826.
NB Что Полевой? Утолил ли злобу свою противу меня или все еще пышет местью и бранью?[290] Я для него служу фокусом, в котором сосредоточиваются все лучи его гнева и злобы противу целого мира! Удивительно! – Кто ни пишет противу – я все виноват.
NB NB Если б вам пришлось цензировать мою статью в Петербурге для вашего альманаха – в таком случае перепишите ее, но не подписывайте в рукописи моего имени, а имя тиснете после. Эта статья была одобрена старою цензурою. В новой цензуре у меня есть личный враг, вроде Полевого, Анастасевич[291], который, может быть, захочет мстить мне. Мои журналы не будут у него – но при случае он, верно, захочет потормошить меня.
О сем обстоятельстве уведомьте меня – где будете цензировать.
СПб.
Вспомните, почтеннейший, ту минуту, когда я предложил вам сотрудничество. Вспомните, что вы обещали доставлять нам оригинальные статьи по сороку рублей за печатный лист, и между прочим несколько переводов. Я сказал, что во всем полагаюсь на вашу деликатность и надеюсь, что вы не будете помогать нам одними переводами. Теперь, когда нам должно кончить расчет и условия, сосчитайте, почтеннейший, много ли вы прислали оригинального, исключая статьи о восточной словесности г. Ознобишина.
Удерживаюсь от всяких комментариев и честь имею объявить вам на ваше требование о возвращении ваших статей, как писать историю географии[292] и о первых метах Шлецера, что они находятся не у меня, а у Н. И. Греча. Он прямо отвечал мне, что начала статей без конца никогда не печатает, а потому ожидает от вас окончания оных. Он же прибавил, что статьи из Риттера о прозябаемых и проч. вовсе не намерен принимать в счет нашего условия, ибо [за] перевод из старой книги нельзя платить по сороку рублей, и то без нашего выбора. Для переводчика и та выгода, что мы поместили ее предварительно до выхода в свет книги[293]. Что касается до вашей статьи о русских[294], то должно сознаться, что издавать книгу и особенно[295] продавать отпечатанные листы почитаю я таким сотрудничеством, на которое я никогда не решился бы!
Но у всякого свои правила, и я, невзирая на все это, ожидаю от вас окончательного с нами расчета и желаю вам всяческих успехов на поприще журналиста[296], будучи готов содействовать вам всеми зависящими от меня средствами. Я уверен, что вы, будучи журналистом, станете требовать от своих сотрудников гораздо более твердости в слове и в исполнении обещаний. Вы видели, как я с вами поступал; на первое востребование сообщил вам мою статью для альманаха и вовсе не полагал, чтобы наше сотрудничество кончилось присылкою нескольких переводов из книг, вами переводимых. – Но дело сделано, я не ропщу и, будучи чужд всяких неприязненных чувствований, напротив того простираю вам руку для дружеского союза к общему благу на поприще словесности. Только по моей опытности и старшинству в летах осмеливаюсь дать совет, а именно, что аккуратность в денежных расчетах и добрая вера должны быть главными качествами журналиста, который примером своим должен водворять проповедуемую им нравственность и в молодых писателях возбуждать к себе уважение. Объявление ваше, как мне сказывал Кеппен, что вы будете платить по сту рублей за лист – есть несбыточное дело! Поживете, увидите. Извините за откровенность мою. Это господствующее качество моего характера. Я так взрос, так и состареюсь. Я не могу ничего носить на душе неприятного – что думаю, выскажу; душе легче, и я спокоен[297]. Этим я нажил себе врагов, но имею зато истинных, пламенных друзей. Уверяю вас честью, что я противу вас теперь ничего не имею и готов помогать вашему журналу. Да будет проклята зависть и ее поклонники! Будьте здравы!
NB. Портрет Шлецера сделан с гравир[овкой] в Геттингене и находится у Д. И. Языкова.
Ваш преданный Ф. Булгарин
29 ноября 1826
СПетербург 29 января 1827
Получив от вас громоносное письмо, в котором вы изволили писать, что приведены в негодование моею искренностью, я заблагорассудил замолчать. Ныне, когда вам угодно, чтобы я писал к вам, – принимаюсь за перо. Вы от меня изволите беспрестанно требовать статьи о Шлецере, хотя, кажется, я имел честь уже писать к вам, что я оной вовсе не получал. Мне кажется, что вы изволили послать оную к Н. И. Гречу, у коего она, без сомнения, хранится, в ожидании окончания. Получив ваше письмо, я немедленно сообщил ему, при моей просьбе отослать вам статьи, что он, вероятно, исполнил. Напрасно вы, милостивый государь, изволили сделать намек, во 2-м нумере вашего журнала, будто бы «Пчела» что-то прожужжала вам неприятное[298]. Объявление ваше напечатано, а Греч сделал примечание на счет г. Воейкова, который, быв с ним в сотрудничестве, обманул его обещанием содействия собратий своих, поэтов[299]. О выходе в свет вашего журнала также сказано было хорошо, а об особе вашей везде с надлежащим уважением[300]
О проекте
О подписке