8 июня 1824. Вильно.
Слишком уже давно я к вам не обращался. Не знаю, сердитесь ли на меня за это или нет, но так как не получаю обратно моих посланных вам кусков, да притом последнего отрывка не нахожу в «Северном архиве»[212], то думаю, что нет ничего такого, что побуждало бы писать скорее. Вы мне обещали (может, в шутку) 60 писем (о них я вспомнил здесь в шутку). Но, может, дальнейший мой труд над Карамзиным сделался ненужным. Во время приближающихся вакаций я мог бы вам прислать значительную часть. Может быть, вы сердитесь на меня из-за проволочки, но если бы меня лучше знали, то простили бы. О том, что Погодин написал и меня на сем хотел поймать[213], в свое время и в своем месте будет сказано.
Г. Сенковскому я должен ответ и различные благодарности, но потому, что мне надо к нему писать много, то едва соберусь во время вакаций; пока посылаю поцелуй.
Это короткое письмо пишу наскоро, чтобы вновь положиться на вашу благосклонность.
Всегда с истинным почтением искренно доброжелательный и преданный
покорный слуга
Лелевель Иоахим
15 июня 1824 г.
Не имею слов благодарить за продолжение критики. Я так вам обязан, что не хватит целой жизни отблагодарить. В доказательство, какое впечатление производит ваше сочинение, прочтите в альманахе «Полярная звезда» на 1824 г. то, что сказано о вашей критике[214]. «Полярная звезда» раскуплена в три недели в числе 1500 экземпляров. Что же касается обширности сочинения, которой вы боитесь, честь имею уведомить, что чем больше, тем лучше, так как каждое ваше слово имеет цену и вес. О Волынском летописце, которым меня мучит Онацевич около двух лет, не могу сказать, откуда он взял, что его печатают и что его легко достать, даже у Румянцева его нет, есть только один экземпляр в Публичной библиотеке[215], но там запрещен доступ к рукописям. Онацевич чудак, вобьет себе что-либо в голову, не давая труда проверить. Я решительно нигде не видел Волынского летописца, а он меня осаждает требованием выслать его. Рукопись его возвращаю при случае: на этих днях один господин отправляется в Вильну. Я весьма уважаю и очень люблю достойного уважения и доброго Онацевича и рад получать его письма, но очень прошу, чтобы он не вкладывал в свои письма стихов Кохановского и чтобы не разогревал их патриотизмом, так как это вовсе не согласуется с моим образом жизни и с моим жребием. Я смотрю только в книги, а что делается на свете, не хочу знать. С нетерпением ожидаю вашего продолжения и прошу также разрешения кое-что, важное для края и обычаев, перелагать в иную форму. Я опустил цитату о слабом писателе Нехачине, так как она не имеет ни малейшего значения[216], в остальном перевод, кажется, верен[217].
С глубоким уважением имею честь быть навеки вечный слуга
Т. Булгарин
NB. Прошу уведомить Контрыма, Онацевича, Шидловского, чтобы они мне не рекомендовали виленской молодежи, потому что с виленской молодежью больше беды, чем толку. Я решительно ни одного из студентов принимать у себя не буду, Бог с ними, а нам, спокойным литераторам, следует от них сторониться.
[Конец 1824 г. (после 14 августа)]
Писать, что тут делается! Писать рецензию! Я не сдержал свое обещание, потому что предвидел, что настанет минута, когда у меня будет больше свободного времени, чем хотелось бы, а у меня было много неотложных дел, которые нужно было сделать. Теперь будет какой-никакой отдых, так как мало возможностей продолжать работу. Ничто не сможет компенсировать мне утраченную должность. Лобойко похвалялся, что говорил обо мне в Петербурге; но догадываюсь, что это басни[218]. Повторяю, я остро переживаю потерю своей должности не из-за положения, не из-за почестей, но из-за того, что найденные пути в работе отрезаны, что, потратив лучшую часть своей жизни, вижу, что открывшиеся предо мной пути перекрыты, что единственные в моей работе удовлетворение и утешение исчезли. Я чуждался посторонних дел; только из-за неотменимых обязанностей я сотрудничал с другими; только из-за необходимости я присоединялся к другим университетским интересам; только наука была моей целью. И, повторяю, утрата моей должности в Вильно ничем не может быть заменена и ничем иным вознаграждена быть не может. Но все же я не перестану читать и анализировать Карамзина. Пока могу, хочу сдержать свое обещание. Только на мои писания найдется другой Погодин, который будет обвинять меня в незнании каких-либо русских сочинений, как он обвинял в том, что я не упомянул о некоторых из них, изданных в Москве, которых не было в Вильно. В Варшаве их будет еще меньше! Но я буду писать, только подбодрите меня и сообщите, хотите ли, чтобы я продолжал писать. Вы однажды обещали прислать мне 60 писем; их, видимо, никогда не существовало! Я надеюсь, что вы напишете мне несколько слов, если захотите продолжения, и пришлете обратно мои статьи, которые у вас и уже напечатаны. Пожалуйста, отправьте их в книжный магазин пана Завадского, и я обязательно их получу. Теперь будет важный кусок, возможно, слишком обширный, – о феодализме. Я думаю, что смогу отправить его из Варшавы. Разорение моего хозяйства в Вильно, моих мастерских по гравировке, печатанию, письму, а также книг занимает меня в данный момент. Имея все это в виду, из разорения посылаю вам первый том отечественной истории[219], возможно, вы взглянете на него и вспомните, что, когда я покидаю Вильно, я предлагаю Монарху и Литве доказательство моего трудолюбия и усердия.
Кланяюсь и обнимаю уважаемого Сенковского. С искренним уважением, ваш покорнейший слуга
Лелевель
6 января 1829. Варшава
Письмо и два экземпляра вашего сочинения передал обществу и президенту общества[220]. Только я испытывал искушение не дать президенту экземпляр прекрасных ваших сочинений и оставить себе, так как старый наш президент только гравюры в них посмотрел. Дать отчет о ваших сочинениях был назначен Лукаш Голембиовский. Он высказал свое мнение с обыкновенною сладостью, радуясь тому, что в них нашел польского или славянского. Когда наступило время выдвижения кандидатов, я, согласно правилам, написал мотивы и вместе с другими коллегами предложил вас в число кандидатов. 4 января, в воскресенье, происходило избрание, и я спешу вас известить, что громадным большинством, почти единогласно, в число членов-корреспондентов принят Тадеуш Булгарин. Примите это известие от своего коллеги, помнящего о вашем благосклонном внимании. Если есть у вас время, то напишите в общество или к президенту, что об этом узнали от меня, и присовокупите какой-нибудь комплимент обществу. Чем скорее обратитесь – тем скорее вышлют диплом.
Благосклонный коллега и слуга
Лелевель Иоахим
12 февраля 1829 г.
Первое известие о моем избрании в члены Общества друзей наук получил в Вашем письме. Без лести, Ваше старание немало содействовало и самому выбору. Посылаю вам искреннюю благодарность за это доказательство дружеского расположения, удержать которое далее будет для меня приятным старанием. Выбор общества, столь близкий к единогласному, превзошел все мои ожидания; без лести, на мне вы представили доказательство, что стараетесь поощрить и заохотить к труду и далеко живущих, и пишущих на других языках земляков своих. Сегодня же пишу в общество и к достопочтенному президенту[221], но кроме того прошу вас вторично выразить мою благодарность и уверить, что я не упущу ни малейшей возможности заслужить благосклонность моих новых товарищей и доказать им, как я высоко ценю оказанную мне честь. Г-ну Голембиевскому за его лестное мнение о моих сочинениях приношу также благодарность. Позвольте мне надеяться, дорогой товарищ, что с настоящего времени я буду иметь более возможности возобновить вам выражение истинного почтения, с которым, а равно глубоким уважением и искренней привязанностью имею честь быть уважаемого товарища нижайшим слугою
Т. Булгарин
28 февраля 1830 г.
Примите благосклонно мое новое сочинение![222] В цитатах найдете свое имя[223]. Это верная картина духа и характера того века, по преимуществу по отношению к России. Историческая часть обработана как история. Роман этот принят с восторгом, в неделю разошлось 2500 экземпляров и печатается второе издание. Русские писатели на меня за это сердятся, – не моя вина.
Свидетельствуя глубокое уважение и поручая себя Вашей памяти, нижайший слуга Т. Булгарин
Варшава. 22 апреля 1830 г.
Любезный коллега.
Дорогой твой подарок я получил. Поздравляю и бесконечно радуюсь, что читатели в России могут оценить твой талант. Пользуйся им, коллега, на славу себе, твоему народу и землякам, которые гордятся тобою. Наши переводчики начинают твое сочинение расхватывать меж собою, жаль, что ты еще не попал на достойного себя – и Радецкий, и Микульский не передали «Выжигина» как следует[224], а от Бучинского[225] невозможно и ожидать, чтобы хорошо исполнил[226]. Впрочем, я уверен, что у нас «Димитрия» будут расхватывать. Но зачем пан сделал его таким негодяем. Благодарен тебе, коллега, за память, храни меня в своем сердце и будь уверен в постоянном моем почтении и доброжелательности.
Слуга покорнейший
Лелевель Иоахим
Андрей Михайлович Фадеев (1789–1867) – историк и этнограф; управляющий конторой иностранных поселенцев в Екатеринославе (1817–1834), член Комитета иностранных поселенцев южного края России (1834–1837), главный попечитель кочующих народов (в Астрахани, в 1837–1839), управляющий палатой государственных имуществ в Саратове (1839–1841), саратовский губернатор (1841–1846), член совета Главного управления Закавказского края и управляющий местными государственными имуществами (1846–1867). Автор «Обозрения иностранных колоний в Новороссийском крае», опубликованного в «Северном архиве» в 1823–1824 гг., «Воспоминаний» (Одесса, 1897. В 2 ч.), а также оставшихся неизданными «Очерков статистического описания Саратовской губернии».
Благосклонное письмо ваше (от 15 февраля, из Екатеринослава) я получил и чрезвычайно обрадовался, что узнал почтенного сочинителя статьи, украсившей мой журнал, о котором я относился с похвалою совершенно беспристрастно, ибо не знал имени[227]. Крайне сожалею, что не могу по вашему желанию остановить печатание, ибо у меня все уже набрано вперед, а потому, если вам угодно будет украсить снова и обогатить мой журнал вашими прелестными статьями, то можно напечатать в виде дополнения, с такого-то по такой-то год. Это будет еще замечательнее, ибо публика будет видеть и прежнее и нынешнее положение того края. Статьи вашей ожидаю как жиды Мессии, ибо в истинности оценения ваших сведений вы могли быть удостоверены, когда я вовсе не имел чести знать сочинителя «Обозрения колоний»[228].
С истинным высокопочитанием и совершенною преданностию честь имею пребыть, милостивый государь, вашим покорнейшим слугою
Ф. Булгарин, издатель «Северного архива»
1824 г., 29 марта
СПб.
О проекте
О подписке