Глава 8

Мало что может сравниться с головокружительным ароматом салона нового авто. Вдыхала полной грудью, замирая на пару секунд, чтобы насладиться томной болью расправленной грудной клетки. Пальцы скользили по гладкой коже кресел, успокаивая встревоженную душу. Да какую, к черту, душу? Мой персональный адский огонь полыхает уже вторую неделю, рискуя спалить все напрочь. Меня корежит и выворачивает от ощущения использованности, опустошенности и собственной никчемности. Старалась лишний раз не поднимать глаза, чтобы не испепелять окружающих обжигающим гневом, предпочитала передвигаться, уткнувшись взглядом в уродливый, посыпанный безжалостной солью снег, игнорируя человеческие эмоции. От этих эмоций только вред… Только боль…

– Мы банкроты, Окся. У нас ничего нет! – шипел мой отец, наблюдая, как я громлю свою идеальную посуду в своей идеальной квартире.

– Меня это как должно касаться? – было жаль смотреть на лакированный пол, усыпанный дорогим фарфором, но руки беспрестанно дрожали от потребности разбить очередную вещь. Я била, крушила и уничтожала все самое лучшее в моей жизни: стирала ощущение уюта, защищенности, пробуждая тревогу, заснувшую всего на несколько лет. Щурилась, чтобы не видеть расплывающееся уродство хаоса, но именно в хаосе я находила успокоение. Только там, где не было системы, где не было порядка и мнимых человеческих условностей, я могла дышать.

Если бы не отец, я бы сползла по стенке, наслаждаясь касанием шелковых обоев, и разревелась так громко, что чуткая старушка с четвертого этажа непременно бы прибежала полюбопытствовать. Я отвлекалась, стараясь не вслушиваться в его «соловьиную песню» жалости, молясь лишь о том, чтобы он уехал, оставив меня в покое. Не было сил смотреть в его небольшие глаза, с мелкой россыпью глубоких морщин вокруг них, наполненные лживыми слезами, и уж тем более не было сил копаться в себе, в поисках еще неисчерпанного запаса доверия к человеку, ДНК которого извилистой лентой струится по моей крови.

– Да, потому что все, что у нас есть, заложено! Все! Не осталось ни одного квадратного метра, на который бы не была составлена бумага. Слышишь? – отец вырвал из моей руки огромное блюдо, которым я прицелилась прямиком в картину за его спиной. – Мне нужен всего год. Я все верну, но мне нужно, чтобы ты доверились мне. Слышишь?

– И слышать ничего не хочу про доверие! Сколько можно? Пап? Сколько? Когда ты перестанешь вмешиваться в мою жизнь? Ты можешь делать все, что угодно, но отстань от меня! Не верю, что ты не припас небольшую кубышечку, забитую банкнотиками! – голос исчез, заполняя и без того тревожную атмосферу квартиры отвратительным визгом.

– Конечно, я припас. Но это самый крайний случай, Окся. Я смогу подняться на ноги. Но для этого мне нужно быть рядом с братом. Витька не бросит, да и сдал он весьма за последний год. А это шанс, Окся. Это наш шанс. Мне нужно немного расшатать его позицию, и все! И тебе придется смириться с этим решением. Потому что у тебя, милая моя, тоже ничего не осталось, – отец впился в меня глазами. – Ничего, милая моя… Ничего.

Его слова до сих пор преследуют меня по ночам. Даже не сами слова, а то, что вся видимость налаженной и практически устаканившейся жизни лопнула в одно мгновение. Выяснилось, что квартира, доставшаяся мне от бабули, оказалась заложенной несколько лет назад. Отец даже умудрился перезаложить помещение моего ателье, провернув все так тихо, как только мог. Я жила в мыльном пузыре, искусно созданной иллюзии: мечтала о независимости, что маячила где-то на горизонте, тратила деньги, стараясь продумать все на пару шагов вперед, наивно не предполагая, что меня уже давно просчитали и просто позволяли поиграть в «куклы». Отец опять опередил меня.

– Эх, папенька… Папенька…

– Что? – консультант автосалона уже нервничал, рассматривая странную клиентку, ворвавшуюся сразу после его открытия. А теперь еще и замершую в самой дорогой модели немецкого производства. Паренек нервно постукивал пальцами по пластиковому планшету с яркими рекламными буклетами, нервно оглядывая еще пустое помещение салона.

– Я беру, Лев. Оформляйте.

– Берете? – молодой человек с идеально отточенной улыбкой на миг осёкся, позволив себе слабость удивления, но уже через мгновение он очнулся и стал рассыпаться в комплиментах.

– Да, и не портите мне настроение, – я просунула в открытое окно документы. – Просто оформляйте, не говоря ни слова. Договорились? Пока я не передумала.

Лев даже не ответил, лишь мотнул головой и умчался, еле заметно подпрыгивая от радости.

Конечно, это был не самый обдуманный поступок – потратить огромную сумму, на которую я могла бы себе позволить хорошую однушку недалеко от центра, на машину, стоимость которой падает сразу, как только она покидает автосалон. Но мне нужно было ощущать свою собственность руками. Хватит с меня гербовых бумажек, которые можно было легко обойти, особенно учитывая проворность моего отца.

От прошлой жизни остались только воспоминания и телефон, забитый старыми контактами, которые, кстати, оказались абсолютно бесполезными, когда мне действительно понадобилась помощь, ну, и как бонус – пара миллионов, оставшиеся после продажи ателье и раздачи всех долгов. Я летела в самолете, похлопывая по карману шубы, где компактно разместились мои деньги, и рвала собственную душу вариантами своего будущего. К слову сказать, сжечь купюру назло отцу было самым привлекательным вариантом. Но остатки благоразумия не позволили мне сделать эту глупость.

– Да, – громкая трель телефона заставила вздрогнуть. Можно было даже не смотреть на экран, потому что в десять утра меня мог искать только один человек.

– Ося? Ты где?

– Какая разница?

– Ты должна была приехать домой сразу из аэропорта! Твой самолет сел три часа назад, – отец выдохнул. Его голос дрожал, чувствовала, как он сдерживается, чтобы не закричать. А мне хотелось улыбаться…

– Куда?

– Домой, куда же еще, Ося!

– У меня нет дома, папенька. Я бомж в этом городе, и прошу не забывать об этом!

– Прекрати! У нас шикарная квартира в центре. Тут всем хватит места.

– Нет, уж. Жить с тобой я не намерена, – говорила, а сама прикидывала, сколько денег осталось на счету после этой стихийной покупки.

– Что ты хочешь?

– Я хочу отдельную квартиру. Желательно подальше от тебя и твоих родственничков.

– Ося, это невозможно.

– Не можешь купить – сними. Но на твоей территории я больше жить не стану.

– Хорошо, – чуть помедлив, отец сдался. – Но это будет сделка.

– Сделка? На кону которой – крыша над головой твоей единственной дочери?

– И содержание, – голос отца дрогнул, пропустив раздражение. – Потому что моя дочь, насколько мне известно, еще не научилась питаться воздухом и прикрываться листьями.

– А что? Хорошая мысль.

– Все, Ося. Хватит. Я продлил аренду квартиры, в которой ты останавливалась перед свадьбой Марины. Ключи у вахтера. И да, я оплачу расходы на первое время, а за это ты прекратишь размахивать шашкой, хотя бы при Вите. Кстати, сегодня нас ждут на ужин. И я умоляю тебя, не кусайся с Янкой.

– Слушай, а дядя Витя даст больше на карманные расходы, если я ему расскажу об истинной причине нашего переезда? – рассмеялась я и отключила телефон. Пусть помучается, вредный старикашка.

***

Конечно, я не собиралась сдавать собственного папеньку, но напакостить очень хотелось. Очень! Так хотелось, что аж ладони зудели!

Сидела в совершенно пустом ресторане и раздраженно бряцала ложкой по тонким стенкам чашки. Глаза были прикованы к сверкающему автомобилю, припаркованному прямо напротив окна.

– Какое бы ни было, но моё… – прошептала я, пытаясь успокоить себя и запоздало разбушевавшийся приступ жадности.

Отец был настроен довольно решительно. И что значит его фраза – «расходы на первое время»? Это сколько? Неделя? Месяц? Сколько мне позволено посидеть на уютной шее отца? И что мне делать потом, когда деньги закончатся и у меня, и у него? К паперти становиться?

– Оксанка! – визг справа заставил подпрыгнуть, расплескав капучино по белоснежной скатерти.

– Сашка? – я не могла пошевелиться, пытаясь рассмотреть в охренительно красивой девушке когда-то толстенькую Сашку Шпик. В нашем интернате первое время не было темы интереснее, чем толстая задница Шпик, ну а на втором месте были ее уродливо торчащие гигантские брекеты с разноцветными резиночками. Несмотря на наши постоянные шутки, ее резинки становились только ярче после каждого посещения стоматолога, на которые ее возил отец, появляющийся пару раз в год.

– Моська, да ты просто красотка, – рассмеялась Саня, сверкнув идеально ровным забором зубов. – Впрочем, с этим у тебя никогда не было проблем, да?

– Проблемы будут у тебя, детка, если не прекратишь называть меня так. Мне даже кошмары сниться перестали, а тут снова ты, – я ощутила, как тело стало расслабляться: челюсть престала скрежетать, кулаки разжались. – А я смотрю, твоя задница уже мало напоминает хорошо просоленный шпик, да, Шурка?

– Ой, заткнись, – рассмеялась она и, сбросив гору пакетов, кинулась ко мне на шею. – Никогда бы не подумала, что я буду рада видеть виновницу моих рыданий в туалете.

– А я думала, что тебе нравится тусоваться у толчка по ночам. Да и сколько раз я выручала твою толстую тушку? А? Сколько?

– Ладно, забыли, – выдохнула Сашка и села на стул, продолжая осматривать меня с ног до головы ошалелым взглядом зеленых глаз. – Черт, ты, правда, не меняешься, Оксанка. Ни капельки. Уже за тридцать скоро перевалит, а ты все – как рано созревшая девчонка с довольно порочным румянцем на щеках. Ты как тут оказалась? Я слышала, что ты в Москву подалась сразу после интерната?

– Подалась, – рассмеялась я, рисуя пальцем по уродливой кофейной кляксе на льняной скатерти. – Как давно это было.

– И как?

– А никак, получила пару боевых шрамов, да и вернулась зализывать ранки в родной городишко. В интернате все было просто: жизнь по расписанию, лишенная сюрпризов, учеба и редкие вылазки по ночам, пока «надзиратели» сгоняют скуку за бутылочкой вина. Под конец мне даже стало нравиться видеть родителей только летом. Иногда мне хочется вернуться туда. А тебе?

– И мне хотелось, но недолго, – Сашка натянуто рассмеялась и стала шустро вертеть головой. – Отец развелся с мачехой, и тогда на него спустилось озарение. Он вернулся к почти спившейся матери. И я в восемнадцать лет ощутила всю родительскую любовь. Так и живем до сих пор. Об интернате благородных девиц я вспоминаю лишь в кошмарах. Может, выпьем?

– Не, Шур, мне сегодня нужна трезвая голова. К сожалению, но светлое озарение снизошло только на твоего отца, мой же до сих пор плутает в беспросветной тайге денег, бизнеса и интриг. И я являюсь центральной фигурой очередной гениальной партии…

Отец не соврал, и, припарковавшись у современного жилого комплекса, я заметила приветливую старушку-консьержку, весело размахивающую связкой ключей в небольшом окошке своей коморки.

В квартире все было так, как я и оставила, в спешке собираясь в аэропорт: полотенце, небрежно брошенное на высокое кованое изголовье кровати, пара бокалов и почти пустая бутылка шампанского на полу спальни. Это могло означать только одно – он снял эту квартиру на длительный срок, а не на пару суток, как говорил, прекрасно зная, что мне придется вернуться сюда снова.

– Игрок, бл***, – прошипела со злостью и рухнула на широкую кровать. В воздух тут же вспорхнула пыль и навязчивый мужской аромат. – Сука! Только тебя мне не хватало!

Вскочила и стала метаться по квартире, стараясь занять свои руки хоть чем-нибудь, запинаясь о коробки с моими вещами, доставленные заботливым папочкой. Я бы и дальше металась загнанным зверем, если бы тишину квартиры не разрушила трель звонка в дверь.

– Оксана Константиновна? – молодой человек, стоящий в темном коридоре лестничной площадки, ослепил белоснежной улыбкой.

– Допустим.

– Это Вам. И меня просили напомнить, что сегодня в восемь часов вечера Вас ждут на семейном ужине, – молодой человек всучил мне чехол с вечерним платьем и поспешил скрыться.

– Ах, точно… моя милая семья.

***

– Оксана? – открывшая дверь Янка была шокирована настолько, что не смогла этого скрыть.

– А что, приглашение аннулировано? Или меня уже исключили из состава вашего достопочтенного семейства?

– Слушай, ну, хватит уже, а? – Янка распахнула дверь резким толчком и поспешила скрыться в широком коридоре.

– Очень гостеприимно, – рассмеялась я, сбрасывая прямо на пол спортивный пуховик. Взглянув на себя в зеркало, я довольно улыбнулась. Рваные джинсы, спортивная майка и кислотно-желтые кеды. Черт! Чем не вечерний наряд для семейного раута?