Глава 9

Тепло удовлетворения разлилось по телу приятной волной, когда я поймала ошарашенный взгляд отца. Его черный смокинг, белоснежная рубашка и шелковый шарф за воротничком были, как всегда, безупречны, чего не скажешь о прическе. Готова была поклясться, что тщательно залакированная копна волос зашевелилась от возмущения, при виде моего «вечернего туалета». «Матушка», кстати, соответствовала ему целиком: волосы аккуратными волнами спускались по обнаженной спине, оттеняя глубокий винный цвет шелкового платья в пол, а огромные брюлики способны были осветить своими переливами небольшой поселок.

Увидев меня, она закатила глаза в привычной для нее манере и отвернулась к окну, потеряв всякий интерес к очередной выходке взбалмошной девчонки. Но вот папенька, пребывая в шоке, даже не старался скрыть этого: бордовые, в тон платью жены, пятна поползли по его шее экзотическим окрасом лишая.

– Оксаночка, – в отличие от своего брата, дядя Витя, вошедший в гостиную, ничуть не замешкался, увидев меня. И если честно, то мне стало даже как-то обидно, что ли… и неловко. Что, я зря старалась? – Как устроилась?

– Спасибо, дядюшка, Вашими молитвами.

– Обожаю твое чувство юмора, – рассмеялся дядя Витя, мимоходом поцеловав Янку, застывшую у двери. Он по-хозяйски обошел столовую, проверив накрытый к ужину стол, и, отвернувшись, чтобы поправить и без того идеальную ткань оконных портьер, едва улыбнулся, заметив неоднозначную реакцию младшего брата.

– Какой же тут юмор, дядюшка? Это настоящая взрослая жизнь, со всеми оттенками радуги, состоящей, правда, всего из двух известных нам цветов, но все же. Папенька уже поведал историю, как под старость лет решил изменить свою жизнь? Ну, и мою, заодно.

– Нет еще. Вот жду этот наиинтереснейший рассказ. Много лет пытался перетянуть его сюда, а стоило мне только смириться с гордой независимостью младшенького, как он нарисовался на пороге с ворохом идей и предложений. Занимательная активность, да, племянница? – Моисей жестом пригласил нас за уже накрытый стол. – Вот сейчас он нам все и расскажет.

– Точно, – рассмеялась я, повторяя жест Моисея, поцеловав до сих пор неподвижную Янку в щеку. – А если пойдет в несознанку, то можем позвать ваших хлопцев, да? Паяльники еще в моде? Или двадцать первый век, и все такое… И людей пытают какими-нибудь плазменными горелками?

– Думаю, до этого не дойдет, – Моисей сел во главе стола, весело подмигнув мне. – Мы же семья.

– Ах, точно… семья! Все время забываю этот термин. Семья… – я театрально хлопнула себя по лбу ладонью, падая на стул рядом с любимой сестренкой. – А жаль, да? Как дела, дорогая?

– Хорошо. Ты как? Как устроилась? – Яна попыталась улыбнуться, но ее красивое лицо сжалось, будто в спазме отвращения. Она потирала вспотевшие ладони о шелковое платье, оставляя влажные следы. Ну и хорошо, почему я одна должна корчиться от «уюта» этого мероприятия?

– Нормально, но, прости, пригласить на новоселье никак не могу. Очень плотный график. Я практически ничего не успеваю. Столько дел!

– Ося, прекрати, – выдавив улыбку, отец бросил в меня недовольный взгляд. – Какие у тебя могут быть дела? Ты и суток не провела в городе.

– Что, уже и светская беседа под запретом? Огласишь все приемлемые для твоего чуткого слуха темы, чтобы я ненароком не травмировала тебя?

– Сложно говорить о приличиях высшего общества, когда ты одета, как бомжиха, – «матушка» ласково пробежалась ладонями по напряженным плечам отца, в тщетной попытке успокоить, а мне лишь достался взгляд, полный глубочайшего разочарования и пренебрежения.

– Как точно подобрано слово, да, папа? БОМ-ЖИ-ХА….

– Ладно, хватит, – Моисей с силой поставил бокал на стол, заставив дочь вздрогнуть. – Кость, что там у нас с делами? Мне передали твое предложение, вот только ты забыл, наверное, что мы этим не занимаемся!

– Вить, да ты только оцени, какие границы открываются…

Я поняла, что дуэль с отцом придется отложить, дабы не довести того до сердечного приступа, да и слушать их бесполезный треп желания не было. Но именно тут ко мне на помощь примчалась моя любимая сестра. Ее вкрадчивый, неуверенный голос, как по-весеннему сонная пчелка, прожужжал где-то справа. Хотелось отмахнуться, но затаившийся гнев закипел в самый неподходящий момент.

– Ты не можешь не привлекать к себе внимание, да? – прошептала Янка, подкидывая вилкой лист салата на тарелке.

– Мы же с тобой договорились уже, что слишком разные, чтобы пытаться понять друг друга. Тебе нравится прикидываться тенью, чтобы, не дай Бог, не оказаться в гуще событий. А мне хочется ощущать и наслаждаться каждой минутой нашей короткой жизни. Хотя… Олежка, наверное, уж очень старается, чтобы сделать твоё «существование» ярче? Ну, хотя бы в спальне, естественно, при выключенном свете…

– Тише, – зашипела она.

– А чего? Ох, черт! Он еще и шторы для тебя задергивает?

– Замолчи!

– Что, все еще хуже? У вас есть четкие границы? Ты его южнее экватора-то хоть раз пустила?

– Заткнись! Ты приносишь мне одни беды! – Янка вскочила с места, опрокинув стул на пол, а затем быстро выбежала из столовой, сопровождаемая ошарашенными взглядами.

– ПМС… – отмахнулась я, отправив в рот тарталетку с икрой. – Бывает, да, «матушка»?

– Оксана, выйди из-за стола! – раскрасневшаяся «мама» вскочила и стала размахивать руками. Она что-то говорила, но для меня все превратилось в сплошное пятно. Размытое и бесформенное. Голоса слились в поток монотонного шума. Это способ защиты. Я долго пыталась научиться этому, пока не довела свой мозг до автоматизма. Он просто опускает занавес, когда я подхожу к краю темной бездны слишком близко… Семья…

Я терпеть не могу чай в пакетиках. Потому что мне кажется, что человек настолько перестал любить себя, что с выражением несусветного восторга употребляет суррогат, прикрываясь извечной отговоркой двадцать первого века – занятостью. Но еще больше меня бесит ложь. Она раскаленной ртутью стекает по слизистой моего горла, разъедая своей токсичностью все хорошее и светлое. Родственники… Семейство… Родные люди и опора… Они же  убивают меня! Специально… Хотя, кому я вру? Я сама убиваю себя, каждый раз подходя к «бездне одиночества» все ближе и ближе. Исследую рамки дозволенности, изучая степень боли, сковывающую мое сердце вновь и вновь, наслаждаюсь их гневными гримасами и настолько прозрачными выражениями лиц. Можно было бы остановиться. Прекратить. Но уже слишком поздно. Не верю я в семью. Не верю… Интересно, когда это прекратится? Ведь это должно прекратиться?

Все это «семейство» душило меня своей напыщенностью, ненатуральностью и непреодолимым желанием «причесать» всех и вся под собственные стандарты. Они же бесятся не от того, что не любят, а от того, что я НЕ люблю их. Я не вписываюсь в их стандарт любящей дочери, тихой падчерицы и робкой сестры. Мне раздали такое количество ролей, что становится страшно! А жить мне когда? Между сменами масок? Или по ночам, увлажняя подушку солеными потоками? Ну, нет, этого я им не позволю.

Подобрав пуховик с пола, я рванула на улицу, мне просто необходимо было уехать.

– Э! Пацанка, далеко собралась? – мужской голос догнал меня, уже когда я с хваткой бульдога дергала дверную ручку.

– Отцепись, придурок.

– Стоять, я сказал!

– Э, дядь, ты потерялся, что ли? Знай свое место! Ясно? – развернувшись, я неожиданно уткнулась в твердую, как камень, мужскую грудь. Настойчивый аромат сладкой пряности окутал так быстро, будто уже знал, где ему расположиться в моих легких. И это правда… Голова закружилась, а пальцы рук мгновенно сжались, впиваясь острыми ногтями в нежную кожу ладоней.

– Ясно, – выдохнул Лазарь, обдавая мое лицо обжигающим теплом. Я приказывала себе открыть глаза, уговаривала прекратить выглядеть идиоткой хотя бы для него, но ничего не могла поделать, продолжая стоять с предательской блаженностью на лице.

Впервые за вечер я не знала, что сказать. Из меня просто выбили дух точным ударом в легкие, разлив тупую ноющую боль по всему телу. Непролитые слезы мешали видеть картинку четко, все размывалось.

Встреть я его несколькими минутами раньше, до того, как эмоционально размазала себя о радушный семейный раут, то прошла бы мимо, сделав вид, что не узнала. Но теперь, когда моя броня дала трещину, он оказался слишком близко. Слишком.

– Не часто ли мы встречаемся?

– А что удивительного? Ты ж прислуживаешь моему дядюшке.

– Я не прислуживаю.

– Да? Не заметила, – пытаясь повернуть заклинившую дверную ручку, я сотрясала толстую дубовую дверь так, что хрустальные капли бра жалостно запели свою песнь. Большая мужская ладонь опустилась поверх моей и легко повернула скользкую ручку. – Спасибо.

– Не знал, что ты в городе.

– Да? Надо сказать дяде Вите, что его охранники ни на что не годятся. Как он вам жизнь-то свою доверяет? – бежала прямо по газону, утопая по колено в сугробе. Мне было важно добраться до машины как можно скорее, поэтому я игнорировала вычищенные дворником тропинки.

– Куда ты собралась в таком состоянии? – он не отставал от меня. Я спиной ощущала его присутствие.

– А что с моим состоянием? Я трезва, как стеклышко! – в доказательство своих слов, резко остановилась и, развернувшись, дыхнула в его сторону.

– Можно быть в дупель пьяной, но адекватной, а можно быть трезвой, но представлять угрозу для нормальных людей.

– Да ты праведник, Лазарь. Проповеди по воскресеньям в качалке не читаешь, чтобы приобщить к светлому заблудшие души братков?

– Я вырву твой язык, – зашипел он, хватая меня за локоть, когда я была всего в шаге от уютного, а главное, пустого салона своего авто.

– Хм… Хорошая мысль, – запрыгнув на подножку водительской двери, я резко обрушила на него весь пыл своего отчаянья. Но…  В не совсем привычной форме. Мои губы с такой силой ударились о его, что был слышен стук зубов. Задрожала от его глухого стона, затрепетала от резких движений рук, пытающихся пробраться под огромный пуховик. Лазарь отреагировал мгновенно – прижал меня к машине, лишая возможности двигаться, чуть отстранился, на миг заглянув в полные слез глаза, а затем обрушился поцелуем, схожим по разрушительной силе с тайфуном! Нет, со смерчем! Меня крутило от  резких движений его языка, от жара дыхания и от нескрываемого желания. Время замерло… Все остановилось. Ощущала только волны обжигающего желания и его ладони, шарящие по телу, в попытке вспомнить каждый изгиб.

– Где она? –  крик отца на крыльце мгновенно вернул нас на землю. Воспользовавшись моментом, я запрыгнула в салон и вмиг вылетела с парковки особняка.

Шторм мыслей, крутившихся в голове, никак не утихал. Я мчалась по сумеречной трассе, пытаясь убежать – то ли отца с его безудержным желанием усмирить дочь, то ли от Лазаря с его ненормальным влиянием, то ли от самой себя… Было холодно и страшно.

Яркий свет фар освещал витиеватую, припорошенную свежим снегом трассу, но недостаточно. Застывшие слезы мешали ясности зрения, да что – зрения! Я думать не могла! Мозг превратился в желе. Да еще какой-то придурок слепил в зеркало заднего вида, мигая фарами, то ли для того, чтобы я его пропустила, то ли просто побесить меня. Смахнув мокроту, нажала педаль газа, выбросив копну рыхлого снега прямо в лобовое стекло придурка сзади.

– Получай, – рассмеялась и, включив музыку как можно громче, помчалась по пустынной дороге.

Я любила скорость. Очень. Ощущение мощи придавало сил, но инстинкт самосохранения все дребезжал в мозгу настойчивым звоном. Мой преследователь не отставал ни на метр, опасно пристроившись на полкорпуса левее. Я открыла окно, впуская морозный воздух, чтобы попытаться включить мозг. Холодный ветер сильным потоком ударил в лицо, вырывая длинные пряди волос из конского хвоста. Я замерзла, но четкости не прибавилось!

– Бл**…

К постоянному миганию фар присоединился раздражающий звук клаксона, заглушающий музыку, а затем он вырулил на встречку и сровнялся корпусом с моей машиной. Тонированная БМВ прижимала меня к обочине резкими виляниями, пытаясь избежать столкновения, я тормозила, но водитель тут же реагировал на маневр, блокируя все возможные варианты. Мне ничего другого не оставалось…

Из остановившейся на обочине БМВ выскочил ЛАЗАРЬ… Он на ходу расстегивал белоснежную рубашку, а когда рванул ручку моей двери, я уже воочию могла наблюдать мурашки на его обнаженной груди.

– Раздевайся…