– Вообще-то, это реанимация! – цыкнул Петрович, но по его глазам было ясно, что разрешение уже получено. – Но у вас отдельный бокс, а клиника обожает своих щедрых спонсоров, поэтому ведите. Но! Дунаева не в коме, она просто слаба. Сердце её не справляется, лёгкие работают на пределе, поэтому никаких волнений. Хорошо?

Мы с Денисом аккуратно вошли в тот самый бокс, состоящий их нескольких комнат. Марта лежала в белоснежной палате, опутанная проводами и трубками. И вид у неё был, мягко сказать, душераздирающий. Синие от катетеров руки, бледное лицо, сбившаяся косынка, сдерживающая копну волос. Грудь её вздымалась, вот только всем было ясно, что это навороченная аппаратура поддерживает в ней жизнь.

Я уже и не знал, правильно ли поступил? Быть может, девочке не стоит видеть мать в подобном состоянии? Толку, что я держал маму вплоть до её смерти? Эту картинку теперь уже никогда не вытравить из воспоминаний.

– Тук-тук… – Алевтина Петровна открыла дверь, заводя за собой Алексию. – Добрый вечер, Горислав Борисович.

– Ну, привет, – я присел на корточки, зачем-то рассматривая девочку уже немного иначе. Что там с носом? Нормальный, с лёгкой горбинкой… Да и глаза, наверное, подобного цвета встречаются довольно часто. Ну, у Марты тоже зелёные, правда, у Алексы больше темного, почти карего… Чёрт, послушал Раевского, и веду себя как примат безмозглый, анализируя оттенок глаз чужого ребёнка.

– Здравствуйте, – Алекса кивнула, не обращая на меня никакого внимания, потому что не могла оторваться от стеклянной двери, за которой была основная палата Марты. – Можно к маме?

Девочка, поразившая меня серьёзностью высказываний, теперь дрожала, как лепесток. Её нижняя губа тряслась, нос стал красным, и было понятно, что она сейчас разревётся.

– Идём, – я зачем-то взял её теплую ладошку и потянул к палате. Приставленная сиделка вышла и помогла нам надеть шапочки, халаты и маски и только после этого позволила войти. Алексия как-то инстинктивно схватила меня за палец и смело шагнула внутрь.

В палате было шумно: пищали датчики, гудели мониторы, жужжал компрессор. Даже мне было жутко от обилия звуков. Мы двигались медленно, с опаской потревожить. И лишь когда девочка прижалась к холодной руке мамы, позволила себе расплакаться.

Казалось, мне тут не место. Ну, лишний я в этом горе, так почему до сих пор стою? Почему не уйду? Наверное, потому что среди всех остальных только у меня были настоящие воспоминания, связывающие нас с Марфой.

– Мам, не плачь, – зашептала Алекса, и я вздрогнул, заметив, что на меня устремлены бледно-зелёные глаза Марты. Её подбородок дрожал, слезы катились бесконечной дорожкой, огибая прозрачную кислородную маску и теряясь в голубой больничной сорочке. Она двигала губами, не издавая ни единого звука. – Мам, у меня всё хорошо. Это хороший интернат, и Алевтина Петровна постоянно заходит в гости. Ребята не обижают меня…

И тут произошло то, чего я ожидал меньше всего. Марта так резко обернулась в мою сторону, а в глазах её запылало ядовитое пламя ярости. Меня словно ошпарило… От головы до пяток прошёлся огонь, сжирая ту мнимую уверенность, что я поступил правильно.

– Так! Давление поднимается! – вскрикнула сиделка, вбегая в палату, когда все датчики, будто сговорившись, завопили противным писком. Женщина с силой вытолкнула меня в общий тамбур, закрыв перед носом дверь.

– Приплыли…

Глава 10

– Я пока в своём уме! – шикнул на Раевского, уже приготовившегося сыпать своими бестолковыми подозрениями, основанными лишь на внешнем сходстве. Сравнивать было глупо и совершенно невозможно. Мы были разными! Я – жгучий брюнет со смуглой кожей и зелеными глазами, доставшимися мне от матери, а Алекса – яркий лучик света с молочной кожей. Ну, где сходство? Где?

И вообще. Почему я это обсуждаю?

Почему допускаю эту бредовую мысль?

Не думал, что можно уничтожить взглядом. А у Марты это прекрасно получилось. Буквально секунда, и то, что ты считал правильным, превратилось в ахинею и сумбур. Её убили слова дочери, словно Марта и не допускала мысли, что я могу не поверить и отправить девочку в интернат.

Она надеялась, что во мне осталась хоть капля человечности, но ошиблась. Нет, она, безусловно, осталась, вот только реализма и способности трезво оценивать происходящее во мне тоже с избытком! Ну не может Алекса быть моей дочерью…

«И что? Теперь можно помогать только кровным родственникам? Так чем ты лучше тех, кто отказался от тебя в детстве?» – шептало моё подсознание, а совесть подыгрывала, затягивая узел на шее.

Слова колом встали где-то в горле.

Мысли в кашу превратились.

– Делай, – захрипел я Раевскому, который, казалось, только этого и ждал. Друг даже приосанился, расправил плечи и достал из портфеля какую-то папку с документами.

– Алевтина Петровна, я хотел с вами поговорить вот о чём, – этот чертяка подхватил старушку за локоток и стал медленно уводить в небольшую кухоньку, где усадил за стол, раскладывая то, что было заготовлено.

Порой он меня жутко пугал. Ты даже не успеваешь оформить мысль, а у Раевского уже или разрешение на строительство есть, или какая-нибудь генеральная доверенность. Вот и сейчас он убедительно втирал женщине из опеки свою истину, с которой не сможет поспорить ни черт, ни Бог.

Напряженно следил за трогательным безмолвным общением Марты и её дочери. То, как аккуратно и нежно водит Алексия пальцем по ладони мамы, как сдерживает слезы, дабы не тревожить её, как питается её любовью, чтобы насытиться впрок.

– Горислав Борисович, вы уверены? Юридически всё оформлено, конечно, безукоризненно. Мать в сознании, доверенность оформлена по всем правилам, у меня, как у представителя опеки, нет оснований удерживать в интернате девочку. Правда, если не задумываться, как вы получили подпись гражданки Дунаевой. Но я о другом, – старушка ещё раз перечитала копии документов, собранных Денисом, а затем села рядом. – Это маленькая травмированная девочка. Ей сейчас страшно, больно и очень одиноко. У вас есть опыт общения с детьми?

– Алевтина Петровна, в моём доме на постоянной основе живет Катерина, а у неё семь внуков. Поверьте, мы сможем удовлетворить все потребности ребёнка ровно до того момента, когда мама снова не встанет на ноги, – последние слова сильно попахивали ложью. Петрович хоть и дал надежду, но весьма хрупкую. – Вы же сами говорили, что с близкими девочке будет лучше, чем в холодных стенах интерната. Я сам из детского дома, потерял родителей, будучи подростком. Поэтому понимаю, о чем вы говорите.

– Ну, раз так, – старушка поднялась, посмотрела на циферблат наручных часов и обернулась к Раевскому. – Мы успеем заехать в администрацию, чтобы подписать все документы.

– Конечно. Разрешите вас сопроводить? – Денис галантно открыл для неё дверь, махнул мне одобряюще и скрылся, оставляя наедине с самым сильным страхом в моей жизни.

Смотря изо дня в день на убитых горем детей в детском доме, я лишь укреплял своё решение никогда не заводить семью. Считал, что это опасно и совершенно абсурдно в мире, неспособном защитить ребенка. И, очевидно, судьба крутанула свою рулетку уже тогда, решив наказать меня за грешность мыслей.

– А завтра я могу увидеть маму? – тихий голос Алексы выдернул меня из воспоминаний. Девочка стояла на пороге, в последний раз смотря на мать. Марта снова провалилась в сон, очевидно, отдав последние силы, чтобы раздавить меня морально. Девочка обращалась к сиделке, а та в упор смотрела на меня.

– Алекса, твоей маме на завтра назначена операция, – я пытался сообразить, что сказать можно, а о чем нужно промолчать. У меня не было опыта, поэтому шел по минному полю, вооружившись исключительно интуицией. – И если доктор разрешит, то мы сможем приехать вечером. Договорились?

– Операция? – девочка всхлипнула и разрыдалась. Я ощущал себя бесчувственным бревном, не способным справиться с детскими эмоциями. – Ей будет больно?

– Нет, мама просто заснёт, и ничего не будет чувствовать.

– Хорошо. А где Алевтина Петровна?

А вот это самый сложный вопрос…

– Как ты относишься к тому, чтобы пожить у меня дома, пока твоя мама в больнице?

– У вас? – девочка охнула и опустила глаза, а потом снова обернулась к матери. – Вы передумали?

Передумал… Чёрт! Казалось бы – ребёнок! Что он может понимать во взрослой трусости? А вот так… Она абсолютно чётко считала и моё недоверие, и нежелание связываться с чужими проблемами.

– Твоя мама хотела, чтобы я присмотрел за тобой, поэтому давай не будем её расстраивать? Как насчет того, чтобы прямо сейчас отправиться домой?

– А вы обижать меня не будете? – Алекса подняла глаза, а у меня сердце сжалось… В них стояли огромные слёзы и искрился страх. Какого чёрта?

– Не буду.

– И за пятнышко не накажете? – она закусила губу и лишь сильнее прижала к себе рюкзачок в виде плюшевого медведя.

– Тётя Катя уже всё исправила, можешь не переживать, – слова наждачкой пробирались по горлу, колыша воспоминания о последней приёмной семье, откуда меня выперли за разбитую даже не мной вазу.

– А можно мне спать в том кресле? Я вас не побеспокою, я умею играть тихо. Обещаю! – Алекса вдруг сделал два шага, останавливаясь около меня, а затем её ледяные пальчики сжали мою ладонь. – Буду хорошо себя вести, дядя Гора.

– Нет, в кресле ты спать не будешь, Алекса. У меня есть идея получше. Как насчет своей комнаты?

– Своей? – она распахнула глаза, откуда тут же выпали эти назойливые слезинки, которые она сдерживала из последних сил.

– Ну, конечно.

– Хорошо…

Я взял её за руку, мы ещё раз мысленно попрощались с Мартой, а потом вышли из палаты. Уже подходя к лифтам, я вдруг вспомнил, что Алекса в клинике очутилась не просто так…

– Давай зайдём к Ивану Петровичу?

Лекса шла медленно, я сначала даже не понял, почему, а потом, опустив голову, увидел, что эти её самодельно расписные кеды были на несколько размеров больше, чем следовало. И как только девочка начинала частить с шагами, то путалась и запиналась.

– Красивые кеды, – рассмеялся, а сам истерично соображал, что делать дальше. Мне нужна женщина, чтобы накидала план действий. Наверное, есть схема? График? Стратегия? Ну, люди же не воспитывают детей по наитию? Наверное, существуют рекомендации?

– Это мамочкины. Красивые? – девочка засияла беззубой улыбкой.

– Очень. Но тебе в них неудобно, да?

– Всё хорошо! Дядя Гора, у меня всё хорошо, – вспыхнула Алекса, сильнее сжимая мою руку. – Только не отправляйте меня в интернат…

Хук слева. Хук справа и нокаут…

Глава 11

Каково же было моё удивление, когда я получил на руки рекомендации от врача, в которых расписывалась схема купирования острой аллергии. И не для меня. Нет… Препараты знакомые, режим понятный, вот только в бланке назначения числилась Алексия Гориславовна Дунаева.

– Так, завтра вас ждёт аллерголог, вот направления на анализы. Нужно выяснить, что вызывает столь острый приступ, – Иван Петрович был задумчив, а ещё мне не понравился его такой странный, практически сравнивающий взгляд. Он смотрел то на меня, то на по-детски широко зевающую Алексу.

Точно приплыли…

Но это оказалось только началом. С трудностями мы столкнулись сразу на парковке, когда Алекса подёргала меня за большой палец, который не отпускала всё это время.

– Дядя Гора, а Алевтина Петровна сказала, что детям нельзя кататься без детского кресла, – девочка с восторгом рассматривала джип Морозова, а потом и вовсе переключилась на очумевшего от всего происходящего Юрку. – О! А я вас помню, вы играли с собачками. Я в окно видела, поэтому и дёрнулась, черкнув карандашиком по креслу. Но дядя Гора сказал, что не будет меня ругать за это.

– Привет, мала́я, – Юра присел, протянул ей руку. – Давай знакомиться? Меня дядя Юра зовут.

– Алексия. Но мама меня Лёкой называет, иногда Лёшкой, – девочка улыбнулась и вновь бросила взгляд на устрашающий своими размерами джип. – Так что? Можно без кресла?

– Можно, если только быстро, – Морозов понял меня с одного взгляда. – Тут за углом детский магазин есть.

– Давай ты сядешь рядом, мы тебя пристегнём, а потом дядя Юра купит кресло. Договорились?

Чёрт… Не так я привык удовлетворять запросы женщин. Обычно это делают за меня помощники или онлайн-банк, но чтобы лично выбирать трон? Это что-то новенькое.

– Мне ничего не нужно. Давайте мы просто Алевтине Петровне ничего не скажем? – девочка вдруг снова замкнулась, вкарабкалась на заднее сиденье и попыталась самостоятельно пристегнуть ремень безопасности. – Мне ничего не нужно. У меня всё есть. Вот, смотрите, – она раскрыла рюкзак и нервными движениями стала вытаскивать альбомы, карандаши и фломастеры. Там же оказалась теплая кофточка с яркими значками и стопка фотографий в прозрачном файлике, но её она не хотела показывать и убрала обратно. – Мне правда ничего не нужно, дядя Гора.

Этот ребёнок просто убивал меня. Я физически ощущал угрызения совести, что петлёй сжимались на шее. Не мог дышать, как при приступе аллергической астмы. Смотрел на неё, прекрасно понимая, что именно она пытается сделать. В ней так много страха отправиться в интернат, что девочка готова на всё, лишь бы быть угодной и беспроблемной.

– Поехали, Юр, – шепнул и сел рядом. Пристегнул её ремень, помог собрать продемонстрированные вещи и махнул Морозову.

Детский магазин, и правда, оказался за углом. Мы припарковались и довольно странной компанией отправились вовнутрь. Зашли буквально за десять минут до закрытия. Продавцы отреагировали оперативно, Юрка со свойственной ему педантичность принялся пытать консультантов, требуя сертификаты безопасности на детские кресла, а я всё не мог оторвать глаз с цветастых кед.

– Алекса, а давай мы выберем тебе новые кроссовки? Хочешь?

Понимал, что одной обувью тут не отделаться. То, на что я не обращаю внимания, то, чего в моей гардеробной в изобилии – сейчас кажется непреодолимой бытовой пропастью по отношению к ребёнку. Это даже не мальчик, с которым всё понятно, это маленькая девочка. И тут недостаточно знать анатомию, тут что-то большее…

– Мне ничего не нужно! Я буду ходить быстро, дядя Гора. Обещаю, – зашептала она, а сама глаз не могла отвезти от белых кроссовок с розовыми шнурками и значком Микки-Мауса на пятке. – Я обещаю.

– Ходить быстро – это, конечно, здорово. Девушка, – я махнул консультанту и чуть отошел. – Подберите этой милой барышне минимальный набор необходимых вещей. Её мама экстренно оказалась в больнице, а у девочки ничего нет.

– Всё? – продавец окинула Алексу жалостным взглядом.

– Да, нужно собрать минимум на ночь. Что там детям нужно?

– Хорошо, – она откашлялась и нацепила улыбку, направляясь к Алексе. – Давай примерим эти кроссовки? Их почти все разобрали, говорят, привезли только к нам…

Она хоть и была испуганной, но всё же девочкой. Захлопала длинными ресницами и как завороженная пошла за консультантом, ступая так, чтобы не запнуться.

А я выдохнул. Вокруг меня будто фильм разворачивался, причем не вестерн про дикий запад, в котором каждый мальчишка мечтал побывать, а голимая фантастика. И ребёнок в данном случае казался для меня настоящим инопланетянином. Я сел на крошечный розовый табурет, выдохнул и стал прикидывать дальнейшие действия.

Нет, без женщины мне тут не разобраться. Анжеле звонить без толку, ген материнства у неё либо атрофирован, либо созреет под пенсию. Но меня это устраивало, наверное, это и было основным плюсом, перевесившим её немалые минусы. Так кто же мне может помочь? Достал телефон и ткнул в номер друга.

– Лёв, здорово, – начал я сразу. – Мне нужно поговорить с твоей женой.

– Гора, поверь, это очень плохое начало для разговора, – грохнул смехом Леван.

– Лева, у меня ЧП и ребёнок лет шести на руках, а я не знаю о них ни черта. Будь так любезен, дай свою супругу к телефону! – зашипел я в самый динамик, чтобы Куталадзе понял, что мне совсем не до шуток.

– Карина!!!!!! – заорал друг, и в тишине послышались его торопливые шаги.

Кара Куталадзе выслушала меня, ни разу не перебив, помолчала пару минут, борясь с шоком.

– Горыныч, – протянула она прозвище, которое и прилипло ко мне её потугами. – Ты такой молодец. Мы будем через пару часов. Времени много уже, не все магазины открыты.

– Спасибо, Карин…

Глава 12

Алекса закипала, как чайник. С таким восторгом рассматривала желтое в синий цветочек кресло, с нежностью оглаживала широкие лямки и так аккуратно держала ноги, только бы не пнуть переднее кресло.

Всё её поведение было пугающим, не потому что не нравилось, а потому что это неправильно, когда ребёнок держит себя в рамках, лишь бы не рассердить взрослых. Это поведение больше подходило тем, кто переживал домашнее насилие.

Вот только Марта не похожа была на алкашку, да и Алекса так тянулась к матери. Вряд ли она била свою дочь.

А если не она…?

Алекса почти не двигалась, молчала, отвечала односложно, постоянно говорила «спасибо» и «пожалуйста». Лицо её было серьёзным, словно в уме задачу решала какую-то. Да и речи её были намного взрослее, чем следовало бы для шестилетнего возраста.

Дорога до дома заняла почти час, и чем ближе мы подъезжали, тем отчетливее я слышал урчание её живота. Чёрт…

Мне было страшно. Наверное, только придурок последний не боялся контакта с чужим ребёнком, но это состояние мне определенно не нравилось. Я привык учиться. Как голодный сжирал новую информацию. И вот теперь, когда сфера твоей деятельности более-менее определена, жизнь вносит коррективы и подкидывает новое испытание.

Моя помощница по хозяйству, Катерина, уже ждала нас у главного входа, заметно нервничала, то и дело обмахивая румяное лицо полотенцем.

– Тётя Катя, – прошептала Алексия, когда мы въехали на территорию.

– Выходи, принцесса, – Юра открыл дверь, помог отстегнуть ремни и опустил девочку на землю. Она хотела было броситься в дом, но остановилась и, сжав пальцы за спиной, дождалась меня.

– Привет, дорогая, – Катя нагнулась, погладила девочку по голове и улыбнулась. – А я пирожки испекла. Помнишь, я тебе обещала, с курагой?

– Правда?

– Правда-правда. Идём? Горислав Борисович, ужин будет готов через двадцать минут, – Катерина забрала у меня пиджак и присела, чтобы развязать шнурки Алексе. Вот только та поджала губы, выражая тревогу и нежелание расставаться с новыми кроссовками.

– Кать, приготовь Алексе ужин. Ребенок голодный, а мы пока пройдемся по дому, – я присел, заглянул девочке в глаза. – Можно? Мы их поставим в шкаф, а как только ты заскучаешь, можешь открыть и посмотреть. Договорились?

– Хорошо, – Лекса присела на мягкий пуф и позволила мне стянуть обувь.

Итак… Первый этап переговоров прошёл успешно. Быть может, я и не безнадёжен вовсе? Быть может, здесь есть правила? Основополагающие принципы? Менеджмент? Наверняка! Режим, приём пищи, отдых и переговоры. На этом и поедем…

– Пойдём, выберем тебе комнату?

Мы прошлись по дому, а когда поднялись на второй этаж, Лекса затаила дыхание, рассматривая гостевую спальню, в которой обычно останавливалась Анжела. Та не выносила моих ранних подъёмов и работы до глубокой ночи, а ещё её бесила моя привычка спасть с открытым окном, поэтому и сбегала в эту комнату, к тому же она была смежной с главной спальней. Здесь по задумке должен был быть кабинет, но его в итоге перенесли на первый этаж, а что с этим помещением делать, так и не придумали.