Глава 2

– У вас красивый дом, – Алевтина Петровна схватилась было за мокрые шнурки, чтобы разуться.

– Не стоит, – распахнул малую гостиную, предназначенную именно для таких вот незваных визитёров, и пригласил дам.

Гостьи крутили головами, рассматривая всё вокруг, будто в Эрмитаж попали. Шли медленно, аккуратно обходя светлый ковёр, жались к стене и совершенно не стеснялись открытых от изумления ртов.

А у меня всё не пропадало ощущение прожигаемой в затылке дыры. Обернулся и в очередной раз напоролся на пристальный взгляд девчонки. Она так смело смотрела в глаза, будто знала обо мне то, о чем я даже не догадывался!

– Итак. Начнём сначала? Алевтина Петровна, у меня слишком мало времени, поэтому давайте по фактам?

– Проходи, Алексия, – старушка подтолкнула девчонку к креслу в углу комнаты, помогла взобраться в него и достала из сумки альбом для рисования и фломастеры.

Правда, оценив белоснежный велюр мебельной обивки, быстро заменила на цветные карандаши. Когда виновница сего недопонимания скинула на пол рюкзак и с воодушевлением стала выводить каракули, женщина подобралась и присела на самый дальний край дивана, почти у окна, очевидно, приглашая меня к разговору.

– Начнём сначала, – она раскрыла эту злополучную папку и стала перебирать документы. – Меня зовут Алевтина Петровна Казанцева, я являюсь старшим специалистом по вопросам опеки и попечительства. Пятнадцатого мая этого года к нам обратился персонал поселковой больницы номер три по факту беспризорной девочки…

– Алевтина Петровна, – я щелкнул пальцами по циферблату часов, пытаясь заставить женщину ускорить свою отрепетированную речь.

– Её мать лежит в больнице и в силу особого состояния не может осуществлять присмотр за дочерью, но на основании её заявления вы являетесь отцом её ребенка, – женщина, наконец, выудила из кипы бумаг нужную и передала мне.

– Как странно, Алевтина Петровна, я думал, беспризорник – это тот, у кого мертвы все родители. Вы ребёнка в мой дом притащили, а мать ещё жива?

Женщина шикнула на меня, давая понять, что моя прямота неуместна! Бросил взгляд на девчонку, в очередной раз утонув в её огромных серых глазах. И что-то поменялось, они в один момент стали темными, полными тоски и непролитых слёз. Девочка поджала губы, отвернулась от меня, словно всё для себя поняла, и вернулась к рисунку.

Чёрт… Наверное, я переборщил… Она-то тут ни при чем.

– Признаться, с подобным я сталкиваюсь впервые, хотя опыт у меня, сами понимаете, богатый, – женщина ещё раз осмотрела весьма нескромную обстановку и ещё сильнее поджала ноги к дивану. – Но я должна отреагировать на это заявление. Я считаю, что интернат или детский дом – это крайняя мера, учитывая наличие кровных родственников. А ребёнок должен быть под присмотром!

Уже не слушая её сбивчивую речь, перехватил какой-то смятый листок и стал вчитываться в крупный женский почерк:

«Я, Дунаева Марта Зиновьевна, находясь в трезвом уме, заявляю, что Горозия Горислав Борисович является биологическим отцом…»

Буквы плясали, а смысл прочитанного так и норовил ускользнуть… Сказать, что я был в шоке – ничего не сказать. Извилины скрипели, вновь и вновь гоняя имя и фамилию этой чокнутой женщины, решившей, что я конченый идиот, раз поверю в эту небылицу! Но память сдохла… Ни единой догадки!

– Слушайте, Алевтина Петровна, даже я, не будучи юристом, понимаю весь абсурд этой бумажки, – достал телефон, быстро сфотографировал содержимое и отправил другу, Денису Раевскому, по совместительству прикрывающему мой зад от вот таких вот казусных ситуаций в юридическом плане.

– Я это понимаю, Горислав Борисович, но не отреагировать тоже не могла, – искривленное лицо женщины просто орало: «Я же говорила», а крючковатые пальцы быстро засобирали бумаги обратно, давая понять, что встреча подошла к концу. – Девочке всего шесть, и если есть хоть один шанс не отправлять её в интернат, то я предпочитаю им воспользоваться. Вы, наверное, как и подавляющее большинство, верите в эти байки про аморальность сотрудников опеки, но нет! Ребёнку всегда лучше дома. Всегда, Горислав Борисович.

Стиснул зубы, чтобы не сказать, что сам являюсь воспитанником вот этой вот машины под названием детский дом. И кому как не мне знать все минусы унылого существования в этой тьме.

– Что, у неё нет родственников? Почему вы приехали ко мне, прекрасно понимая и то, как я отреагирую, и то, что оснований верить какой-то сумасшедшей женщине у меня нет?

– У неё и правда нет никаких родственников. – сухая, строгая и даже немного жесткая с виду женщина вдруг с таким теплом посмотрела на девочку, что не могло не удивить. – Горислав Борисович, я спрошу в последний раз. Вы не знаете Дунаеву Марту?

– Нет, – вложил в голос всю твёрдость и уверенность, не потому что боялся последствий, а потому что искренне не мог помочь им.

– Тогда прошу прощения за беспокойство, мы пойдем, – Алевтина Петровна встала, неаккуратно тряхнула плащом, и её сокровенный ридикюль шлепнулся на пол, рассыпая свое содержимое.

И вот тут по спине побежали предательские капельки пота. Они раскаленными шариками сдирали плоть, вытягивая мутные воспоминания прошлого. Настолько далёкие, что не узнавал самого себя в этих красочных картинках.

Среди бумаг валялась маленькая отрезанная фотография, с которой на меня смотрела молоденькая девчонка с рыжими, как закатное солнце, волосами, они упругими пружинками торчали вверх, и лишь шелковый платок, сдерживающий буйство рыжины на макушке, мог умерить эту гриву.

– Кто это?

– Дунаева Марта, мама Алексии…

– Но она не Марта, да и не Дунаева, насколько я помню, – сел на корточки и вырвал из её рук фотокарточку.

Глянцевая поверхность была затертой, вышарканной, но даже так она слепила сочностью красок и теплом эмоций этой курносой девчонки. Мне даже в голову не приходило, что её зовут Марта. Во дворе её все звали Марфа, только и фамилия у неё была Мальцева, а не Дунаева.

– По всем документам они числятся как Дунаевы, – женщина истерично стала перебирать листочки, чтобы перепроверить все факты. – Ну вот же… Копия её паспорта! Дунаева!

– А с женщиной что? – я взял документ, сделал очередной снимок и снова отправил Раевскому.

– Она в реанимации уже вторую неделю, и прогнозы врачей неутешительные. Бедная девушка, ведь ещё совсем молоденькая, – Алевтина Петровна зашептала, чуть приоткрывая рот, чтобы Алексия не услышала этого. – За день до ухудшения состояния она и написала это заявление, и адрес ваш дала.

Женщина подтолкнула мою руку, чтобы я перевернул карточку, где на пожелтевшей бумаге для меня было оставлено послание…

Глава 3

«Она твоя дочь. Марфа».

Все слова комом в горле встали. Я крутил пошарканную фотографию, не понимая зачем. Надпись никуда не девалась, да и лицо Марфы не становилось чужим и мало знакомым. Это не видение…

Но ещё странным было то, что под посланием была приписка, правда, сделанная чужим, немного рваным и явно мужским почерком. Там был мой адрес. Не юридический, не по месту прописки, а фактический. Этой информации нельзя найти в интернете, технически я к этому дому не имею никакого отношения. Но откуда он у неё?

– Так вы знаете гражданку Дунаеву? – с облегчением выдохнула Алевтина и села обратно на диван, с усердием массируя виски. Она даже побледнела, очевидно, принимая судьбу ребёнка слишком близко к сердцу.

Я сжимал в ладони кусок картона, а потом медленно перевел взгляд на миниатюрную копию, уснувшую в моем кресле. Девчонка, оказывается, сняла с себя кеды и, взобравшись с ногами, тихо посапывала, забившись в самый угол. Только её рыжая копна покачивалась от глубоких вдохов.

– Алевтина Петровна, у вас есть время? – сам того не желая, я перешел на шепот. – Хотите кофе? Или, быть может, завтрак?

– А я не откажусь. Только Илья Петрович…

– Мы и Илье Петровичу предложим кофе, – я аккуратно подхватил старушку под локоть и повел в сторону кухни.

– Горислав Борисыч! Что же вы сами пришли? Могли просто позвать, – всплеснула руками повар тётя Катя, не ожидая увидеть меня на своей территории.

А ведь я и правда ни разу не был здесь после окончания строительства. Завтраки и ужины меня ждали в столовой, а кофе подавали по расписанию, так что вторгаться на чужую территорию просто не было надобности.

– Угости мою гостью своим фирменным завтраком, – я подмигнул своей домоправительнице, прекрасно понимая, что тётя Катя сейчас быстро заговорит зубы этой блюстительнице бюрократических норм. А мне сейчас очень нужно побыть в тишине.

Я выскочил из кухни и прямиком рванул на террасу. Махнул рукой, отгоняя Морозова подальше, потому что мне просто нужен был воздух.

Оперся руками о мраморное ограждение, вбирая холод камня, чтобы хоть немного сбавить градус внутреннего кипения. Все эмоции настолько туго переплелись с воспоминаниями, что уже было просто не остановиться.

Я помнил её. Смешную, рыжую и курносую Марфуху, в волосах которой путалось солнце.

Она была моей соседкой, помню, как орущий кулек принесли из роддома, помню, как всем дружным подъездом встречали причину всеобщей бессонницы, а ещё помню традиционный торт «Птичье молоко». Настоящее, вкусное, домашнее. Мне, кажется, было лет десять.

Она появилась и сразу стала любимицей всего дома, бабушки пекли ей румяные пирожки, дядьки вырезали из старых деревяшек мебель для кукол, а мальчишки брали с собой на рыбалку.

Марфа…

– Гора! – голос друга вырвал меня из этой удушающей пелены, возвращая в неожиданную реальность. Боковым зрением увидел Дениса Раевского, бегущего по длинной террасе вдоль дома. – Что случилось?

Что случилось? Я и сам толком понять не могу, что случилось. Утро было стандартное: душ, тренировка, завтрак, быстрый брифинг с секретарем по расписанию на день, а потом… Разбитое булыжником окно в зимнем саду, показная выволочка охранников Морозовым и, наконец, визит органов опеки…

Друг ждал ответа, но я был просто не в состоянии. Обернулся к дому, где через панорамное окно прекрасно просматривалось кресло, в котором, свернувшись калачиком, спала рыжая девочка.

– Это она? – Денис без стеснения подошел близко-близко и практически прижался лицом к стеклу, чтобы лучше разглядеть. – Рыжий подкидыш какой-то.

– Это я и без тебя вижу!

– Не, ну а чего ты рычишь? Гора, отправь их со своими бумажками куда подальше, и прав будешь по всем фронтам. У них нет ничего, а то признательное письмо – так это смешнее контрафактной водки. От неё хоть народ торкает, а тут дохлый номер.

– Денис, делать что?

Я сел в ротанговое кресло, откинул голову на подголовник и застонал. Все, что перечислил друг, я и без его юридической консультации знал. Это с точки зрения закона и собственных прав, а вот с точки зрения морали?

– Ты мать её знаешь?

– Знаю.

– Было?

– Нет, конечно! Я её в последний раз видел лет двадцать назад, когда убежал из детского дома. По привычке пришёл в наш двор, а там она… Как щас помню, сидела и куличики из мокрого песка лепила!

– А где она сейчас-то? – Раевский потирал подбородок, снова и снова перечитывая документы.

– Говорят, в поселковой больнице в тяжелом состоянии.

– Откуда в поселковой больнице реанимация? – хмыкнул друг и отошел от окна, когда девчонка заёрзала от его пристального и неодобрительного взгляда.

– И правда… Морозов! – рыкнул я, и уже через пару секунд Юра материализовался из ниоткуда.

– Пробей все по этой девушке, – я отправил Юре фото того заявления, где Марта своей рукой указала все свои данные, вплоть до прописки.

– Белогорский? – протянул Юра, явно чтобы скрыть удивление от содержания письма, которое просто не мог не прочитать. – Как срочно?

– Ещё вчера.

– Тогда я поскакал?

– А ещё узнай, почему она сменила фамилию, – шепнул я вдогонку, но Морозов быстро кивнул, уловив мою просьбу. – Это что за сюрпризы, а? Раевский, я чем судьбу-то так разгневал, что с утра такое вот получил?

– Гора, ты же понимаешь, что это взрослый живой ребёнок? – Денис махнул рукой в сторону окна. – Если придать делу ход, то уже не отмотать, как нелюбимый момент в фильме. Ты понимаешь?

– Я понимаю, Денис. Понимаю! А ещё я понимаю, что этот, как ты выразился, взрослый и живой ребёнок никуда не денется, не рассосется, не развеется туманом над студёным озером. И каждое утро я буду вспоминать, что эта рыжая девчонка просыпается в детском доме? Так? Только ты, наверное, забыл, что меня точно так же, выращенного на перине, спустили с небес на землю, не дождавшись совершеннолетия, и я как миленький отсчитывал каждый день на протяжении четырёх лет!

Раевский стиснул зубы, взяв паузу, чтобы не ляпнуть ничего лишнего. В глазах друга были и тревога, и смятение… Он – юрист. И мышление его прямое, сухое, подкрепленное фактами. А факт в том, что этот рыжик просто не может быть моей дочерью.

– У тебя скоро свадьба! Что скажет Ангелина? А её отец??? – Денис тихо взвыл и опустился в соседнее кресло.

– С Ангелиной я как-нибудь сам разберусь, без юриста! – не выдержал я и рыкнул на друга. – Ты мне скажи, делать что?