Глава 8

Мужская ладонь со шлепком упала мне на лицо, закрывая рот. Прижала так, что я даже носом вдохнуть не могла.

Когда Константин понял, что я не кричу, не сопротивляюсь, чуть расслабил хват, приложив указательный палец к своим губам.

– Ты тоже это слышишь? – с надеждой в голосе прошептала я почти беззвучно.

– Да… – он кивнул. – Ты кого-то ждала?

– Нет, – упрямо мотнула головой, а сама рухнула на плечо совершенно незнакомого человека. Вцепилась зубами, обхватила руками, прижалась, пытаясь отдать хоть частичку своего страха.

Наше влажное дыхание сплеталось, разбивалось на молекулы, создавая вокруг плотное облако невидимого тумана. Незнакомые, почти голые, случайно оказавшиеся на одной территории, но на миг показалось, что и нет больше никого в этом мире.

Странное мгновение единения.

Как шальной сон.

– Я думала, что мне всё это кажется. Надеялась, что сплю, —шептала, прижимая губы к его горячей коже, собирала языком капельки воды, ощущала горечь пены с ароматом мужского шампуня. – Костя…

– Вика, почему мне кажется, что ты постоянно мне недоговариваешь? Даже слепому ясно, что трубу, проходящую над твоей квартирой, не просто сорвало, её изрешетили так, чтобы не медленно капало, а чтобы весь подъезд захлебнулся. Не удивлюсь, если завтра из сервиса весточка прилетит, что и радиатор у тебя рвануло неслучайно. И вот тут меня терзают смутные сомнения… Что есть у простой учительницы? Бриллианты, золото, договора на тайные офшорные счета министров?

Каратицкий вдруг опустил руку мне на поясницу, прижимая к себе так, что пришлось вскинуть голову, сталкиваясь взглядами.

– Не знаю… Костя, да что у меня брать? Ты же видел, как я живу? А про сестру и так всё рассказала. Да, я атакую администрацию клуба, заваливаю их тонной писем, только им всё равно!

По спине бежал ручеёк тепла. Такое то-о-оненькое ощущение, но при этом такое успокаивающее. Закрыла глаза, и все звуки слились воедино, слышала лишь отчаянно бьющееся в груди сердце.

– Правду говори, – Каратицкий вдруг сжал меня за подбородок, дернул голову вверх, впиваясь взглядом. Даже в темноте его глаза сверкали сотней изумрудов. Такие зеленые, волшебно-притягательные, они переливались, увлекая в омут… Гипноз чёртов!

Его губы были в опасной близи, даже стук сердца мог заставить прикоснуться, а я почему-то именно этого и ждала. Хотелось прижаться, ощутить, вспомнить, каково это – быть в плену эмоций, кататься по волнам возбуждения, истекать жаждой, предвкушением удовольствия…

Но Константин контролировал и себя, и расстояние между нами, зафиксировавшись в мизерной близости.

– Есть записи камер, и я их ищу. Я знаю свою сестру, у неё и мальчика толком не было, поэтому в байку про соблазнительницу я не то что не верю, мне смешно…

– Почему менты не запросили записи?

– Потому что все менты верят в то, что Оля разбила голову богатому дяденьке, обокрала его и собиралась убежать. Глупая сирота, хищница, покусившаяся на толстый кошелёк банкира. У него там целый чемодан бабла был…

Я даже не моргала, сфокусировавшись на импульсном движении его зрачков. То вспышка, и зелень растворялась в черном мороке, то они вдруг сужались до размера бусины.

– Зачем банкиру в блядушнике чемодан бабла? – хмыкнул Костя.

– Вот! А я о чем и говорю! Причем из раза в раз в материалах дела эта сумма меняется. Они отбрасывают по нолику, постепенно смещая акцент на черепно-мозговую и на то, что банкир второй месяц в больничке…

– Она ему, что там, дыру в черепе бутылкой проковыряла? Два месяца в больнице? – Каратицкий вдруг отпрянул, и мне холодно стало… Покачнулась, хватаясь за комод, чтобы удержать равновесие.

Он тихо подошел к балкону, закрыл дверь и задернул портьеры, отсекая свет луны. Комната погрузилась в полную темноту, лишь полоска света из коридора обрисовывала очертания силуэтов.

– Вика, вынужден констатировать, что одной тебе отсюда не вылезти. Твоя сестра оказалась не в том месте и не в то время. Ты лично с ней говорила? Может, они так отчаянно пытаются её засадить, потому что Оля что-то видела, слышала, или у неё есть фото? – Костя вскинул голову, прислушиваясь к шагам в моей квартире. – Это хотя бы объясняет вторжение через балкон.

– Нам не дали поговорить наедине. А адвокаты меняются быстрее, чем мертвые петли на американских горках. Я уже неделю не могу попасть на свидание. А до этого месяц меня завтраками кормили: то карантин, то следственные эксперименты, то дознания по пятому кругу. Моей девочке двадцать два, и через месяц у неё день рождения… А я дала слово, что отметит она его на свободе! – прицедила я, отчего-то двигаясь на Константина. – Только в нашем мире правят деньги и связи, а остальное – такая ерунда и глупость.

– Тебе нужен хороший адвокат, Вика! Не смей самостоятельно лезть в это дерьмо! Они раскатали Олю, ты следующая, если будешь мешаться под ногами. Как фамилия банкира? – Каратицкий вдруг сжал мой локоть, притянул к себе, сталкивая нас лоб в лоб.

– Зиновьев…

– Значит, он в больнице?

– Да, – кивнула я.

И вдруг быстрые шаги стали устремляться в сторону балкона. Каратицкий беззвучно открыл створку, чуть высунул голову, прислушиваясь к звукам. Сначала был шорох, глухие удары, а потом отчетливый грохот шагов по металлу.

– Через крышу попали. Слепки ключей сделали, пока дырявили трубу, – закивал он, растирая ладонями лицо. – Вот и тихий городок… Вот и мелкая должность мэра. Болото с аллигаторами…

В приоткрытую щель между портьерами снова заглянул ласковый свет луны. В этом свечении его силуэт был такой отчетливый, соблазнительный… Удивительный треугольник торса: широкие фактурные плечи, узкие бедра, каменный пресс и порочные косые мышцы, растворяющиеся под белоснежным полотенцем.

Засмотрелась, забыв, что меня в этом свете видно ничуть не хуже…

Сжала край майки, потянула, пытаясь прикрыть бёдра, но тут же пришлось другой рукой накрыть грудь, выскочившую в растянутом вороте.

– Ложись спать… Уже поздно, – прошипел Каратицкий и пулей выскочил из комнаты, плотно закрывая за собой дверь.

Глава 9

Проснулась ещё до звона будильника. И внезапно ощутила легкость… Давно я не спала так крепко и спокойно.

Прислушалась, но в квартире стояла тишина… Чёрт! Семь утра!

Подскочила как угорелая и начала собираться. Скрутила волосы в гульку, натянула чулки, водолазку, сарафан, а после прибрала постель, скинула вещи в рюкзак и вышла из комнаты.

На кухне никого, не было ни намёка на Каратицкого, и только на стойке лежала записка с двумя связками ключей.

«Квартиру я твою проверил, видимых следов взлома нет. Машину починили, стоит у подъезда. Вот мой номер телефона, напиши, как соберешься на работу…»

Робин Губ с мэрской корочкой, не меньше!

Признаться, в квартиру возвращаться мне не хотелось. Я быстро умылась, подкрасилась тем, что было в дорожной косметичке, и отправилась на работу.

Ничего писать Каратицкому я, конечно, не стала. И не потому, что было стыдно или неудобно за стихийное вторжение в личную жизнь мэра, а потому что вчерашний вечер испугал меня. В его близости я ощущаю себя слабой девчонкой. Хочется довериться, поделиться и помечтать, что за меня всё решат.

Но это глупость, отравляющая женскую душу. Никто и никогда не станет рисковать своим спокойствием ради двух сироток, попавших в беду.

Сегодня было всего три урока, которые я даже толком не заметила. Пришлось объясняться из-за сочинений, ведь часть тетрадей была безвозвратно испорчена потопом. Но класс с восторгом принял компромисс в виде четвёрок в журнале. Довольные детки отправились на выходные.

В кабинете хранилась сумка с запасной одеждой, поэтому я быстро переоделась в джинсы, свитер, удобные ботильоны и накинула сверху кожаную куртку.

Домашнее задание домой решила не брать, а то вдруг опять какая стихия накроет мою квартиру? Пустынная буря, глобальное потепление или, наоборот, стены льдом обрастут… В понедельник приду пораньше и всё проверю.

Итак…

Если Оля – обвиняемая, то есть обвинитель? Точно… Вот к нему я и направлюсь.

Я делала четыре попытки прорваться в больницу, но ни одна из них не увенчалась успехом. Возможно, сегодня мне повезёт?

Бежала по пустым коридорам школы, когда из кабинета химии меня окрикнул директор.

– Виктория Олеговна, задержитесь!

– Кирилл Захарович, я правда спешу, – вошла в открытую лабораторную, где директор раскладывал белые халаты для практических занятий.

В голове что-то щёлкнуло… Руки сами потянулись к одному из них, пока тучный пузач спускался по стремянке. Вот теперь я точно воровка… Дернула молнией, пряча украденное добро в рюкзаке.

– Виктория Олеговна, вся школа в курсе того, что произошло с вашей сестрой. Нам искренне жаль, мы надеемся, что правосудие восторжествует, и они разберутся в той нелепой ситуации…

– Но? – я усмехнулась, уже понимая, что столь трогательная прелюдия обычно ведёт к эмоциональной пощечине.

– Но, как вы знаете, у школы есть попечительский совет, куда входит и господин Зиновьев. Да, мы – государственное общеобразовательное учреждение, но бюджет наш слаб, нестабилен… Поэтому порой мы вынуждены обращаться к спонсорам. Вот, новый инвентарь получили… Халаты, микроскопы, пробирки и реагенты для химических опытов, а к декабрю получим проекторы…

– Ну же, смелее, Кирилл Захарович, – присела на парту, цепляя пальцами одну из белых шапочек. – Переходите к делу.

– Господин Зиновьев, вернее, его близкие, сообщили, что вы досаждаете ему визитами. Человек в возрасте с серьезной черепно-мозговой травмой, а ещё вы своим тяжёлым характером и тягой к скандалам. Виктория Олеговна, я настоятельно рекомендую вам успокоиться и оставить свои попытки помочь следствию, потому что вы только мешаете! Каждый должен заниматься своим делом, понимаете?

Директор с нескрываемой улыбкой смотрел на груду коробок, ряд новых сверкающих микроскопов и совершенно бездумно оглаживал внутренний карман пиджака, где, очевидно, осела наличная спонсорская помощь.

– Уволите? – хмыкнула я, нарочно роняя стопку документов, а в это самое время сунула в карман белую медицинскую шапочку.

– Ну что вы! Мы вас безмерно любим, уважаем и искренне вам сопереживаем. Но я хочу, чтобы вы помнили, что школа – сплоченный коллектив. Плохо одному, плохо всем…

– Ну, хорошо. Я вас услышала, – спрыгнула с парты и направилась к выходу. – кстати, а вот этот ваш попечительский совет… О нём знают в мэрии? Это официальная помощь или так… Подачка?

– Виктория Олеговна! – вскрикнул Кирилл Захарович и бросился ко мне. – Я с вами был откровенен, а вы… Вы решили сыпать угрозами?

– Угрозами сыплете только вы. А знаете что? Увольняйте! Мне жаль вас, Кирилл Захарович. Если ваша жена, дети или родители не бросятся переворачивать планету, когда вы незаконно окажетесь за решеткой, то мне очень вас жаль…

Выбежала на улицу прямо под дождь, ещё раз порадовавшись, что решила ехать в школу на машине.

«Японка» моя завелась, довольно заурчала мотором, а из дефлекторов потянуло теплым воздухом. Звук был ровный, тихий, почти убаюкивающий, поэтому я со спокойной совестью вырулила с парковки, мчась в сторону города.

– Итак… Начнём сначала, – завела я сама с собой очередной диалог. – А если Каратицкий прав? Если у Оли есть что-то на этого Зиновьева или на кого-то из руководства клуба? Отсюда и спешный арест, и запрет на свидания, и смена адвокатов!

Когда Олю арестовали, меня не было в городе, мы с подругами решили отметить последние дни каникул и отправились на машине в Москву. О случившемся я узнала от Лены Томченко, и с того дня не было ни одного удобного случая, чтобы поговорить с сестрой наедине. В участке повсюду были сотрудники, в СИЗО попасть мне удалось дважды, и разговор шел только по темам, интересующим адвоката.

А если мэр прав?

– Ленок, привет. Разбудила? – поставила телефон на громкую связь и прибавила скорость, чтобы успеть попасть в больницу к Зиновьеву.

– Нет, я уже встала. Что-то случилось?

– Как прошла смена в клубе?

–Всё хорошо, спокойно. Клиентов почти нет, ресторан полный, а вот по стриптизу перекати-поле второй месяц гуляет. Боятся толстосумы чего-то…

– Лен, помоги, а? Расскажи о двух днях до ареста Ольки! Вот с момента, как я в Москву учесала. Только подробно, я знаю, что ты жила в нашей квартире, – выдохнула, готовясь запоминать каждую мелочь.

– Да всё как обычно было… Мы отработали три смены, не было ни скандалов, ни… – вдруг Лена притихла, словно что-то вспомнила.

– Что, Лен?