Глава 6.

Расследование Терентьева продвигалось вполне успешно. Версия происшедшего виделась ему просто: Платон Юрьевич Сёмин, повредившийся рассудком на почве алтайских сказок, пытался похитить каменного божка, имевшего какое-то особое значение в его нездоровом воображении. Первую попытку он предпринял днём, но его спугнул Руднев, вторую – ночью, и тут его застал Борэ, вероятнее всего следивший за Сёминым после давешнего неприятного разговора, свидетелем которого был Белецкий. Сёмин убил Борэ тем самым пресловутым Яшмовым Ульгенем и скрылся со своей кровавой добычей.

Прямых улик у Тереньтева не было, но все косвенные аккуратно выстраивались в стройную доказательную линию. Оставалось лишь найти Сёмина и, Анатолий Витальевич был в этом абсолютно уверен, больше никаких доказательств не понадобится, поскольку субчики вроде полоумного Сёмина сами бывали рады облегчить душу чистосердечным признанием. Поиск же убийцы тоже представлялся ему делом нехитрым. Разослав по ближайшим уездным полицейским управлениям приметы Сёмина, а также проинформировав сыскное отделение Москвы, Терентьев ожидал получить положительные известия в течение нескольких дней. Закоренелым лиходеем или политическим Сёмин не был, а значит, и скрываться от полиции долго бы не смог, обязательно где-нибудь да проявился бы.

Терентьев объявил свои выводы обитателям Милюкова уже на следующий день после своего прибытия, но попросил гостей повременить с отъездом до окончания следствия.

В отличие от Московского сыщика, Митеньке происшествие таким уж простым не казалось. Ключевым во всей этой истории ему виделся вопрос, что Борэ делал ночью в архиве. И ответ на него, как не пугала такая перспектива, искать разумнее всего было на месте преступления.

Главная проблема состояла в том, как пробраться в архив незамеченным. Делать это ночью Митенька не решился бы ни за что на свете, и, даже если бы ему и хватило храбрости, его бы наверняка услышал Белецкий, спящий чутко, как сторожевая собака.

Тут обстоятельства сыграли Митеньке на руку. После завтрака Терентьев вместе с Белецким уехали в судебный морг, чтобы подписать какие-то там бумаги. Убедившись, что остальным обитателям Милюкова дела до него нет, Митенька не стал откладывать свою вылазку.

Незаметно пробравшись в пустующий флигель, Митенька взял запасной ключ из ящика стола в кабинете отца. С бешено колотящимся сердцем, готовым, кажется, выскочить из груди, он открыл дверь, зажмурился и вошёл в архив. В нос ударил тошнотворный запах крови, перебивавший привычный и милый для обоняния Митеньки запах пыли и книг. Молодой человек замер, сделал пару глубоких вздохов, напрасно надеясь выровнять дыхание, и заставил себя открыть глаза.

Архив выглядел практически точно так же, как в ту злополучную ночь. На полу кровь, осколки стекла, сброшенные с полок экспонаты. Трупа, конечно, не было, но на его месте виднелся начертанный мелом контур. Митеньке на мгновенье показалось, что этот ужасный абрис заполняется формой и цветом. Он понял, что не может отвести глаз от жуткого рисунка на полу.

Несколько секунд Митенька стоял в полном оцепенении, наконец, с трудом преодолев его, заставил себя подойти к луже крови и осмотреть место трагедии. В глаза бросилась маленькая деталь, а память услужливо дополнила её ярким воспоминанием. Что ж, в одном московский сыщик точно ошибался. Теперь Митенька был в этом абсолютно уверен.

Внезапно почувствовав в себе не пойми откуда взявшиеся силы и еще более необъяснимое спокойствие, Митенька принялся осматривать архив шаг за шагом.

Спустя минуту его осенило новое открытие, ломающее строгую линию событий, описанную Терентьевым. Теперь Митеньку переполняло волнение совсем иного рода, нежели несколько минут назад, оно было сродни азарту, которого раньше за ним никогда не замечалось.

Он перешёл в другую часть архива, где располагался письменный стол, а вдоль стены стояли книжные шкафы, забитые альбомами, тетрадями и папками. На столе тоже лежало несколько аккуратно сложенных стопок документов, но Митеньку интересовали не бумаги. Он обшарил взглядом стол, заглянул в ящики и даже наклонился под столешницу. Ожидания оправдались.

Картина преступления вырисовывалась совсем не такая, как предполагал Терентьев. Хотя открытия Митеньки ничего не доказывали, а, главное, не проясняли вопроса с появлением Борэ в архиве, они порождали сомнение в общей гипотезе сыщика.

Убедившись, что более ничего, заслуживающего внимания, на месте преступления ему найти не удастся, молодой человек покинул архив и вернул ключ в ящик отцовского стола.

Митенька пребывал в странном для себя возбуждении. Душа наполнилась каким-то пьянящим предвкушением, какое испытывает, наверное, мореплаватель, впервые вступивший на неизведанную ранее землю. Но разум при этом был ясен и холоден. Мысли выстраивались с математической упорядоченной стройностью, будто бы Митенька доказывал теорему.

Неожиданно для себя Митенька понял, что ему не столько важно, кто, в сущности, окажется убийцей, сколько сам факт установления истины. От осознания такой странности ему даже стало стыдно. Да как же так можно?! Один человек жестоко лишил другого жизни, а ему все равно, кто этот злодей, будто бы задачку из учебника решает. Но потом почему-то вспомнился рыцарь в белых латах на обожаемой картине сэра Бёрн-Джонса. Вот ведь Ланселот искал Грааль не ради того, чтобы найти волшебную реликвию. Ну, право же, не в чаше дело было, но во служении! Не цель, но благородное преодоление. Вот что важно!

Так примирившись со своей совестью, Митенька решил продолжить искать ответы на не дающие ему покоя вопросы.

Следующим местом поиска он определил комнату покойного Григория Дементьевича Борэ. То, что рыться в чужих комнатах по меньшей мере неприлично, Митеньку более не волновало. Какие уж тут могут быть церемонии, когда стоял вопрос установления истины.

В комнате публициста царил резанувший глаз беспорядок. Белецкого на него нет, ни к месту подумалось Митеньке. Найти что-то в этом хаосе представлялось задачей не из простых, да и не знал Митенька, что он, собственно, ищет.

Брезгливо осмотрев раскиданные на туалетном столике личные вещи, заглянув в платяной шкаф и даже в раскрытый, небрежно оставленный на стуле саквояж, Митенька уж было решил, что поиски его тщетны. Ничего, заслуживающего внимания, он не нашёл. И тут обратил внимание на журнал, который торчал из кармана халата, брошенного поверх несмятой постели. То, что, в отличие от остальных вещей, он не валялся на полу или на любых других поверхностях, уже заслуживало внимания.

Митенька осторожно вытащил журнал и развернул. Назывался он «Овод» и представлял собой напечатанный на дешёвой бумаге сборник каких-то статеек. Подобные издания Митеньке приходилось видеть и ранее. Их тайно из рук в руки передавали друг другу гимназисты, пряча от учителей и начальства. Печатались в них политические очерки, обличающие власть, да рассуждения о судьбах человечества. Читать и даже хранить такие издания гимназистам строго-настрого запрещалось, а нарушение было чревато исключением из гимназии с волчьим билетом. В отличие от большинства своих товарищей Митенька ко всякому диссидентскому флёру интереса не проявлял.

Молодой человек полистал журнал, не очень-то рассчитывая найти что-нибудь значащее в этом политическом сумбуре, но вдруг его взгляд зацепился за знакомое имя. Он быстро пробежал статью глазами. Вот оно! Теперь все вставало на свои места. Один животрепещущий вопрос был, кажется, решён. Митенька понял, что привело Борэ в архив в неурочное время.

Теперь оставалось понять, где искать Сёмина. Митенька живо себе представил, как, разгадав и эту загадку, явится перед Терентьевым истинным триумфатором. Впрочем, мысль была недостойная и суетная, потому Митенька её отогнал и уверено направился в комнату Сёмина.

Здесь ему сразу бросилась в глаза книга в пожелтевшем и затертом бумажном переплете, лежавшая на столике подле кровати. На обложке значилось «Описание языческих традиций и ритуалов, собранные доктором Ф.Т. Анищиным во время путешествий в сибирские земли». Кто такой был доктор Ф.Т. Анищин, Митенька не знал, да и вряд ли это имело какое-то значение для его расследования.

Книга была заложена старым конвертом с пометкой какого-то московского портняжного ателье. Митенька раскрыл на заложенной странице и прочёл. Задумался, прочёл еще раз. Мелькнувшая в его голове догадка казалась уж слишком простой. Но стоило ли ожидать излишней сложности от явно безумного человека.

Схватив книгу, он кинулся к себе. Достал альбом, карандаш и принялся вырисовывать то, о чём повествовалось в записках неизвестного доктора Ф.Т. Анищина.

Митенька с нетерпением поджидал Терентьева с Белецким. Едва эти двое вышли из коляски, он кинулся к ним и без предисловий заявил:

– Я знаю, что Борэ делал ночью в архиве. И, кажется, знаю, где искать Сёмина.

Полицейский чиновник крякнул и переглянулся с Белецким. Последний по привычке хотел сделать своему воспитаннику строгое замечание за столь вызывающее поведение, но сил в себе не нашёл. В последние дни у него и без Митенькиных фантазий хватало забот, в большинстве своем малоприятных.

– О чём вы говорите? – устало и слегка раздраженно спросил он. – Я же вас просил!

– Но я правда знаю! – настаивал Митенька. – Я вам всё расскажу!

– Ну, что ж, извольте, – согласился Терентьев. – Только давайте в дом войдем. Не на крыльце же разговаривать.

Втроем они прошли в кабинет Белецкого, который по-прежнему находился в распоряжении Анатолия Витальевича.

Сыщик величественно сел за стол, открыл маленькую записную книжечку в сафьяновом переплете, вооружился карандашом и выжидательно поверх очков воззрился на Митеньку.

Белецкий расположился тут же, в кресле подле стола, закинул ногу на ногу и устало откинулся на спинку, давая понять всем своим видом, что готов сносить всё это исключительно благодаря своему чрезвычайному терпению. Однако по ходу Митенькиного рассказа поза его переменилась и стала напряженной.

– Смотрите, – начал Митенька и выложил перед собеседниками свой альбом для рисования, журнал «Овод» и Сёминскую книгу.

Он указал на свой рисунок, где вполне натуралистично были изображены лежащий в луже крови Борэ и разбитая витрина. При виде рисунка Тереньев удивленно хмыкнул, а Белецкий шумно втянул воздух через стиснутые зубы, но Митенька внимание на все эти демонстрации не обратил.

– Вы, Анатолий Витальевич, ошиблись, предположив, что Борэ застал Сёмина за похищением Яшмового Ульгеня. Похищение произошло уже после убийства.

– С чего вы это взяли, молодой человек?

– Артефакт стоял в витрине, которая была закрыта на ключ. Ключа у похитителя не было, иначе бы он не стал разбивать стекло. Верно?

– Допустим, – согласился Терентьев.

– Если бы убийца сперва разбил витрину, а после ударил Борэ, тот бы упал на стёкла. Но осколки были поверх тела. Я точно помню, что видел их в волосах Григория Дементьевича, а сегодня ещё и проверил по вашему абрису, что под телом стёкол не было.

– Вы были сегодня на месте преступления? – вопрос Терентьева прозвучал как утверждение.

Митенька не счёл нужным отвечать, и так было понятно. Да и виноватым он себя не чувствовал, хотя, впрочем, поднять глаза на Белецкого не смел.

– Допустим, – выждав красноречивую паузу, произнес Терентьев. – И что нам это дает, по-вашему? Сёмин вполне мог сначала убить, а потом похитить артефакт. Что это меняет по существу дела?

– Это меняет орудие убийства, – глядя на сыщика в упор, произнес Митенька. Терентьев присвистнул, а Митенька продолжал: – Сёмин, если он действительно убийца, не мог нанести удар Яшмовым Ульгенем, потому что на момент убийства статуэтка стояла в витрине.

– Ну, хорошо, Дмитрий Николаевич. Готов с вами согласиться и в этом. Сёмин убил Борэ не статуэткой, а чем-то ещё. Поскольку ничего подходящего на месте преступления обнаружено не было, он, вероятно, забрал орудие убийства с собой.

– Я знаю, чем он его убил! Пресс-папье. Его не оказалось в архиве.

– Это, я так понимаю, вы тоже выяснили, когда несанкционированно проникли на место преступления? – Анатолий Витальевич сердито сверкнул глазами, но Митенька снова проигнорировал нелицеприятный вопрос.

– Я вот что подумал, – сказал он уже менее убежденно, – зачем Сёмин унёс орудие с места преступления? Почему не бросил его там?

– И почему же?

– Не знаю, – признался Митенька.

– О! Хоть что-то вы не знаете! – съязвил Терентьев.

– Зато я знаю, зачем Борэ пришёл ночью в архив, – отразил колкость Митенька и уточнил, – думаю, что знаю.

– Так просветите нас!

Митенька протянул сыщику раскрытый журнал:

– Читайте. И обратите внимание, кто автор.

Терентьев быстро прочёл, потёр подбородок и, передав журнал Белецкому, буркнул:

– Это-то вы где взяли?

– В комнате Григория Дементьевича, – решил все-таки внести ясность Митенька и покосился на Белецкого, у которого от сдерживаемого возмущения сжались кулаки.

Статья, на которую указал Митенька, обличала ретроградность и корыстолюбие университетской профессуры. В числе гонителей прогрессивных веяний был упомянут Федор Федорович Левицкий. Автором скандального памфлета значился Григорий Дементьевич Борэ.

– Господи, какая мерзость! – брезгливо процедил Белецкий, откладывая журнал. – Интересно, видел ли это Фёдор Фёдорович?

– Видел, – ответил Митенька, и оба его собеседника уставились на него в полном изумлении.

– Но откуда?… – Терентьев не договорил.

– Я слышал, как профессор Левицкий разговаривал об этом с доктором Штольцем. Вернее, я так думаю, что они про это разговаривали.

– Вы ещё и чужие разговоры подслушиваете?! – взорвался наконец Белецкий.

Митенька густо покраснел.

– Я не подслушивал. Просто случайно услышал несколько фраз. Они шли мимо меня, а я через кусты шёл к террасе… – попытался объяснить он, но сам понял, что оправдания звучат жалко. – В общем, я слышал, что доктор настаивал, что профессору необходимо объяснится с кем-то и публично обвинить в какой-то низости, а профессор сказал, что не хочет поднимать скандал. Думаю, они об этой статье говорили. Но это не важно, главное…

– Ещё как важно! – перебил его нахмурившийся Терентьев, – Вот это как раз самое важное из того, что вы нам тут рассказывали. Получается, ещё у одного человека был мотив.

– Уж не думаете ли вы, Анатолий Витальевич, что профессор университета, достойнейший человек, убьёт какого-то бумагомарателя из-за лживой статейки в сомнительном журнале? – возмущенно перебил сыщика Белецкий, но тот его резко осадил.

– Я и не такое повидал, господин Белецкий! Поверьте мне, иной раз вполне достойные люди убивают и по более пустячным поводам.

– Но профессор не убивал! – воскликнул Митенька, и оба спорщика разом смолкли.

– Та-ак, – протянул Терентьев, – а в этом вы почему уверены?

Митенька снова покраснел и тихо объяснил:

– Профессора бы лестница не выдержала. Он слишком грузный.

На несколько секунд повисла тишина, а потом Терентьев расхохотался:

– Вы неподражаемы, Дмитрий Николаевич! – простонал он, утирая выступившие от смеха слёзы. – Я вас недооценил! Каюсь!

Митенька, несколько уязвленный, дождался окончания веселья и холодно произнес:

– Я, собственно, статью вам показал не из-за профессора. Я думаю, что Борэ вовсе не про Яшмового Ульгеня писать собирался, он искал какой-нибудь компромат для своих памфлетов. Поэтому и забрался ночью в архив, чтобы без участия Белецкого порыться в бумагах.

– Хорошее предположение, – Терентьев примирительно кивнул, снял очки, протёр стекла и снова нацепил их на кончик носа. – Жаль, мы не сможем его проверить. Борэ унес свои грязные тайны в могилу. Дрянь был человечишка, прости Господи! Но это никому не дает право его убивать, – и, переменив тон с назидательного на заинтересованный, спросил: – Вы же, Дмитрий Николаевич, ещё что-то нам поведать хотели? Вы давеча сказали, что знаете, как найти Сёмина.