– Не смею вам указывать, милорд, – сказал стихийник значительно потеплевшим тоном, – но я бы на вашем месте начал с немедленных выборов магистра Синей гильдии. Боюсь, правда, с этим возникнут сложности. Нынешнее положение дел артефакторам очень выгодно, и они будут всемерно затягивать и срывать выборы. Но если позволите совет…

– Да говорите уже, Этьен, – поморщился Грегор. – И давайте на будущее примем сразу, что я готов слушать все ваши советы.

«Но вот каким из них последовать, решу сам».

– Не знаю, известно ли вам, – сказал Райнгартен, сплетая перед собой пальцы, – но существует положение, по которому Великий Магистр имеет право назначить магистра гильдии, если та не способна выбрать его сама. Достаточно, чтобы гильдия собралась не менее трех раз без нужного результата. Третье и последнее заседание гильдии проходит у артефакторов сегодня вечером, и я, честно говоря, не верю, что они выберут магистра. У вас прекрасная возможность сделать это самому.

– Список подходящих кандидатов имеется? – прямо спросил Грегор, и Райнгартен усмехнулся.

– Будет у вас на столе завтра утром, – сообщил он. – Как и все документы, требующие вашего внимания.

«А еще я обязательно заведу себе второго секретаря, – понял Грегор. – Иначе всегда буду знать только то, что мне соизволит рассказать первый и единственный».

Когда стихийник, учтиво раскланявшись, покинул кабинет, Грегор поставил локти на стол, оперся подбородком о скрещенные пальцы и опять закрыл глаза. «Дела, дела… Претемнейшая Госпожа, я справлюсь с чем угодно, пусть только Аранвен отыщет эту паршивку Ревенгар. Пусть она вернется в столицу живой! Можно исправить что угодно, только двери твоих Садов навсегда отрезают путь обратно! Прошу, Госпожа моя, дай знак, укажи путь, где ее найти!»

Он вслушивался и вглядывался исступленно, до ярких бликов, что начали мелькать перед закрытыми веками, но мир вокруг молчал, и его Госпожа молчала тоже. Только снова и снова вставало перед внутренним взором видение искореженного зеркала в кабинете, и Грегор молча содрогнулся от столь зловещего предзнаменования. Что же натворила Ревенгар? Зачем пыталась обратиться к Претемнейшей? И что, если та ответила?

– Айлин Ревенгар! – вслух позвал Грегор, холодея от одной мысли, что может услышать ответ. – Призываю тебя! Милостью Претемнейшей Госпожи моей, силой, что она дала мне, своему Избранному, заклинаю – ответь! – Он вспомнил ее полное имя, что числилось в документах, и позвал по всем правилам: – Айлин Мелисса Элоиза Игрейна Ревенгар! Призываю тебя!

И выдохнул с невероятным облегчением. Ответа не было. Жива! Она пока жива, раз не отзывается на призыв некроманта. Значит, ее обязательно найдут!

* * *

Шермез Аластору не понравился. Слишком грязный и какой-то перепуганный. Хотя демонов в городе не было, единственный стражник на воротах сказал это с полной уверенностью. И добавил, что город у них тихий, спокойный, не надо им ни демонов, ни северных бродяг, ни каких прочих прощелыг. В другое время Аластор объяснил бы ему, как следует разговаривать с дворянином, даже если тот одет как наемник, но сейчас внимание привлекать не следовало. Вдруг люди канцлера ждут и здесь?

Так что он прикусил язык, заплатил положенную пошлину за въезд и проехал в большие, но довольно хлипкие ворота. Не столица, да уж. Улицы утопают в снежной каше, но чувствуется, что слой грязи внизу чуть ли не толще. Мостовая выщербленная, в глубоких ямах, которые Пушок, к счастью, неизменно огибал. На Пушка, кстати, редкие прохожие косились так же неприязненно, как на самого Аластора, хотя пес, как обычно, вел себя исключительно воспитанно.

– Понаедут всякие, – слышал Аластор в спину. – И чего на своем Севере не сидится? Еще и собачищу притащил. У-у-у, зубищи, чистый волк! А зыркает как! Оба зыркают, ишь ты!

Взгляды жгли спину, так и хотелось повести плечами, а то и подтянуть секиру поближе, но Аластор терпел и только удивлялся. Что им тут северяне сделали? Ладно бы в нем опознали фраганца, после минувшей войны есть причина их не любить. Но чем вольфгардцы не угодили местному люду? Впрочем, он поймал такой же взгляд в сторону какого-то южанина и понял, что в Шермезе вообще не любят чужаков, неважно, откуда те явились.

Наверное, это от общей бедности. Люди одеты куда хуже, чем в столице, лошади и собаки какие-то тощие, дома ободранные… Да и рынок, который он нашел без труда, не радовал ни ценами, ни качеством товара. Сколько-сколько за овес?!

– Бери, парень, – оскалил щербатый рот продавец то ли в улыбке, то ли в гримасе. – Лошадка-то у тебя хорошая, сытая лошадка, без овса быстро похудеет. А то продай мне лошадку, хорошую цену дам. Зачем тебе такая? Хочешь, поменяемся? Дам тебе другую кобылку и овса в придачу.

– Благодарю, не надо, – отрезал Аластор.

Нет, они серьезно рассчитывают, что он сменяет чистокровку, пусть и дорвенантскую, на крестьянскую клячу?! Похоже, да. Продавец проводил его жадным взглядом и еще крикнул вслед, что у него лучшая цена на овес, хоть весь рынок обойди.

Аластор и обошел, точнее, объехал. Овес в Шермезе действительно стоил, как… да как в неурожайный год! Лет шесть назад, помнится, год был неудачный, случилась засуха, несмотря на усилия стихийников, и цены на зерно взлетели. Даже Вальдеронам это ударило по карману, а уж обычный люд и вовсе избавился от большей части скота. Но сейчас неурожая еще нет, он только ожидается, а местный овес уже втрое дороже первосортной итлийской пшеницы!

Аластор прикинул, сколько у него денег, сколько припаса придется купить, и решил, что сначала возьмет одежду, еду и лекарства, а уж потом, на оставшиеся деньги, наберет овса. Стоило, пожалуй, взять с собой еще одну лошадь для груза… Или нет? Слишком уж жадные взгляды в торговых рядах кидали на Искру. А две сытые и ухоженные кобылы, хороших кровей и не истомленные тяжелой работой, – это здесь целое состояние, оказывается! На которое могут найтись охотники, и придется драться, а это потеря времени.

Целительская лавка на рынке оказалась всего одна. Всякими знахарскими снадобьями, конечно, торговали и без нее, но Аластор с детства знал, что на здоровье экономить не следует. У них дома даже слуг лечили настоящими зельями с клеймом Зеленой гильдии. Так что он спешился, привязал Искру к стойке у входа и велел Пушку охранять. Предосторожность в этом городке явно не лишняя! Объяснил молодому целителю с орденским перстнем, что случилось, и тот без лишних разговоров упаковал в пергаментную бумагу три баночки с зельями, пояснив:

– Утром и вечером по ложке каждого, пока жар не спадет. А потом по половине ложки, чтобы закрепить действие. Пять флоринов серебром. Деньги-то есть?

Аластор безропотно заплатил, даже не поморщившись, хотя цена была достойна лучшей столичной аптеки. Вышел, отвязал Искру, приметив, что рядом уже толкутся какие-то подозрительные рожи, и поехал покупать еду.

И вот там, в продовольственных рядах, у него и срезали кошелек.

Сначала Аластор просто не понял, что случилось. Вот только что успокоительная тяжесть кожаного мешочка с монетами привычно оттягивала пояс! А теперь исчезла! Замерев на месте, он глупо щупал опустевший пояс с обрывком тесемки, яростно жалея, что спешился и снова оставил Искру под охраной Пушка. Но тут ряды были тесными, на лошади не проедешь. Это точно тот мерзавец, что толкнул его плечом! Еще извинился, тварь, но потом ускользнул так быстро, что Аластор и разглядеть его не успел.

Его обокрали… Осознание пришло не сразу, сначала возмущение, ярость и почти невыносимое желание куда-то бежать, взять кого-то за шиворот, размазать наглую мерзкую рожу… Да толку?!

Он пришел в себя под насмешливыми взглядами торговцев, сообразивших, что случилось.

– Так что, платить будешь, парень? – ухмыляясь, бросил тот, у которого Аластор набрал целую кучу продуктов.

По немалой, между прочим, цене.

– Буду! – процедил Аластор. – Отложи, сейчас вернусь!

И торопливо вышел из ряда, до боли сжимая кулаки от бессильной злости.

«Что же теперь делать? – метались мысли. – Лекарства есть, но как же все остальное? Да будь ты проклят, вор-рюга… Но что толку ругаться, надо что-то придумать, причем прямо сейчас! Ну не Искру же продавать, в самом деле!»

Он лихорадочно постарался сообразить, что действительно можно продать? Секиры? И поехать дальше с одной рапирой? Вот уж глупость! Искра… Но она не просто лошадь, она друг! Старый и верный… Он сам себе в глаза не сможет посмотреть, если продаст ее чужим людям, которые неизвестно как будут с ней обращаться! Вернуться в сторожку за одной из кобыл итлийца? Ну да, и продать чужую лошадь без разрешения хозяина?! Нет-нет-нет, но что же делать-то? У него нет ничего достаточно дорогого! Хотя…

Взгляд упал на перстень, больно врезавшийся в палец, и Аластор медленно разжал кулак. Подарок Айлин, полученный от магистра Мэрли, сидел на мизинце как влитой, Аластор его и не замечал, а вот массивный ободок перстня наследника очень вовремя напомнил о себе!

Продать перстень наследника рода?! Это… почти кощунство! Но… Аластор отвечает за своих спутников. Они не виноваты в его глупости и неосторожности! А перстень можно не продавать, просто заложить! Это даже разумнее, ведь кому нужен перстень с чужим гербом? Вещь дорогая, но личная, другому дворянину не продашь, разве что переделывать… Решено, он заложит перстень. Отец не осудил бы, он всегда говорил, что долг лорда – позаботиться о своих людях, в этом и состоит истинная честь дворянина.

«Месьор д’Альбрэ пошел на убийство, чтобы спасти своего лейтенанта, – окончательно убедил себя Аластор. – А я еще и раздумываю?!»

Лавка менялы от рынка была в двух кварталах. Приземистый дом выглядел побогаче остальных, а может, просто казался таким на фоне общей жуткой бедности. Прочная черепичная крыша, дубовые двери и даже охранник, здоровенный краснорожий детина. Он оглядел Аластора, потом посмотрел на Искру и Пушка, оценил секиры, хмыкнул и лениво предупредил:

– С оружием нельзя, сударь.

– Милорд, а не сударь, – холодно поправил Аластор, снимая с седла рапиру и пристегивая ее к поясу.

Детина снова хмыкнул, но спорить не стал, разумно опасаясь, что непонятный чужак и вправду может оказаться лордом, тогда за дерзость неминуемо последует наказание. И уж конечно, дворянская шпага – это не оружие, а часть дворянина, охране в руки ее отдают разве что в королевском дворце перед аудиенцией, но не простолюдину у двери меняльной лавки.

Аластор бросил поводья Искры на коновязь у двери и предупредил:

– За лошадь головой ответишь. – А потом добавил: – Пушок, присмотри.

Волкодав сел рядом с Искрой и всем своим видом изобразил, что он очень послушная и хорошо обученная собака, но руки к хозяйскому имуществу лучше не тянуть. У него это получилось так убедительно, что Аластор оставил Искру и драгоценные секиры почти со спокойным сердцем. Эх, как все-таки жаль кошелек!

Он прошел внутрь дома, поднялся по отчаянно скрипучей, но чистой лестнице и вошел в небольшую комнату, где за столом сидел невысокий полноватый человек, одетый как средней руки купец. Подняв голову от каких-то записей, в которых усердно черкал карандашом, он пронзительно остро глянул на Аластора и, едва разжимая губы, осведомился:

– Чем могу служить, сударь?

– Милорд, а не сударь, – снова поправил Аластор.

Да что они, сговорились тут?! Конечно, вид у него тот еще: волосы снова заплетены по-северному, так оказалось намного удобнее, дворянской цепи нет, а плащ уже истрепался, но шпага же! Да и перстень на руке, который меняла не мог не заметить, люди его ремесла видят любого насквозь.

– Как прикажете, – бесстрастно согласился меняла. – Так чем могу служить?

– Я лорд Вальдерон-младший, – сказал Аластор. – Старший сын и наследник лорда Себастьяна Вальдерона. В вашем городе проездом и слегка поиздержался. Хочу заложить у вас вот это.

Он шагнул к столу, снял перстень и положил его перед менялой. Тот осторожно взял, покрутил в руках, слегка повернувшись, посмотрел зачем-то на просвет и так же бесстрастно уронил:

– Золотое кольцо с голубым топазом, камень без резьбы, два эмалевых щитка с гербом. Хм… Занятная вещица. В заклад, говорите?

– Именно, – подтвердил Аластор. – На один месяц. Но я вернусь раньше. Впрочем, если желаете, можете отправить этот перстень в столицу, в особняк моего отца. Он заплатит.

– Разумеется… – протянул меняла и снова окинул Аластора очень внимательным взглядом. Потом поднялся и сухо, но достаточно учтиво попросил: – Позвольте отлучиться.

Аластор кивнул, и меняла вышел. Почти сразу что-то щелкнуло в стене за его креслом, но Аластор, привыкший иметь дело с купцами и их мерами предосторожности, даже ухом не повел. Конечно, его не могли оставить в кабинете без присмотра. Пусть, ему скрывать нечего. Аластор глянул на невысокую деревянную скамеечку, стоящую перед столом, однако присаживаться не стал. Не по нему такая мебель. Еще ножки подломятся!

Меняла вернулся через несколько минут. Снова сел за стол, взял перстень и спросил:

– И сколько вы желаете за него получить?

Аластор понятия не имел, сколько сейчас может стоить у ювелира фамильный малый перстень Вальдеронов, но прикинул, сколько нужно, чтобы спокойно пройтись по рынку еще раз. Одеяла, одежда, еда и овес. И еще нужно что-то оставить на расходы в следующем городе! А цены здесь будто самого Баргота в гости ждут.

– Десять золотых флоринов, – сказал он наконец под испытующим взглядом менялы. – Половину – серебром, половину – медью.

А то что он будет делать на рынке с монетой, которой хватит, чтобы купить пять возов овса даже по местным ценам?

– Немало, – уронил человек за столом. – Если вы не вернетесь, эту вещь только разобрать, а камень и золото по отдельности…

– Да в нем топаз не меньше двадцати стоит! – возмутился Аластор. – Это старая работа, он хранится в нашем роду не одну сотню лет.

– Это если род – ваш, – тихо сказал меняла, и его серые глаза вдруг выцвели и стали пронзительно холодными. – А если вы и вовсе не лорд Вальдерон? Является, понимаешь ли, неизвестно кто, без дворянских грамот, без рекомендаций достойных людей, даже без сопровождения. Может, вы этот перстень сняли с настоящего лорда Вальдерона? Вместе со шпагой. А сам лорд Вальдерон лежит где-нибудь в канаве с раной от северной секиры, а? Или с разорванным горлом…

Аластор словно снова окунулся в ледяную темную воду лесного ручья. И так же, как утром, когда он вытаскивал Фарелли, мысли помчались с бешеной скоростью. Вот куда выходил меняла! Он спустился и посмотрел, на какой лошади приехал гость. Увидел секиры, Пушка… И решил, что Аластор – северянин-разбойник?! Да нет, быть не может! У него чистый дорвенантский выговор образованного человека! Разбойники себя так не ведут! И разбойник не предлагал бы взять чужой перстень в залог, а попросту продал его!

Если Аластор это все понимает, то почему не понимает меняла?! Или… понимает?

– Три серебряных флорина, – уронил тот, не сводя с Аластора цепкого ледяного взгляда. – И то по доброте, потому что Благие заповедовали помогать ближнему. Если вы и правда сын столь достойного человека, на бумагу, чернила и почтовый сбор вам хватит. А там придет ответ от вашего батюшки, выкупите перстень обратно. Если же вы самозванец… Ну что ж, тогда я буду иметь дело с настоящим лордом Вальдероном и верну перстень ему.

Он открыл ящик стола, небрежно смахнул туда перстень, достал три серебряные монеты и выложил на стол. А потом улыбнулся, чуть-чуть растянув узкие, почти бескровные губы, и это стало его ошибкой. Если бы не улыбка, самодовольная, выдающая чувство превосходства над попавшим в капкан чужаком, Аластор, может, и не сорвался бы.

И если бы не кошелек, который у него украли не здесь, но примерно с той же беспощадной мерзкой наглостью. Если бы не шепот и взгляды, что преследовали его на каждом шагу в этом проклятом городишке. А самое главное, если бы не Айлин, что ждала его возвращения в темной лесной сторожке, и не мечущийся в бреду итлиец. Им не на кого рассчитывать, кроме Аластора! А этот… этот…

Слова куда-то подевались, и Аластор понял, что тихо рычит, как дикий зверь перед прыжком. А его рапира упирается в горло мучнисто побледневшего менялы, непонятно когда покинув ножны. С грохотом вылетела дверь, ворвался детина, что стоял внизу, за ним еще один, такой же здоровенный и даже не очень неуклюжий. Для простолюдина. Но не для человека, прошедшего школу месьора д’Альбрэ.

Носком сапога Аластор подцепил так удачно подвернувшуюся скамеечку за перекладину и швырнул вверх и вперед. Прямо в первого охранника. Такого удара тот не ждал, даже руки вскинуть не успел, и тяжелая деревяшка врезалась ему в лицо. Что-то хрустнуло, и охранник, обливаясь кровью, отшатнулся назад, нелепо взмахнув руками. Наткнулся на второго, осел ему под ноги, и второй споткнулся об него, влетев в комнату. Пока падал, Аластор тоже ногой добавил ему по челюсти, и все это – не отрывая кончика рапиры от горла смертельно бледного менялы.

И вот тут ему полегчало настолько, что слова вернулись.

– Не уб-бивайте… милорд… – просипел меняла, глядя на него с ужасом.

– О, наконец вы запомнили правильное обращение, – усмехнулся Аластор сведенными от злости губами. – Деньги на стол.

– Да-да, конечно, – пролепетал тот. – Возьмите… Все возьмите, только не убивайте…

Он торопливо принялся открывать ящики и сыпать на стол золото, серебро и медь вперемешку, бормоча:

– Все, все берите… Только не убивайте… Я не знал…

– Десять золотых флоринов, – напомнил ему Аластор. – Серебром и медью. Извольте отсчитать.

Меняла поднял на него искаженное страхом и удивлением лицо. Попытался подвинуть всю кучу монет, но Аластор все так же спокойно напомнил:

– Десять. Флоринов. Серебром и медью. Считать разучились? И дайте бумагу с карандашом.

Пока меняла трясущимися руками отсчитывал деньги, Аластор вложил шпагу в ножны, наклонился над свободным краем стола и быстро написал на чистом листке бумаги:

«Дорогой батюшка, выдайте подателю сего десять флоринов золотом и проценты по своему усмотрению за перстень, который я вынужден был заложить. У меня и известной вам особы все хорошо. Поклон матушке. Остаюсь вашим преданным сыном, Аластор Вальдерон-младший».

Охранники, тихо постанывая, шевелились на полу. Аластор сгреб монеты, ссыпал в карман, твердо решив, что кошелек купит, однако часть денег всегда будет держать в каком-то другом месте. Сложил письмо и подал его меняле вместе с перстнем. Велел, испытывая смесь усталости, брезгливости и отвращения:

– Отправьте в Дорвенну. Улица Фиалок, особняк Вальдеронов. И вам вернут деньги.

– Д-да, милорд. Простите, милорд.

Меняла попытался поклониться, но сделать это, не выбираясь из-за стола, не смог, так что просто уткнулся в бумаги и рассыпанные монеты, боясь взглянуть на Аластора.

– А я ведь просто хотел взять в долг, – уронил Аластор, не надеясь, что этот мерзавец поймет. Но, может быть, в следующий раз побоится обманывать беззащитных чужаков. – И кстати, сударь, я сейчас уйду, но звать стражу не советую. Может быть, меня и поймают. Но вашей городской страже очень быстро придется передать меня людям канцлера. Есть на это основания… А там уж я и про ваши забавы молчать не буду. Вам все ясно?

– Так точно, милорд! – истово выдохнул меняла. – Как можно, милорд? Прошу прощения, милорд…

Слушать его дальше Аластор не стал. Прошел мимо охранников, сбежал по лестнице и с облегчением увидел, что Искра на месте, драгоценные секиры и сумки – тоже, а Пушок смотрит укоризненно. Мол, тебе было весело, а мне досталась скучная работа!

– Извини, мой хороший, – потрепал его Аластор по ушам. – Ничего веселого, такая гадость.

И подумал, что предупреждение предупреждением, но на город уже спускаются сумерки, ночевать он здесь точно не станет, значит, нужно стрелой лететь на рынок, скупать все, что можно, и возвращаться в сторожку. А Шермез они потом объедут стороной. Отвратительный городишко!