Глава третья. Большая Императорская Охота

Когда солнце красноватым зимним светом окрасило стены цитадели Сента, все вельможи и их свита уже ждали императора в полной боевой готовности и с давно забытым воодушевлением. Он опаздывал, но даже это обстоятельство не снижало общую радость от предвкушения предстоящей охоты. Когда Сент наконец появился, накал чистого восторга достиг своей высшей точки: охотники кричали, лошади ржали, а собаки лаяли.

Обстановка подействовала и на Сента, даже на его впалых, обычно мертвенно бледных щеках выступил чахлый румянец. Рафу, ожидающему в стороне от собравшихся на охоту приближённых его величества, показалось, что отец задрожал от нетерпения, прихлопывая рукояткой арапника по высоким, тяжёлым ботинкам.

К Рафу вместо старого Дарса на время выездки приставили молодого оруженосца – высокого и мускулистого, парень явно тренировался не с дворцовой челядью. Рафу он показался немного знакомым, не настолько, чтобы бросаться друг к другу со словами «Как ты, приятель?!», но принц явно где-то его уже видел. Скорее всего, оруженосец был сыном какого-нибудь барона средней руки, желающего тем или иным способом войти во дворец.

И, хотя парень явно хорошо обучен военному делу и прекрасно натренирован физически, Раф злился, что Дарса без его согласия отправили на задний план. Конечно, старый слуга уже разваливался на ходу, но с ним всегда легко и забавно. Вот как можно подшучивать над этим новеньким, когда у того в глазах застыла непреклонная сталь?

«Тупой», – подумал Раф. – «Непроходимо тупой, пафосный и до самой макушки залит верноподанностью. Явно – приставленный надзиратель». А вслух угрюмо спросил:

– Ты откуда и как зовут?

– Ваше высо…

Толпа собравшихся на охоту и провожающих взревела. Это отец, словно забыв о тяжести прожитых лет, лихо вскочил на горячего жеребца. Громко и протяжно заныли горны выжлятников. Оруженосец наследного принца произнёс своё имя в самый разгар ликования, и за суетным шумом Раф не услышал его. «Ну и кисточка хвоста Ниберу с тобой», – подумал наследный принц, встраиваясь в процессию на положенное ему место: по левую руку от окружённого барами императора на почтительном расстоянии.

Кавалькада, немного посуетившись и помельтешив, быстро обрела достойный вид и выдвинулась. С застеклённой галереи верхнего яруса замка Большую Императорскую Охоту провожала взглядом постаревшая императрица Халь. Холодная, бледная и бесстрастная. Если она и вспоминала свой самый судьбоносный день, навсегда теперь связанный с любимой забавой Сента, то на усталом лице её сейчас прочитать что-то оказалось совершенно невозможно.

Путь же предстоял долгий. Император сам выбрал место охоты: один из дальних и мрачных уголков высыхающего бора на север от Каракорума. Деревья в бору гибли от неизвестной болезни, покрывающей их иголки ржавым налётом, который издалека казался золотым. Бор раньше назывался Прилучным по названию деревеньки, в котором испокон века жили мастера, поставлявшие свои луки и стрелы в императорский дворец, а сейчас – Золотым.

Никто не посмел перечить Сенту, но распорядители, получившие указание подготовить место Большой Охоты, были немало удивлены: лес с тех пор, как «позолотился», репутацию приобрёл скверную. Сначала лучники, по старой памяти заходившие в него по ягоды-грибы и за дичью, стали находить нетронутые трупы животных с золотыми пятнами на шкурах, а затем в бору стали бесследно исчезать жители окружающих поселений.

Императору, конечно, докладывали раньше, и сейчас с дрожью в голосе сообщили, что место, несколько лет назад облюбованное его величеством, сейчас для охоты не очень подходит. Император поморщился и недовольно махнул рукой:

– Охота будет там.

Главный доезжачий хотел было сказать, что с этой территории ушло всё зверьё, и бор сейчас и в самом деле мёртв и зловещ, но прикусил язык. Потрудиться придётся изо всех сил, но это лучше, чем сейчас сказать правду и лишиться головы. «Ладно», – решил доезжачий, – «Можно подумать, раньше не загоняли для императорской охоты всякого зверья со всего Таифа».

Когда Большая Охота прибыла к запланированному месту, стояла уже глубокая ночь. Устали лошади, вымотались долгой дорогой охотники. Но запах жаренного на открытом огне мяса, распространившийся по всей округе, снова привёл процессию в прекрасное настроение.

Большой палаточный лагерь, разбитый недалеко от Золотого бора, наполнился шумом, смехом, лаем собак и ржанием лошадей. Горели в темноте костры, громче становилось приглушенное бормотание, словно растревоженный улей набирал силу. Звенела сбруя, а чуть позже забрякали кубки с местным вином, имеющим послевкусие кисловатое и терпкое одновременно. Таким же как эта бескрайняя ночь, звенящая и хрустальная, тронутая первыми схватившимися заморозками. Всем этим существам, объединённым сейчас этой темнотой, трещащей хрустким морозцем, так хотелось верить в то, что тяжёлые времена остались позади, припорошённые мелкой крупой первого снега.

Вельможи постарше собрались у большого императорского шатра, хотя Сент закрылся там сразу по приезду, и больше до утра так и не вышел. Над костром коптились отборные куски мяса, доставленные загодя из замка. Охотники, сопровождавшие императора в ловле зверя в былые времена, предвкушали, что завтра на этих кострах окажется свежая добыча, загнанная собственноручно. Стареющие подданые Сента вели неспешные беседы, щурясь на пламя огня. Они с тревогой и надеждой смотрели на его ускользающие в темноту тени: в этой жизни им осталось немного вот таких, исполненных предвкушением ночей.

«Может моей тени повезёт перевернуться сильной и здоровой в мир, где есть охота, скачки на лошадях, красивые женщины, хорошие друзья и ароматное вино», – так, наверное, думал каждый из них. «Пусть всё повторится для меня, хотя бы в виде тени моей тени». Никто не хочет переворачиваться в тень больную и нищую, в мир лишений и страданий. И каждый думает, что именно он достоин всего лучшего. Только прекрасных ослепительных в своей радости миров на всех не хватает. Опыт намекал достойным и пожившим мужам об этом, но надежда и вера в лучшие миры оставалась в глубинах душ даже самых прожжённых скептиков. А иначе – чем жить на закате дней?

Весёлая молодёжь же, возбуждённая доселе не испытанными впечатлениями, разбрелась по разным кострам, подальше от императорского шатра, сгруппировалась небольшими кучками. Почти у всех них это была первая Большая охота: уже лет пятнадцать минуло с тех пор, как император прекратил эти выездки.

Принца с почётом проводили к его личному шатру и оставили в покое. Он мало кого знал из сыновей высоких домов, выехавших на охоту, как-то так получилось, что за всю дорогу он не увидел ни одного знакомого лица. Новый оруженосец тоже куда-то испарился, как только они прибыли в лагерь, но это обстоятельство, кстати, совсем не огорчило наследного принца. Может, он привык к вынужденному одиночеству за время домашнего ареста, а, может, причина крылась в особых свойствах местного алкоголя.

Раф, который ничего не ел с самого утра, выпил вино, предупредительно поднесённое одним из многочисленных лакеев, сновавших от костра к костру с большими кувшинами. Он появился как призрак из темноты, с поклоном протянул принцу узорчатый кубок, а когда Раф от неожиданности схватился за шершавую вязью чашу двумя руками, быстро наполнил её до краёв, и так же беззвучно растворился. Принц вовсе не собирался напиваться, но пустой желудок заурчал, напоминая, что его не мешало бы наполнить, и Раф залпом опрокинул в себя морозную терпкость.

Тепло тут же пошло в уставшее от долгой скачки тело, и голова приятно закружилась. Раф поднял лицо к чёрному небу, и крупные, чистые звёзды тоже закружились в его глазах. Он схватил с большого блюда кусок мяса, завёрнутого в листья какой-то зелени, с удовольствием впился в него зубами. Брызнувший сок потёк по подбородку.

– Прошу прощения, ваше высочество…

Раф удивлённо обернулся, так как совсем не ожидал, что с ним кто-нибудь заговорит. Незнакомец был настолько тёмен, что сливался с ночью, и Раф не сразу узнал его, но образ показался смутно знакомым.

– Ваше высочество, вы не страдаете без компании?

– А-а, – промычал принц с набитым ртом.

Тёмный улыбнулся, сверкнув идеально белыми зубами, и только тут Раф признал в нём главу отцовских наймастов – Вансинга. Он никогда не разговаривал с недавно назначенным молодым начальником, но в последнее время часто видел его возле императора. Синг использовал каждый подходящий момент, чтобы ещё больше приблизиться к Сенту.

– Это вино не столь хорошо, как должно быть, вы не находите? – синг явно был намерен продолжать беседу.

Он не нравился Рафу. И чувствовал неприязнь, и сейчас явно намеревался изменить отношение наследного принца к себе. Зачем? Опального Рафа отстраняли от политики с тех пор, как он вернулся из печально известного «Тумальского» похода.

– Ничего себе, – буркнул Раф, с трудом проглотив кусок, чудом не застрявший в горле от неожиданного появления.

– Вы когда-нибудь пробовали особую императорскую кить? – спросил новоявленный отцовский наймаст. Только сейчас принц заметил в руках Вансинга кожаные мехи, в которых что-то булькало при каждом движении. – Кажется, император Таифа не склонен с кем-либо делиться напитком особой отгонки…

Раф покачал головой. Это можно было принять и за «да», и за «нет», причём по обоим пунктам. Несмотря на благодушие от опьянения, ему совсем не хотелось общаться с отцовским прихвостнем.

– Ваше высочество, – синг чувствовал вскипающую в принце неприязнь, и тон его вдруг превратился из нагловато-заискивающего в искренне-проникновенный. – Пожалуйста… Выпейте со мной, очень прошу. Умоляю.

В голосе Вансинга прорвалась такая тоска, что Рафу и в самом деле стало немного жалко его, а ещё немного – жутко. Он поёжился:

– Ладно…

В конце концов, ничего с ним не случится от глотка знаменитого элитного пойла. Синг, не торопясь, но как-то очень ловко присел рядом, прищёлкнул пальцами, и из темноты тут же появились две чистые чаши. Широкие по краям – Раф знал, что кить пьют именно из таких.

Он никогда раньше не пробовал молоко жикоров, даже во время военного похода. Принцу, любителю лёгких – под его характер, – фруктовых вин, никогда не нравился даже вид кити: белоснежная, тягучая, как сбитое в сливки молоко. Но сейчас, с отвращением пригубив эту вязкую жидкость, Раф вдруг с удивлением обнаружил, что ему и в самом деле вкусно.

– Это неплохо, – поделился он своим открытием.

– Пейте, ваше высочество, – синг залпом опрокинул в себя всю чашу. – У меня в палатке есть ещё.

– Ты…э-э-э, Вансинг, не боишься, что поутру рука не будет тверда? Я слышал, что кить – чрезвычайно крепкая, долго не отпускает.

– Зовите меня Ваном, – попросил синг.

– Хорошо, – кивнул резко подобревший Раф. – Так ты, Ван, не боишься завтра на охоте опозориться перед его величеством?