Цитаты из книги «Кожа»

Хоуп в коже Домны понимала, что и Дочь хлебного капиталиста, и Настя прятались во сне от боли потери своих матерей, одиночества и страха перед миром.

Хоуп в коже Домны подумала, что такое украшение пространства, куклы, платья – очевидное влияние француженки, и сразу позлилась на себя за то, что она думает общими, не своими мнениями. Даже в своей Первой стране, будучи работающей, она от Дочери бывшего хозяина и откуда-то еще знала, что французское выглядит таким образом. Может, эта женщина, которая жила прежде в комнате Хоуп в коже Домны, была не такая французская, но какая-то иная. Но что, если человек, оказавшийся в своей второй, третьей стране, становится заранее выдуманным, усредненным приезжим из своей первой страны, каким его заранее представляют? Хоуп в коже Домны задумалась, стала ли она сильнее американкой, и тут же поняла, что нет, потому что с самого рождения никогда американкой не была. Ее родиной была ее мать, Голд.

Но она все равно ненаследница, а Хлебный капиталист мечтал о наследнике. Все хотел, чтобы жена рожала. А она хотела построить школу для работающих, а кому нужна эта грамотность, вот только спиваются от нее, снова объяснила Домашняя работающая.

Домна в коже Хоуп старалась изображать акцент и путать слова. Ей это нравилось – ломание русского языка будто отдаляло ее от переполнившейся памяти, помогало ей стать новой.

Домну ужасно удивляло, что Хоуп всегда рассказывала именно про свои действия, поступки, ощущения. Неработающие и полуработающие всегда оставались второстепенными, мешателями, обстоятельствами или даже помогателями, но никогда не определяющими, не главными. Домна поняла про Хоуп, что та хоть и родилась работающей, но с детства была свободна. Сама старалась определять развитие своей личной судьбы. Домне ужасно захотелось быть как Хоуп. Она гордилась, что носила теперь ее кожу.

Вокруг деревни и неработающего дома будто висел морок, который обессиливал души работающих. И, может, и над всей ее Второй страной.

один из приемов служащую все так же облепили неработающие. Задавали те же вопросы про Россию, еду, русских людей, климат. Принцесса говорила, что новые и новые неработающие приезжали из соседних городов и территорий, чтобы «увидеть их». Это означало – увидеть Хоуп. На одинаковые вопросы та отвечала, как привыкла, и уже почти всегда по-русски. Потом ее спрашивали про Африку. Хоуп снова отвечала терпеливо, что не знает Африки. Знает только то, что ее народ изначально оттуда и что ее дедушку с бабушкой украли оттуда. Вдруг одна молодая неработающая спросила у Хоуп о том, как живут работающие в ее Первой стране. И Хоуп неожиданно для себя подробно, спокойно, заменяя иногда русские слова, которые не знала, на английские, рассказала – про сахарный лес, про хозяев, про Очень сильных, Сильных средне и Слабых работающих, про надзирающих, про разлучение родителей и детей, про порку и другие наказания. Какой-то молодой Хозяин в очках громко и как-то гордо сказал, что в России с работающими происходит то же самое. И устройство того государства очень похоже держится на насилии и издевательстве над работающими. С ним стали спорить неработающие мужчины и некоторые женщины. Другие женщины звали играть за стол. Хозяйка дома пыталась объявить чай. Неработающему в очках говорили, что совсем и не похоже их обращение с работающими на американское, что там это сплошное безденежное использование, а тут – неработающие для работающих как родители, как семья. Работающим можно иметь свой дом, зверей, землицу и даже зарабатывать деньги. А в Америке – в Америке нет. И давно известно, что Главный русский хозяин подписал указ о запрете продажи работающих и разлучении семей. Неработающий в очках закричал, что никто его не соблюдает и люди продаются на рынках. Наконец вступила Хозяйка дома, у которой остывал чай, и напомнила про тот указ Главного русского хозяина, по которому Хоуп и такие, как она, получили свободу на русской земле. Неработающий в очках закричал, что это лицемерие – освобождать чужих работающих, но держать своих. Слова «лицемерие» по отношению к Главному русскому хозяину все испугались и начали собираться пить чай. Но все же посмотрели на Хоуп – понять, что она думает. Она только сказала, что нет ничего важнее и лучше в жизни, чем быть свободной. Хозяева отправились пить чай. Неработающий в очках тоже.

Хоуп почувствовала, что для Говорящего на английском полусонное существование – просто способ выжить в Дикой и холодной стране. А ее стихотворения могут его разбудить. Зачем ему это.

это не кожа вовсе,             а так, натянутая на меня не мной оболочка.

Она чувствовала, что будут еще возможности вырасти, получить удовольствие, изменить свою жизнь и остальных. С каждым утренним просыпанием она ощущала себя сильнее и сильнее. Это было продолжением ее наследования силы Голд. Эта сила проявилась еще тогда, когда Хоуп совсем ребенком договорилась сама с собой не впускать себе в голову заботы Хозяев, когда придумала подглядеть учебу и научилась писать и читать, когда решилась убежать к матери, когда сумела пережить атаку Хозяйки, а потом мороз, когда прожила все это время в белом доме как работающая, но все равно владеющая собой, когда стала писать слова в форме псалмов. Все это – сила Голд, которая ушла не в тело, а внутрь. Хоуп очень хотела рассказать об этом всем матери, чтобы та гордилась и была спокойна. Все, что она знала, – что мать жива, и Голд знала, что Хоуп жива. Голубоглазый надзирающий тогда сам отвез Хоуп обратно в белый дом Хозяйки и пообещал работающей, что, если она снова сбежит к матери, он застрелит обеих.