Домна в коже Хоуп сказала на свободном и родном русском, что ей Медведица Настя казалась хорошей. Что Домна в коже Хоуп была к Медведице привязана, но не то чтобы она любила Медведицу Настю. Домну в коже Хоуп придавила не сама потеря Медведицы, а обстоятельства ее мученической и унизительной смерти. Домна в коже Хоуп считала раньше, что ее ничего больше не может придавить, потому что с ней самой наслучалось уже, наверное, все страшное. Но когда страшное случилось с другой близкой живой душой и с телом, которое находилось с ней рядом, под ее ответом, в одном доме, вроде бы в безопасности, вроде бы в свободе и вроде бы в сытости, Домна в коже Хоуп поняла, что этот ужас постоянен и что никто и никогда не будет свободен от него. Ни работающие, ни звери, ни даже неработающие – даже столь близкие к Главному русскому хозяину, как Правильная. Та внимательно разглядывала Домну в коже Хоуп, словно смотрела сквозь ее кожу. Этот ужас не только непрерывен – он бесполезен, неостановим и неравновесен. Почему это хорошее наказание за страшное преступление – запрет на жизнь в двух главных городах?