Келли только рассмеялась. Эливейн пыталась объяснить, что это не уловка, что девушку в ярких одеждах ждёт смерть, но воровка и слышать ничего не хотела.

Сил на борьбу у Эливейн тоже не осталось. И вскоре Келли, облачённая в нарядный костюм ханского гарема, с драгоценными кольцами на пальцах и, к великой печали мадам Фейлель, с медальоном Динаэля на своей грязной, давно не мытой шее, смеясь, убегала прочь, оставив девушке замызганные лохмотья и самое дорогое сокровище, сокровище, не приглянувшееся ей, но бесценное для Эливейн – оловянное обручальное колечко.

– 52 —

Заплаканная, в лохмотьях, Эливейн постучалась в дверь домика отца Грегори.

Открыла жена священника и только всплеснула руками. Тут же вышел и хозяин дома.

Вопросов о том, что случилось, не последовало. Отец Грегори лишь взглянул в глаза Эливейн и всё понял. Девушка разрыдалась. Здесь, в доме друзей, она смогла дать волю слезам. Горе, невосполнимая утрата, рана, которую не излечит время – вот то, что заставляло сердце Эливейн разрываться на части.

Когда девушка, уткнувшись в грудь хозяйки, наконец, затихла, та тихонько шепнула мужу:

– Приготовь постель. Ей надо выспаться. А потом решим…

– Нет, – всхлипнула Эливейн. – Я не смогу там спать, – и она махнула рукой наверх, где в мансарде располагалась супружеская спальня хозяев дома, так любезно предоставленная несколько дней назад молодожёнам.

– Конечно, девочка, конечно не там, – ласково проговорила матушка Юния. – Мы пойдём в другую комнату.

Она провела девушку в небольшую чистенькую спаленку в правом крыле дома, помогла умыться, выбросила лохмотья и дала чистую одежду.

– Спи, девонька, спи, – приговаривала хозяйка, нежно поглаживая Эливейн по волосам. – Спи, горемычная, спи, родная.

Измученная и морально, и физически девушка уснула.

– 53 —

За столом сидели двое: отдохнувшая, но безумно печальная Эливейн медленно вела рассказ о трагической гибели Динаэля, о своём обещании добраться до места встречи с его братом, о волшебном свадебном подарке, благодаря которому ей удалось спастись из ханского дворца. Слёзы текли по её щекам, но речь не прерывалась. Девушка говорила тихо, словно на исповеди. Отец Грегори слушал, порой подавляя невольный вздох. Его глаза, устремлённые на Эливейн, наполнялись невыразимой болью. Ведь Дин был не только надеждой добра, он был единственным крестником пожилого священника.

Поведав о своей встрече с воровкой Келли и о том, как старалась девушка оградить глупую любительницу красивых одежд от нависшей над ней беды, Эливейн замолчала. Отец Грегори взял её за руку:

– Держись, девочка, – проговорил он. – Господь посылает нам испытания, которые порой кажутся невыносимыми. Но мы должны через них пройти. Так Бог помогает нам стать светлее, чище… Утешься, крошка. Вам, тебе и Дину, было дано узнать настоящую любовь, Вам были подарены целых восемь дней безмерного счастья. Такое даётся не всем, – священник чуть улыбнулся. – И я рад, что решился обвенчать вас даже без согласия твоего отца. Это тоже воля Небес.

– Папа… – Эливейн беспокойно взглянула в глаза отца Грегори. – Он теперь в опасности… из-за меня…

– Да, в опасности, – должен был согласиться священник. – Но не из-за тебя. Это его грех. Тяжкий грех. Грех самонадеянности и упрямства… А ты не беспокойся, я обещал Дину, повторю и тебе: я присмотрю за мистером Перликом. Если его упёртость будет грозить ему же гибелью, то придётся спасать его силой, а не уговорами…

– Дин просил вас позаботиться о моём отце? О человеке, который хотел убить его? – воскликнула Эливейн. – Хотя, конечно, это Дин, только Дин… – ответила она сама себе и с болью, как зачарованная, повторила несколько раз, – Дин, Дин, Дин…

– 54 —

Когда вечер спустился на город, Эливейн была готова в дорогу. Хозяйка дома, заперевшись в своей комнате, около часа колдовала над образом девушки. Такой маскарад должен был обезопасить Эливейн в пути, ведь от провожатого та наотрез отказалась: она не хотела подвергать опасности ещё кого-то…

Перед отцом Грегори предстал худенький парнишка, в простой, но добротной льняной одежде. Рубаха навыпуск была широковата и не подпоясана. Волосы стрижены достаточно ровно, но слегка взъерошены. Палец на руке перевязан старой тряпицей, – Эливейн не могла расстаться с обручальным колечком, надетым на её пальчик любимым. Таких босоногих подростков частенько встречаешь и на улицах города, и в деревенских поселениях.

– Ну, – вздохнул священник. – С Богом.

Эливейн обняла отца Грегори, его супругу и, низко поклонившись дому, где обрела любовь и нашла поддержку, искренне проговорила:

– Спасибо вам… Прощайте…

Закусив губу и не оборачиваясь, чтобы не расплакаться, мадам Фейлель покинула гостеприимный порог…

– 55 —

Келли, довольная своей воровской добычей, поспешила скрыться из города, пробираясь малолюдными переулками. Она держала путь в дубовую рощу на берегу реки, протекавшей на плоскогорье ровно и спокойно, а потом, где-то в паре сотен километров от города, срывавшейся вниз величественным водопадом и превращавшейся в узком ущелье в бушующий и дико ревущий поток, тот самый, что поглотил недавно тело несчастного Динаэля. Но, увлечённая собственными радостными мыслями, Келли не заметила, что за ней следили: ищейки хана, подхлёстываемые его гневом, старались изо всех сил.

Воровка сидела на берегу и перебирала драгоценные перстни. Потом она стала любоваться медальоном с вензельком из причудливо переплетённых золотых листьев и серебряных цветков. Ей и в голову не могло прийти, какая бесценная вещь находится у неё в руках! Внутри ювелирного шедевра под крышечкой, на которой изображения растений складывались в букву Ф, хранился крохотный прозрачный голубоватый кристалл. Эта принадлежность рода Фейлелей была у каждого, в ком текла волшебная кровь клана. Кристалл мог один единственный раз за жизнь своего хозяина не дать тому умереть, если иными способами выжить окажется невозможно. Владелец мог принести медальон в дар только по доброй воле. Тогда камень спасёт того, кого пожелал законный наследник. Главное, чтобы медальон с вензельком висел на шее. Даже Эливейн не предполагала, от какого шанса спастись отказался Динаэль ради уверенности в том, что она выживет. А Дин мысленно возрадовался, когда, в последний раз увидев любимую, заметил, что медальон уже висел на её нежной шейке; волшебник знал: Эливейн не расстанется с его подарком, тем более – с прощальным. Какое отчаяние охватило бы его сердце, представь он хоть на мгновение, что нелепая случайность, глупая чужая корысть сможет свести на нет подобную жертвенность!.. Но случайность – понятие человеческого ума. А с точки зрения Высших Сил каждое событие, радует оно нас или печалит, всегда продуманно и строго закономерно…

Келли сложила своё богатство в расшитый золотом мешочек на поясе и затянула шёлковый шнурок. В этот момент кто-то окликнул воровку:

– Эй!

От неожиданности Келли вскочила и замерла на месте. Она не слышала ни шорохов, ни иных звуков, а в пяти метрах от неё стоял отряд из десяти лучников. Солдаты были наизготове и острия их стрел безжалостно смотрели Келли в лицо. Несчастная хотела что-то сказать, может, как прежде, вернуть украденное и пообещать больше не преступать черту закона. Но речей от неё не ждали. Приказ был у лучников краткий: «Убить».

Десять стрел просвистели в воздухе, и бездыханное тело воровки упало в реку. Течение медленно повлекло несчастную к ревущему вдали водопаду.

Солдаты ровным строем покинули опушку молчаливого дубового леса. Они были довольны собой: им только что сообщили о месте нахождения преступницы, дали подробное описание одежды, цвета волос, как особый характерный признак – светлая кожа тела, но смугловатое загорелое лицо, и стрелки быстро и точно выполнили свою работу.

– 56 —

Случайным свидетелем этой сцены стал церковный сторож. Бородатый хромой старик любил прогулки по лесу. Он частенько ходил и за ягодами, и за грибами, и за орехами. Сегодня, с корзинкой крупной спелой земляники он возвращался в город через прохладную дубовую рощу. Заметив у самого берега женщину, судя по костюму, принадлежавшую гарему хана Торубера, он удивился, но решил не тревожить её: больно уж радостным было лицо любовавшейся украшениями Келли. А известную воровку он в ней не признал: одежда часто меняет женщину слишком сильно.

Старик обошёл опушку незамеченным, когда услышал окрик:

– Эй!

Он обернулся и застыл от ужаса. Помочь несчастной он не успел, а потому благоразумно решил, что надо уносить свои ноги, пока цел.

Вернувшись в город, сторож прежде всего поведал отцу Грегори историю о том, что видел в роще. Священник скорбно покачал головой и, словно не в силах сказать что-либо, молча перекрестил старика.

Так окончилась история жизни Келли. Может, это был шанс для её души искупить свои воровские грехи?..

– 57 —

Эливейн шла по берегу злополучной реки. Двое суток назад она миновала то место, где навсегда попрощалась со своим счастьем. Поглощённая горем, она перестала считать дни, проведённые в пути. Но она ни разу не сбилась с дороги: Дин слишком хорошо умел рассказывать и объяснять, и теперь ей казалось, что она ходила этими тропинками тысячу раз.

Эливь неотрывно вглядывалась в резвящийся по камням поток. В её голове крепко сидела одна мысль: «Хоть увидеть его ещё разок… Похоронить по-человечески…» И слёзы текли по её щекам.

Как-то ранним туманным утром она вышла к своеобразной переправе: цепочка мокрых от брызг камней, меж которыми бурлила вода, позволяла перебраться с берега на берег, перепрыгивая с валуна на валун и держась за натянутую редкими путешественниками крепкую верёвку. И тут сквозь влажную дымку она увидела возле противоположного берега неловко зацепившееся лохмотьями за скользкий выступ одного из камней тело. Эливейн сразу узнала любимого. Не думая об опасности, не размышляя, как она вообще дотянется до него, девушка бросилась к переправе.

Её ноги соскальзывали с мокрых камней, она обдирала в кровь ладони, но она не видела и не замечала ничего вокруг, кроме совершенно посиневшего, утыканного обломками стрел тела с беспомощно запрокинутой головой… Она уже почти добралась до цели и, крепко держась за верёвку левой рукой, потянулась вниз правой, когда высокая волна вдруг подхватила несчастного, подбросила вверх, с силой швырнула в сторону и уволокла дальше по течению, позволив Эливейн лишь на мгновение прикоснутся к холодному рассечённому наискосок мечом одного из ханских воинов лбу навсегда ушедшего супруга.

Эливейн безумным от отчаяния взором провожала второй раз уносимое от неё безжалостной рекой тело любимого.

– 58 —

Ганабен, бывший волшебник, а теперь почти немощный старик-знахарь, доживал свой затянувшийся, как ему казалось, век в маленькой избушке на берегу широкой полноводной реки, берущей начало высоко в горах, шумящей там водопадом и бурлящей стремительным потоком, а здесь, по равнине, у подножия скал мирно катящей свои воды к далёкому синему морю.

Примерно год назад его навещал давний друг, Даниэль, рассказал о предстоящем Совете Волшебников и, понимая, что Ганабен из-за слабости своей не примет участия в совещании, просто взялся передать его мнение магам. Тогда Ганабен поддержал предложение молодого Динаэля Фейлеля сохранить жизнь Чёрному Колдуну. Теперь, сам не зная почему, старик вдруг пожалел о своём прежнем решении: несколько дней назад у него странно тяжело стало на душе.

Новости о событиях доходили до знахаря редко. Раньше о происшествиях рассказывали те, кто искал у Ганабена помощи в исцелении недугов. Но теперь многие, видимо, предполагали, что старика уже нет в живых. Потому и редки для знахаря стали встречи с людьми.

Старик медленно переставлял ставшие непослушными и вялыми ноги, бредя по тропинке вдоль берега в свою избушку. Вдруг на песчаной отмели его слабые глаза узрели странный предмет. Что-то больно кольнуло старика в сердце. Он поспешил просеменить к этому объекту.

Ночью был сильный ветер, и на реке поднимались волны. Поэтому ничего сверхъестественного в том, что на берег вынесло какой-нибудь крупный предмет, – бревно или оборванную рыбацкую сеть, не было. Но Ганабен словно чувствовал: на мокром песке его взору предстанет нечто иное, возможно, страшное, и он должен увидеть, даже если это разобьёт его сердце.

Старик, наконец, доковылял до неизвестного предмета, и всё его существо сжалось от невыразимой боли. Он не видел этого человека более семи лет. Из нескладного подростка тот превратился, скорее всего, в статного мужчину. Сейчас перед знахарем лежало совершенно посиневшее от ледяной воды и от ударов о подводные камни, с торчащими обломками полутора десятка стрел, облепленное грязью и илом тело. Но, даже теперь, со спутавшимися мокрыми, но явно рыжими волосами, с глубокой раной наискосок через лоб и левую бровь, с закрытыми ввалившимися глазами, в изодранной в клочья одежде, для Ганабена он был прежним: старик не мог не узнать Динаэля Фейлеля – надежду добрых волшебников…

Слёзы застилали взор знахаря. Он упал на колени и уронил свою седую голову на мёртвую грудь отважного молодого человека. Старик не сомневался, что Дин пал в бою с Торубером, пал, потому что слишком мало времени было у него, чтобы сравняться в могуществе с Тёмным Чародеем.

Сколько времени Ганабен в немой скорби простоял на коленях, уткнувшись в холодное тело несчастного Динаэля, старик не помнил. Но вдруг ему почудилось… Знахарь в безумной надежде припал ухом к груди молодого человека… Не почудилось: чудо было рядом, там, внутри тела, которое по всем законом физиологии должно быть мертво – там едва слышно, медленно, но ровно билось живое сердце.

У Ганабена словно выросли крылья, он будто забыл про свою старческую немощь. Вот почему смерть не забирала бывшего волшебника! Вот зачем он ещё жил!

Знахарь, молча, сжав от напряжения губы, медленно и как можно бережнее волок бесчувственного Динаэля к своему домику среди зарослей ивняка…

– 59 —

Ганабен четвёртые сутки не отходил от постели Дина. Обломки стрел были вынуты из несчастного, раны обработаны, синяки и ушибы смазаны разными снадобьями… Динаэль не приходил в себя. Создавалось странное ощущение того, что жизнь в этом теле без волшебной помощи остаться не может, но и уйти тоже невластна…

Старик вышел к реке за водой.

На том же месте, где прежде он нашёл Дина, знахарь увидел тело женщины. Такие же обломки стрел, такая же посиневшая кожа. Но лицо обезображено ударами об острые скалы так, что узнать несчастную не сможет, пожалуй, никто. Оборванные лохмотья когда-то ярких дорогих тканей подсказали Ганабену, что погибшая, видимо, принадлежала гарему какого-нибудь хана.

Старик склонился над изуродованным телом, и сердце его исполнилось печалью: за растрепавшийся шнурок на поясе женщины зацепилась и не потерялась в бурном потоке цепочка с медальоном. Ганабен узнал вензель, вспомнил, что не было на шее Дина этой вещицы. Подобная странность удивила знахаря сразу, ведь он, как друг рода, знал о волшебной силе кристалла и связал воедино имена на обручальном кольце молодого человека и убитую с бесценным подарком. В том, что Дин, конечно, постарался оградить любимую от Торубера: жестокого Колдуна и любителя женщин, и от гибели – ценой своей жизни, старик не сомневался. «Господи! – прошептал Ганабен. – Дай ему силы выжить и перенести боль утраты!»

– 60 —

Ганабен похоронил несчастную в берёзовой роще в ста метрах выше по течению. Туда от его избушки вела узенькая каменистая тропинка.

Цепочку с медальоном старик аккуратно очистил от песка и грязи, вытер чистой тряпицей и надел на шею Динаэля, рассудив, что, раз уж спасти избранницу молодого волшебника оказалось невозможно, то своему наследному хозяину магический кристалл должен помочь.

К полудню пятого дня Динаэль открыл глаза.

– 61 —

Динаэль напряжённо-непонимающим взглядом обвёл комнату и остановил вопросительный взор на сгорбленной спине старика, сидящего возле стола вполоборота к молодому человеку. Старик обернулся, его морщинистое лицо просветлело улыбкой.

– Господи! – произнёс он, спеша подойти к постели раненого. – Благодарю тебя!.. Дин, мальчик, наконец-то… – старик взял волшебника за руку.

– Сэр Ганабен? – с трудом прошептал тот. – Но как?..

Динаэль был в смятении: он знал, что Ганабен давно лишился магической силы; он помнил, что единственное спасение для него находилось в медальоне с вензельком, но он сам отдал этот шанс Эливейн, и сам видел заветную цепочку на ней, неповторимой и единственной; он понимал тогда, срываясь с обрыва, что боль, пронзившая его тело, – боль смертельных ран… Что же произошло? Как, почему он выжил? И какова цена за его спасение?

– Динаэль, – растроганно проговорил старик, – ты помнишь меня, мы столько не виделись, ты тогда ещё мальчишкой был.

– Конечно, помню, – бледная улыбка озарила лицо молодого человека. – Но я… должен быть… мёртв… Так просто… не выживают…

Знахарь молчал несколько минут, его взгляд стал тёмен.

– Пожалуйста, – еле слышно попросил Дин, – правду…

Ганабен приподнял руку молодого человека и опустил его ладонь на медальон. Динаэль на ощупь узнал предмет.

– Где… она? – голос волшебника был почти не слышен, но старик понял вопрос.

– Через три дня после того, как я вытащил с мели тебя, на том же месте волна оставила… тело… женщины… На ней были одежды гарема хана… И медальон на цепочке, чудом не смытый водой, запутался в шнуровке поясного мешочка, где, видимо, и лежал…

– Нет! – отчаяние застыло в глазах Динаэля. – Нет. Она не могла снять его добровольно…

– Ханские слуги умеют заставлять… – скорбно проговорил Ганабен.

– Но мой подарок – её желание – она могла только велеть не трогать… – молодой человек пытался найти хоть какую-то спасительную ниточку. – А могла и спрятать… чтобы потом надеть… А потом не успела… Рано решила, что опасность миновала… – он говорил сам с собой, а слёзы текли из его светлых глаз… Нет! – вдруг быстро зашептал он. – Нет! – он с надеждой вглядывался в Ганабена. – Волосы? Её волосы? Цвет?

– Светлые… – тихо ответил знахарь.

– А… на щеке… родинка… маленькая?.. Старик вздохнул:

– Дин, не мучь себя подробными расспросами… Её не опознал бы по лицу даже ты… Там… не было… лица… Там… мало… что осталось от… от живого существа.

Динаэль закрыл глаза. Его тело дрожало мелкой дрожью: не от физической боли, её он не боялся, а от той скорби, от того отчаяния, которые когда-то видел в глазах Донуэля, потерявшего Марику; теперь эту муку невосполнимой утраты ощутил он сам, и он обязан был её пережить, хотя бы ради памяти Эливейн…

– Я обмыл тело, одел в чистую одежду и похоронил недалеко отсюда… – печально говорил Ганабен. – Ты поправишься, и мы пойдём к ней…

– 62 —

Динаэль поправлялся медленно, нехотя. Он ещё часто погружался в забытьё и словно не желал возвращаться к реальности. Он в бреду улыбался, шептал и звал:

– Не уходи, любовь моя… Я так боялся, что больше не увижу вас… Ты позволишь мне просить твоей руки?.. Эливейн… Эливейн… Эливейн… Да… Это как подарок… Смотри, звезда! Загадай желание… Слышишь, поёт соловей?.. Эливейн… Я люблю тебя, моя Эливь… Не уходи…

Потом он начинал метаться в отчаянии, и голос его становился глухим:

– Нет!.. Нет!.. Эливейн… Беги!.. Нет!.. Прости… Прощай, любимая…

Старик брал тогда молодого человека за плечи и изо всех сил пытался удержать в постели. Но волшебник рвался куда-то, раны открывались, и, измученный, он, наконец, затихал, а знахарь заново накладывал повязки.

Так прошла ещё неделя.