Цитаты из книг автора «Евгения Кретова»

– О! Ингуша! – от имени и неприятной, совсем свежей, ассоциации ее покоробило. – Привет, Андрей, – она лениво кивнула подошедшему Хромову. Высокий, начинающий полнеть адвокат, доверительно положил руку ей на поясницу. Инга тяжело припечатала его взглядом, рука неловко сползла с ее талии и переместилась в карманы брюк. – Ты чего в такую рань? – мужчина любопытно улыбался. – У меня рабочий день с девяти утра, – холодно отозвалась Инга, забирая у судебного пристава паспорт и доверенность. – А ты чего прохлаждаешься? Ждешь легкого клиента? Инга знала эту стервятническую привычку Хромова: он терся в фойе здания суда, у стенда с образцами исковых заявлений, справок и ходатайств, втирался в доверие к растерянным бабушкам и втюхивал свои услуги. Бедолаги, впервые столкнувшие с судебной системой, придавленные авторитетом здания и формой судебного пристава на входе, становились легкой жертвой хваткого юриста. Хромов, обычно белевший от подобных намеков, сейчас лениво осклабился: – А ты вообще хреново выглядишь. Не выспалась? – он испытующе уставился на нее. Инга безмятежно поправила льняную прядь: – Да, очень бурная ночь, – и в упор обстреляла: – с молодым любовником. Лицо Хромова вытянулось, в глазах поселилось непонимание. – И как ты его не отравила своим ядом? – Нет, что ты, я выбираю жертв покрепче, поздоровее, – она мечтательно взмахнула ресницами, – знаешь, мощный пресс, широкие плечи, страсть в глазах… Она выразительно мазнула взглядом по его обтянутому рубашкой животу, цокнула языком. – Ну и стерва же ты, – пробормотал Хромов. – На том и стои́м.

– Не сто́ит. Боюсь, испачкаешься, – холодно отозвалась она и выровняла коляску. Инга шумно выдохнула: – Ты видела вчерашнее, – не спрашивала, констатировала она. Соседка замерла, как от пощечины: Инга даже со спины чувствовала, как напряглась молодая женщина. Медленно развернулась, полоснула взглядом. – Видела. Всегда вижу, – отозвалась с вызовом. Инга опешила: – То есть как «всегда»? Стас только вчера зашел, – не понимала она. Ольга поджала губы, подкинула сына на бедре. – Хватит врать! Почти каждый вечер топчется у твоей двери. И бесится. Конечно, куда мне до тебя. Ты, стерва одинокая, только собой занимаешься. Захотела – на массаж, захотела – в спа. Шмотки самые лучшие, самые модные, не знаешь, куда себя, дорогую, посадить. И липнут к вам такие как мой Стас, потому что вы – праздник и удовольствие. Липнут, пока такие дуры как я нянчат их детей и варят борщи. Инга нажала кнопку вызова лифта, глянула иронично: – Конечно. Мне же больше дел нет, кроме того, как твоего Стаса окучивать, – он порывисто повернулась к соседке. – Скажи, чем твой Стас лучше сотни тех мужчин, которые ежедневно рядом со мной? Молодых, успешных, увлеченных работой, музыкой и кино, с кем можно поговорить о недавней выставке или нашумевшем фильме. Они не брюзжат о своих скучных и увлеченных детскими какашками женах, не страдают от нехватки внимания и не рассчитывают найти в моем лице жилетку для слез, – она прищурилась, окинула взглядом бывшую подругу. – Оль, скажи, что будет, если ты ему не сваришь свежий борщ, а заставишь жрать вчерашний? А сама в это время поработаешь часок-другой хоть фрилансером? Оль, ты ж толковая была! Ну, почему ты вцепилась в эти кастрюли, как в распоследнее счастье?! Чтобы жалеть себя был повод, да? Лифт притих в шахте, готовый распахнуть тяжелые двери. Инга видела, как Ольга потемнела, руки едва удерживали малыша, губы дрожали. Двери дернулись и распахнулись, приглашая войти. Инга шагнула внутрь, посмотрела на соседку с сожалением: – А вчера твой Стас приперся с вином и предложением осчастливить меня и переспать. И я очень рада, что в этот момент в моей кухне находился более подходящий кандидат на эту роль. И мне гадко, что Стас что-то вынюхивает под моей дверью ежевечерне. Тут же вспомнились странные царапины на замочной скважине. «Неужели еще и подглядывает?». Двери захлопнулись, утягивая ее от продолжения конфликта. «Переехать? – пронеслось в голове, подавляя приступ тошноты. – Еще чего!».

– Что? – Инга воинственно вздернула подбородок. – Сцену ревности собираешься устраивать? В карих глазах полыхнула янтарем вспышка: – Я? Кто я тебе, в самом деле, – он легко отодвинул ее от двери, дернул на себя ручку. – Василий, – она порывисто схватила его за локоть. – Ты, что, в самом деле думаешь, что я не могу за тебя заступиться? – он повернулся к ней. Инга опешила: – При чем здесь это?.. – кажется, до нее стало доходить. Она устало прислонилось к стене. – Слушай, мне это все не надо просто. Ни любовные похождения, ни тем более драки в моем коридоре. Ну, правда, мне не шестнадцать, чтобы впечатляться тем, что мальчики из-за меня подрались. Швецов покачал головой: – Я лучше пойду. Запри дверь и не открывай кому попало. – Вась, – неожиданно позвала в полузакрытую дверь. Он застыл: рычаг дернулся, уставился клювом в серый ковролин, подмигнул раритетной тумбе. Инга подошла, едва дотронулась до его локтя. – Спасибо, – прошептала. – За что? – Это был лучший поцелуй в моей жизни, честно. Прямые плечи дрогнули, посмотрел косо: – Как-нибудь можем повторить. Инга усмехнулась: – Я подумаю над этим

– А, впишите еще в свой черный список князя Энрико Каравалли и третий мотив «шантаж». Он предложил на мне жениться и сделать «Jus Olympic» семейным бизнесом. Видит большие перспективы. Я как-то не впечатлилась, отказала в грубой форме, – Инга вспомнила испуганное лицо князя и едва не переломанные пальцы, вздохнула: – Он мог оскорбиться и обидеться. И прибрать «Jus Olympic» к своим рукам вот таким феерическим способом. – Ну, это маловероятно, – Василий уставился на начальницу. Та отмахнулась: – Пишите-пишите. Отрабатывать все версии, так отрабатывать. И отравление там мое пометьте где-нибудь. Черт его знает… Может и вправду итальянец травануть решил…. Василий уже не совсем понимал, шутит она или говорит серьезно, поэтому замер в нерешительности, черный клюв карандаша-ворона уткнулся в бумажный лист. Инга закатила глаза, выдохнула: – Пишите, Василий, не стесняйтесь. Вас я из списка исключаю только по причине нахождения в славном городе Калуга. Хотя-я, – оно посмотрела на него изучающе: – нет, впишите и себя. Я же не знаю, когда вы приехали в Москву. Может, это все специально подстроили, чтобы я почувствовала вашу незаменимость и оставила у себя. А свои эпохальные планы вы уже имели неосторожность озвучить. Первое желание вспылить растаяло, Василий запрокинул голову, оголив острый кадык и гладкую, будто бы и не знающую бритвы, шею, громко захохотал. Блеснула ровная полоска зубов. Инга покосилась на него, усмехнулась примирительно, поймав себя на мысли, что смех у этого паразита заразительный, а она опять подумала про чертов шугаринг и его гладкую грудь, и опять покраснела. – Тогда ваше имя будет красоваться рядом с моим! Инга оторопела: – С чего бы это? Василий широким жестом вытер слезы с щек: – А вдруг вы это сами затеяли, чтобы скрыть махинации финансовые? Типа, погорю на копейке, заплачу налоги с рубля, а мульены припрячу, – он так и сказал «мульены». Инга фыркнула. – Если уж у нас такой доверительный разговор пошел, то записывайте в свой черный список и Хромова. – А этому челу вы чем насолили? Инга сделала каменное лицо: – Он едва не стал моим мужем, но, что называется, Бог миловал, – она уклончиво повела плечом, поджала губы. Василий посмотрел на начальницу с сомнением, усмехнулся: – Да вы, Инга, прямо героиня сентиментального романа: все вас хотят, а вы всем отказываете, навлекая на голову гнев отвержденных кавалеров. Боюсь вас! Инга криво усмехнулась: – Я сама себя боюсь. Кстати, с чего вы решили, что меня можно называть по имени? Не помню, чтобы я вам это разрешала. Швецов задумчиво отвел взгляд: – Язык не поворачивается называть по имени-отчеству после того, что между нами было. Я вообще считаю, что после этого должен на вас жениться. Но, боюсь, с такими взглядами окончательно прослыву в ваших глазах провинциалом. В карих глазах искрилось жидкое золото, будто отблески ночного костра. Инга уловила иронию, пробормотала: – Прекратите эти идиотские намеки, – а рука невольно потянулась к пуговицам на блузке, щеки предательски покраснели. Она откашлялась, прогоняя неловкость. – Что вы собираетесь делать с вашим чудо-списком? Швецов стер с лица улыбку, посерьезнел: – Будем отрабатывать все версии. И начнем с того, что отправим вас домой спать: вам надлежит изображать спокойствие мультяшного Угвея

– Час до обеда. Пузанков придет за документами. Что будем делать? Инга задумчиво прищурилась, закусила губу. – А давай-ка заварим кофе. Да покрепче. – Кофе? – Швецов поперхнулся. – Сейчас, сварю. Инга дотронулась до его руки: пальцы оказались горячими. – Нет, вы не поняли. Нам нужно кофе, – она выразительно посмотрела на помощника и подмигнула. В голове Василия словно лампочку зажгли – так ясно и светло стало. Через пару минут на весь офис распространялся божественный аромат свежемолотого кофе. Василий, сварив в комнате отдыха полный кофейник, расхаживал по кабинетам: – Полина Артемовна, Тамара Кирилловна, – заговорщицки заглядывал в бухгалтерию, – сестра из Франции привезла потрясающий Lavazza. Новый урожай, глубокая обжарка, тончайший вкус, – с видом знатока и ценителя он зажмурился. Дамы из бухгалтерии зачарованно следили, как прекрасно сложенный новый помощник «акулы» разливает густой напиток по чашкам. А через несколько минут с новой порцией кофе в кофейнике он заглянул в кабинет к юристам… – Лариса Витальевна, девушки, угощайтесь – сестра из Франции привезла потрясающий Lavazza. Новый урожай, глубокая обжарка, тончайший вкус. Из кабинета, освобожденного для инспектора, выглянуло пожелтевшее лицо проверяющего: Пузанков с видом муки и страдания округлил глаза и захлопнул за собой дверь. Василий бросил взгляд на часы – до начала обеда оставалось пятнадцать минут. Бросив юристов отдела арбитражной практики, он направился в кабинет кадровика. Заглянул осторожно: – Павел Игнатьевич! Я вас угостить пришел. Сестра из Франции привезла потрясающий Lavazza. Новый урожай, глубокая обжарка, тончайший вкус… Ему было откровенно жаль смотреть на налоговика – блеклый вид, покачивающаяся походка. Заметив в руках молодого человека кофейник, он оторопел, потом рванул в сторону галстук, освобождая тощее горло. Шумно сглотнул, явно борясь со рвотным позывом. Швецов шагнул через порог кабинета. Побелев, Пузанков зыркнул на кофейник в его руках, торопливо сгреб в охапку портфель и, пробормотав нечто нечленораздельное, рванул из помещения. Швецов плотоядно оскалился ему в спину: ароматы в коридоре были ничем не слабее тех, которые уже витали в кабинете. Узкая спина инспектора мелькнула и исчезла в холле. Василий приосанился, тронул бок еще горячего кофейника и направился в приемную – пока единственное место, не охваченное густым ароматом свежемолотого напитка. Инга оказалась в кабинете, на диване в зоне отдыха. Она устало откинулась на спинку, прикрыла глаза. У ног пристроились небрежно сброшенные туфли на тонкой и головокружительно неудобной шпильке. Услышав движение в дверях, лениво оглянулась. Посмотрела вопрошающе. – Все сделано, Ваше коварное высочество, – Швецов широко улыбался. – Пузанков повержен и покинул поле боя. Но, вероятно, вернется.

Василий следовал за ней, иногда успевая приветливо и беззаботно улыбаться. Бегущий помощник руководителя в обычное время вызывает смех, а во время проверки – панику. А паника в женском коллективе – это похлеще девятого вала будет проблемка. Поэтому пусть лучше уж ржут дамочки

– Джакомо верит, что сеньорина – великолепная партия для князя Энрико. Инга моргнула, чуть ослабила хватку: – То есть как «партия»? Какого князя Энрико? – Энрико Каравалли, – повторил мужчина и сдул со лба изящный локон. – Да кто это, черт вас возьми! – Я, – выдохнул мужчина и вымученно улыбнулся. Инга отпрянула, высвободила его руку. – Бред какой-то! У вас своих нет? Она толкнула внешнюю дверь, вырвалась на крыльцо. Импозантный князь, правда, теперь уже не такой ослепительный, а даже будто капельку потрёпанный, последовал за ней: – Не в этом дело. Просто человек с такими связями, как у вас, в семье – большая удача. Финансовые дела дома Каравалли, знаете ли, не очень успешны… Инга закатила глаза. Ну, конечно, все в дом, все в семью. Джакомо стоит убить. Нет, предварительно уничтожить, а потом убить. Инга поправила очки, повернулась к мужчине и протянула руку. От невинного жеста князь отшатнулся. Инга рассмеялась: – Не бойтесь. Я под прицелом видеокамер князьям пальцы не ломаю. Но впредь прошу не приближаться ко мне с подобными предложениями. И Джакомо передайте… Хотя нет. Джакомо я сама передам все, что о нем думаю. О нем и об этом идиотском сватовстве… И она улыбнулась так, что бедолага голубых кровей вжал голову в плечи и постарался ретироваться. – Вот так-то лучше, – Инга отряхнула руки и направилась к проспекту.

– Инги Павловны пока нет, – констатировал мягким баритоном. Инга икнула: – Я в курсе. Я и есть… Инга Павловна. Молодой человек привстал, широко, но без заискивания просиял. Оправил пиджак и, выйдя из-за стола, первым протянул руку: – В таком случае, доброе утро. Василий Швецов, ваш новый помощник руководителя. Направлен кадровым агентством «Пересвет». «Чёрт, почему я отказалась заранее познакомиться с кандидатами?» – мелькнуло в голове Широковой. Просто, когда в заявке указываешь в графе «пол» требуемое «женский» даже не предполагаешь, что может быть… вот так. Она вяло пожала протянутую руку, задумчиво нахмурилась. Молодой человек уточнил: – Вероятно, вы удивлены. Меня поставили в известность, что вы требовали помощника женского пола. Я настоял на своей кандидатуре, потому что я – лучшее, что могло предложить вам агентство. И мой пол – единственный недостаток, который при ближайшем рассмотрении окажется неоспоримым преимуществом: я не забеременею, – он иронично хмыкнул: – И если это случится, то обещаю с вами поделиться денежным вознаграждением от Нобелевского комитета. Инга обреченно вздохнула: только наглого юмориста ей в приёмной не хватало

Она сама не знала, откуда у нее взялась сила. Сердце бешено колотилось, руки похолодели и покрылись испариной, коленки дрожали. Но она знала, что должна знать больше.

Белый пепел поплыл перед глазами, унося с собой вопросы, оставшиеся без ответа. Исчезла незнакомая женщина, толстый боров из богатой тачки, изувеченный дом, ворох детских игрушек и скорбный белоснежный медведь, остался лишь нестерпимый запах гари.